Насколько он всегда в душе оставался архитектором, доказывает тот факт, что даже во время второй мировой войны он постоянно разрабатывал новые и совершенно не отвечающие требованиям момента планы и пытался претворить в жизнь старые. «Даже в самые напряженные минуты жизни государственного деятеля, — сообщает Криста Шредер, — он находил время для того, чтобы поупражнять свой талант. У него всегда на письменном столе под рукой лежала стопка бумаги для зарисовок, на которой он в свободные часы рисовал все, что попадало ему на глаза». Если после Сталинграда он отказался от прослушивания по вечерам пластинок с симфониями Бетховена, Брукнера и Листа, песнями Гуго Вольфа и Брамса, опереттами Легара и Иоганна Штрауса и операми Вагнера, кое-какие из которых он прослушал до 140 раз, он не оставил занятий живописью и архитектурой. Даже в марте 1945 г., за четыре недели до самоубийства, он увлеченно занимался деревянной моделью Линца, застроенного по его плану. Если изображать отношение Гитлера к архитектуре по методу биографов, которые заняты не поиском новых источников и доказанных исторических фактов, а только «новой интерпретацией» устных рассказов, хотя они уже давно разоблачены как фантазии, выдумки, предположения и фальшивки, то можно даже развязанную Гитлером в 1941 г. войну с Россией изобразить как особую меру для воплощения своих архитектурных планов. Значительно больше, чем важные проблемы, которые возникали в ходе войны, его, например, до июня 1941 г. тревожил тот факт, что Сталин собирался воздвигнуть в Москве в честь Ленина Дворец съездов высотой более 300 метров.[87] Имея отношение к архитектуре, он понял намерение Сталина как перечеркивание своего собственного плана построить самое большое сооружение в мире — разработанную им еще в 1924 — 25 гг. во время работы над книгой «Майн кампф» монументальную куполообразную постройку с отверстием для света диаметром 46 метров и высотой 220 метров, внутреннее помещение которой имело невероятный диаметр — 250 метров (внутри него могли стоя поместиться от 150 до 180 тысяч человек). Имея такие размеры, это сооружение примерно в семнадцать раз превзошло бы объем церкви св. Петра. Лишь после начала войны с Советским Союзом Гитлер вновь обрел спокойствие, по рассказам Шпеера, которому тот с видимым облегчением сообщил, что отныне с планами Сталина по строительству в Москве навсегда покончено.

Шпеер, который в отсутствие своего хозяина приходил в ужас от размеров этой постройки, рассказывал в 1966 г.: «Этот зал вовсе не был бредовой выдумкой, не имевшей надежд на осуществление». В то время как он произносил эти слова, его американские коллеги Ллойд, Морган, Уилсон, Моррис и Крейн при сотрудничестве с нью-йоркскими архитекторами Прегером, Кавенафом и Уотербери, имевшими опыт строительства громадных сооружений, возводили в Хьюстоне, штат Техас, купольную постройку, которую в мире специалистов назвали «удивительной даже для Америки» и о которой говорили только в превосходной степени, хотя ее размеры далеко уступали разработанному Гитлером более чем 40 лет назад сооружению, а конструкция была очень простой и довольно невзрачной.

Купольная постройка Гитлера должна была иметь в диаметре 250 метров, а «Астродом» в Хьюстоне всего 214 метров.[88] Сооружение Гитлера в Берлине, в котором мог поместиться высотный дом в 56 этажей, должно было иметь в высоту 220 метров, из которых высота самого купола составляла 122 метра. В техасском здании высота от пола до верхушки купола в общей сложности составляет всего 70 метров. Зал в Берлине был рассчитан на 150–180 тысяч человек, а в Хьюстоне — на 66 тысяч.

