Гитлер сам достаточно подробно объясняет, каким образом пришел к такому примитивному и искаженному пониманию, которое он называет победой разума над чувством. Стоит почитать его рассуждения. «Сегодня мне трудно сказать, — пишет он в "Майн кампф", — когда слово «еврей» заставило меня впервые задуматься. В родительском доме я вообще не помню, чтобы при жизни отца произносилось это слово. Я думаю, что он считал культурной отсталостью уже тот особый оттенок, с которым люди произносят это слово… В школе у меня тоже не было повода, чтобы изменить это унаследованное от отца мнение.

Правда, в реальном училище у нас был один еврейский мальчик, к которому мы все относились настороженно… но ни у меня, ни у других при этом не возникало никаких мыслей. Лишь в четырнадцать или пятнадцать лет я стал частенько слышать слово «еврей», чаще всего в разговорах на политические темы. При этом я чувствовал легкую неловкость и не мог избавиться от неприятного чувства, которое всегда охватывало меня, когда я становился свидетелем межконфессиональных раздоров. По-другому я тогда эту проблему не воспринимал.

В Линце было очень мало евреев.[182] На протяжении столетий их внешность приблизилась к европейской и стала человеческой. Я даже принимал их за немцев. Смысл предубеждений против них был мне не совсем ясен, потому что единственное отличие я видел лишь в другом вероисповедании. Я полагал, что их преследуют только за это, и различные негативные высказывания против евреев воспринимал неодобрительно и почти с негодованием…

С такими мыслями я приехал в Вену.

Переполненный впечатлениями в архитектурной сфере… я в первое время не замечал внутреннего расслоения населения в этом гигантском городе… Лишь когда постепенно возвратилось спокойствие и первые впечатления начали складываться в образы, я более обстоятельно осмотрелся в своем новом мире и наткнулся на еврейский вопрос… Я все еще рассматривал евреев как конфессию и по соображениям веротерпимости не одобрял борьбы с ними на религиозной почве. Так, например, тон, задаваемый антисемитской венской прессой, казался мне недостойным культурного наследия великого народа. Меня угнетали воспоминания об определенных событиях средневековья, повторения которых мне не хотелось. Поскольку все газеты, о которых идет речь, не считались ведущими… я видел в них скорее злую зависть как результат неправильного мировоззрения».

Так излагает события Гитлер. Кубицек в отличие от него вспоминает, что отец Гитлера был вовсе не просвещенным космополитом, а скорее антисемитски настроенным последователем Шенерера. Кубицек оспаривает также утверждение Гитлера, что тот не сталкивался в реальном училище с проявлениями антисемитизма. Кубицек утверждает, что когда они познакомились в 1904 г., то есть в то время, когда Гитлер ходил в реальное училище, он уже «имел исключительно антисемитские взгляды».

Особое значение в этой связи приобретают следующие детали: в некрологе в память отца Адольфа Гитлера, помещенном в линцской «Тагеспост» от 8 января 1903 г., Алоиз Гитлер назван «исключительно прогрессивно настроенным человеком», который «искренне выступал за свободную школу». Он был относительно разносторонне образован и постоянно отстаивал «правое дело и справедливость». Данные Адольфа Гитлера в этом пункте совершенно очевидно лучше согласуются с фактами, чем описания Кубицека. Точно так же дело обстоит и с другими высказываниями Гитлера по этому поводу. В «Майн кампф» он пишет, что познакомился в школе только с одним еврейским учеником и что антисемитизм не играл среди учащихся реального училища в Линце никакой роли. В действительности из 329 учеников реального училища, в которое ходил Гитлер, было 15 детей иудейской веры. 299 учеников были, как и Гитлер, католиками, 14 исповедовали евангелическую веру и один православную. В классе 1 «Б», в котором Гитлер учился в 1902 г., состав учеников весной 1902 г. по конфессиональному признаку выглядел следующим образом: 28 католиков, 6 евреев, 5 протестантов.