То, что это здание, строительство которого должно было начаться в 1940-м, а закончиться в 1950 г., интересовало Гитлера не только как картинка, но и как техническая и архитектурная проблема, не составляет секрета. Сегодня достоверно известно, что он не только интересовался этими подробностями, но и детально владел ими.[89] Спустя несколько лет после разработки им этого проекта конструкторы мостов освоили аналогичную технику по перекрытию купольных сооружений такого размера с помощью стальных и железобетонных конструкций. Когда Шпеер, который в том числе построил новую рейхскацелярию в Берлине, здание партийных съездов в Нюрнберге и германский павильон для Всемирной выставки в Париже 1937 г. и которого Гитлер считал гениальным архитектором, высказал намерение возвести купол без применения стальных конструкций, Гитлер обратил его внимание на то, что ремонт возможных повреждений, нанесенных, например, авиабомбами, будет невозможен, если не применить стальной каркас. Шпеер понял его правоту и учел это замечание в дальнейшей работе.

Многие специалисты в области строительства, которые работали с Гитлером после 1933 г., давали положительную оценку его архитектурным способностям, причем не изменили своего мнения и после 1945 г. В их числе можно назвать Пауля Трооста, Пауля Гислера и Альберта Шпеера. Они были потрясены знаниями Гитлера, его интуицией и концепциями. Шпеер, хотя и был очень озабочен сразу после выхода из тюрьмы для военных преступников тем, чтобы его высказывания о Гитлере совпадали с показаниями на Нюрнбергском процессе, заявил в 1966 г.: «Я не могу исключать, что он (Гитлер. — Прим. автора), был бы заметной фигурой… в ряду других архитекторов. У него ведь был талант». У секретарши Гитлера, присутствовавшей при многих разговорах и лично знавшей многих людей, которые после смерти Гитлера «забыли», как все обстояло на самом деле, сложилось впечатление, что познания Гитлера в вопросах архитектуры были «поразительны». «Я видела многих знаменитых архитекторов, — рассказывает она, — которые были… буквально обескуражены его знаниями».

На протяжении четверти столетия в осуществлении архитектурных планов Гитлера чувствовалась «сдерживающая» рука. Затем, начиная с 1937 г., стало явно заметно, что Гитлер хочет проявить свой «гений» и в этой области и реализовать свои юношеские представления, концепция которых родилась еще между 1906 и 1913 гг. после изучения трудов австрийского архитектора Отто Вагнера и работы на Ринг-штрассе. Эти мечты, обретшие три десятилетия спустя реальные черты, вытеснили из мира Гитлера сильное поначалу влияние таких видных специалистов, как Пауль Троост. Уже через четыре года после прихода к власти он стал чувствовать себя очень самоуверенно, в том числе и как архитектор. Альберт Шпеер, который до того, как начал работать у Гитлера, был еще совершенно неопытным архитектором, но обладал исключительными организаторскими способностями, был очень честолюбив, стремился к общественному признанию и постоянно старался создать положительное впечатление о правящем режиме.[91] Даже спустя тридцать лет он постоянно говорил: «наши проекты», «мы разработали». Он стал учеником Гитлера, следовал его учению верно и преданно и свои архитектурные проекты подписывал: «разработано по идеям фюрера». В 1969 г. он писал: «…Мои проекты того времени все в меньшей степени отвечали моему стилю. Этот отход от самого себя проявился не только в преувеличенных размерах моих зданий. В них не осталось ничего от дорического характера, к которому я с самого начала стремился… Неисчерпаемое богатство предоставленных в мое распоряжение средств и партийная идеология Гитлера привели меня к стилю, который восходил к роскошным дворцам восточных деспотов».

Так обстояли дела не только у Шпеера. Во всем, что касалось официальной архитектуры «третьего рейха» (а также официальной живописи и скульптуры), чувствовалась рука человека, который во всех этих областях никогда не был учеником — только учителем.

Томас Манн, который в своей книге «Брат Гитлер» скептически задает вопрос: «Настолько ли сильны суеверные представления, обычно окружающие понятие «гения», что могут помешать нам назвать нашего друга (Адольфа Гитлера) гением?», сам обнаружил с удивлением и ужасом, что его собственные представления о подлинном искусстве в принципе были очень близки к позициям Гитлера.