Это сопоставление позволяет отметить два пункта, которые можно толковать принципиально по-разному: или Гитлер сознательно давал неправильные данные, или говорил правду, утверждая, что антисемитизм среди учеников его школы не имел заметного распространения. Можно только предполагать, что если бы у него в школьные годы уже были определенные антисемитские настроения, то он особо отметил бы в «Майн кампф», что из 38 учеников его класса шестеро были евреями. В ставке «Вольфсшанце» он рассказывал в ночь с 8 на 9 января 1942 г.: «В Штайре у нас был один еврей (профессор Зигфрид Нагель, преподаватель немецкого языка. — Прим. автора), которого мы как-то заперли в лаборатории. Порядки там были как в настоящей еврейской школе… У него не было никакого авторитета. Мне рассказывали, что раньше его все боялись, потому что он страшно орал. А потом кто-то увидел, как он после этого смеется, и на этом все кончилось… Однажды я читал книгу о грибковых заболеваниях. Он подскочил ко мне, выхватил книгу из рук и швырнул ее на землю. "Вы должны брать пример с меня. Я, по крайней мере, читаю детективы!"»

Гитлер вряд ли впервые соприкоснулся с антисемитизмом только в Вене, как он утверждает. Очевидно, там он занимался этой темой более основательно, чем в Линце. Судя по воспоминаниям в «Майн кампф», он читал в Вене до своего «обращения» в антисемитскую веру газеты «Нойе фрайе прессе» и «Винер тагеблатт», которые находились в собственности евреев и которые ему поначалу нравились ввиду солидности тона и «объективности изложения». Он отмечал только, что эта пресса слишком уж раболепствовала перед императорским двором, «почтительно кланялась даже последнему придворному жеребцу и приходила в восторг от любой похвалы свыше». «Что мне еще действовало на нервы, — писал он, — так это отвратительный культ, который большая пресса устроила в отношении Франции. Мне просто стыдно было, что я немец». Таким образом, Гитлер переключился на газеты, которые больше соответствовали его взглядам. Читая антисемитскую «Дойчес фольксблатт», он обратил особое внимание на Карла Люгера и его партию и пришел к выводу, что эта газета «несколько чище», чем большая венская пресса, хотя бы потому, что она избегала нападок на кайзера, в котором Гитлер видел «не только германского правителя», но и «в первую очередь создателя германского флота». Но, как он позже утверждал, ему первоначально претил резкий антисемитский тон этой газеты. И все же в результате ее чтения он ближе познакомился с Люгером и христианско-социальной партией, к которой до приезда в Вену относился резко отрицательно. Из врага Люгера он превратился в его почитателя. Гитлер, который расценивал это превращение, прежде всего как прогресс в познании и оценке еврейства, говорил по этому поводу: «Если в результате мои взгляды в отношении антисемитизма постепенно изменились, то это была моя самая кардинальная перемена. Она стоила мне большой внутренней душевной борьбы, и лишь спустя месяцы в схватке разума и чувства победа оказалась на стороне разума. Два года спустя чувства подчинились разуму и с тех пор стали его вернейшими спутниками и контролерами.

Во время этой ожесточенной борьбы между духовным воспитанием и холодным рассудком неоценимую службу сослужили мне наглядные уроки венских улиц. Пришло время, когда я уже не слепо бродил по этому великолепному городу, как в первые дни, а открытыми глазами рассматривал не только здания, но и людей. Гуляя однажды по центру города, я вдруг наткнулся на существо в длинном кафтане с черными пейсами». Кубицек, который старается подтвердить и дополнить описания друга своего детства, дает подробное описание и этого эпизода. Он рассказывает, что Гитлер, изучая в Вене «еврейский вопрос», посещал даже синагогу и однажды выступил в полиции свидетелем против задержанного еврея в кафтане и сапогах, из числа тех, что обычно торговали на улицах и площадях пуговицами, шнурками, подтяжками и другими подобными вещами. Он обвинялся в том, что занимался нищенством, и полиция якобы обнаружила в его карманах 3000 крон. Гитлер пишет, что после встречи с этим евреем, которую многие биографы расписывают, не жалея фантазии, он с особым усердием начал изучать всю доступную антисемитскую литературу, чтобы получить максимум информации о евреях. Как пишет сам Гитлер, изложенные там сведения «показались мне такими невероятными, а выдвинутые обвинения настолько серьезными, что меня охватил страх: а правильно ли я поступаю? Я снова потерял покой и уверенность». Он утверждает, что в это время уже перестал верить в чисто конфессиональное различие между немцами и евреями, хотя и не всегда понимал приводимые в антисемитской литературе аргументы, так как они все «исходили, к сожалению, из того, что читатель в принципе уже в определенной степени по крайней мере знаком с еврейским вопросом или даже хорошо разбирается в нем».