— Командир, я первым пойду к мосту. Надо уточнить конструкцию ферм, обратился Крылов к Голохматову.

— Я с Крыловым, — сказал Николай Ананьев.

Каждый из минеров пошел бы на насыпь, чтобы снять часовых. Ненависть переполняла сердца. Но командир решил отправить Крылова и Ананьева. Они были самыми сильными физически и самыми опытными воинами в группе.

Они отдали карабины, опустили капюшоны маскхалатов и поползли к насыпи, сжимая в руках ножи. В десяти метрах за ними следовал с автоматом Павел Маркин, готовый в случае необходимости открыть огонь.

Из-за туч появилась луна. Вокруг стало так светло, что можно было даже различить ветки полузасыпанного снегом куста, росшего на самом верху насыпи. Минеры зарылись в снег. Часовые были где-то рядом, но теперь их не видно, только слышны голоса. На мосту показался поезд. В длинном луче его фонаря сверкали искры метавшихся снежинок. Длинный состав промчался, обдавая минеров клубами пара, увлекая за собой облако снега. Редкая дымка заволокла луну, потемнело. До верха насыпи оставалось метра три-четыре. Крылов и Ананьев рывком преодолели это расстояние. Часовые удалились от них уже метров на двадцать. Одним броском спортсмены настигли их. Когда Маркин пробегал Мимо мертвых гитлеровцев, Крылов и Ананьев были уже на мосту.

По указанию Крылова минеры подвешивали тяжелые кубические заряды тола к наиболее уязвимым участкам моста. Работали без рукавиц. Голыми руками хватались за металлические конструкции, оставляя на них куски сорванной кожи. Скрипели зубами от боли, но терпели. Торопились.

Павел Маркин и Иван Мокропуло охраняли подходы к мосту. Крылов, еще раз тщательно все проверив, поджег запальную трубку. Послушал секунду, хорошо ли горит бикфордов шнур, кубарем скатился с насыпи.

Дрогнула земля. Грохот взрыва слился с перекатистым эхом.

Мощная взрывная волна швырнула всех на снег.

Длинно заговорили вражеские пулеметы. В небе повисли осветительные ракеты, от которых стало светло как днем. Лыжники бежали гуськом, торопясь уйти в безопасное место. Но все-таки угодили под град пуль.

— Ползком!.. Маркин, резани-ка его! — приказал Голохматов.

Несколько очередей из автомата заставили вражеский пулемет замолчать. Однако минуты через две он снова застрочил. Но минеры уже успели проскочить и скрыться в овраге.

— Все целы? — беспокоился Николай Голохматов. — Пашка?.. Иван?.. Жора?.. Ананьев? — с тревогой выкрикивал он товарищей, еле переводя дыхание.

Ответить уже не было сил. Четырнадцать часов находились минеры на лютом морозе, без еды, без отдыха, в сильнейшем нервном напряжении.

— Давай, ребята, давай! Оторвемся от фрицев, тогда отдохнем! подбадривал их командир.

На ходу раздал остатки шоколада, ребята попытались есть. Потрескавшиеся губы кровоточили, опухли. А Крылов выглядел бодрым, даже шутил:

— Нажмем, спортсмены!.. Забыли, что в запасе у нас второе дыхание!

За этот поход Владимир Крылов награжден орденом Красного Знамени.

Непредвиденные задержки

Предложенный Крыловым метод „транспортировки“ грузов хотя и оказался реальным, однако сильно замедлял движение отряда. Сняли с лыж максимум людей и подремонтировали волокуши. Предстояло форсировать высокую насыпь железной дороги и шоссе. Донесся близкий гудок паровоза…

Снова пошли.

Совсем рядом была железнодорожная магистраль Смоленск — Витебск. Выслали вперед разведчиков, сами залегли. В маскхалатах, прижавшиеся к насту, лыжники уже с трех-четырех метров были не видны — сливались с фоном заснеженной местности. Некоторые совсем не двигались, мелкий снежок припорошил их. „Неужели спят?“ — подумал я и коснулся рукой ближайшего ко мне.

— Спишь?

Человек вскинул руку в огромной рукавице, помахал ею отрицательно.

Мы все представляли, какая сложная задача стоит перед отрядом — сильно охраняемую железную дорогу надо было пересечь так же, как и линию фронта: без единого выстрела и без потерь.

Долго лежали в снегу близ насыпи. Прошло еще два поезда. На платформах горбилось что-то большое, накрытое брезентами. Через щели в окнах пассажирских вагонов пробивались чуть видимые полоски света. Из брюха паровоза сыпались жаркие искры: кочегар шуровал в топке. „Вот бы долбануть!“ — невольно подумал я и вздохнул. Было очень жаль, что вражеский эшелон уходит невредимым. Но мы не могли оставлять следов: преждевременная диверсия на „железке“ могла привести к большой беде, если не к полному разгрому отряда.

Промежутки между поездами — десять-двенадцать минут. За это время нам надо было подойти к насыпи и, перевалив через нее, исчезнуть в лесу, что темнел по ту сторону.

Наконец возвратился Голохматов с разведчиками. Он доложил, что железная дорога охраняется парными патрулями. Охранники не стоят на месте: то расходятся, то сходятся на участке около двухсот метров. Встретившись, стоят две-три минуты спиной к ветру, курят. Вдали маячит какая-то вышка, видимо, сторожевая, пулеметная.

— Будем снимать охрану? — спросил Голохматов Бажанова и меня.

— А вдруг поднимется шум? — вопросом на вопрос ответил Бажанов.

Голохматов понимающе кивнул:

— Значит, с охраной связываться не следует… Нет ли скрытого пути к насыпи?

— Есть небольшой участок. Густые кусты почти вплотную подходят к насыпи. Скрываясь за ними, можно приблизиться к железной дороге незаметно. Место вполне подходящее. Только высоковато.

Отряд разделился на три равные группы, чтобы лучше маневрировать при переходе. Подтянулись к кустарнику. Ждали, пока патрульные скроются в вихрях метели, которая крутила и бесновалась, как и вчера.

— Пошли!

Передние осторожно поползли вверх по склону насыпи высотою 20–25 метров и крутизною до семидесяти градусов. Поднялись метров на десять. Им бросили конец веревки от волокуши. И та медленно поползла вверх… Как вдруг кто-то сорвался, сбил с ног соседа. А тот второго. И вместе с грудами снега и волокушей все скатились вниз. Снова начали подъем, но опять неудача.

— Действительно, высоковато. Лестницу бы сюда… — невольно сказал я.

Но кто-то уже сообразил, что надо делать. Несколько человек рванулись вперед, принялись ногами делать ступени, и получилась лестница! Цепочкой растянувшись по ней, быстро подняли волокушу на насыпь, протащили через рельсы.

Так переправили несколько волокуш. Командир отряда ушел вперед с разведчиками. Вдруг раздался условный свист: „Внимание!“

Ко мне подбежал Моргунов, сообщил:

— Товарищ комиссар, поезд!

Матовое пятно паровозного фонаря быстро наползало на нас. Отряд оказался разделенным надвое: большая часть ушла с командиром вперед, меньшая — осталась со мной.

— Все от насыпи! Зарыться в снег!

Упав в снег, мы не видели вражеского эшелона: он шел высоко над нами, но ясно ощущали дрожь земли…

Не успел смолкнуть стук колес на стыках рельсов, как по насыпи к нам скатился Галушкин, за ним еще кто-то.

— Как вы тут? — спросил он.

— Пока все в порядке. А как наверху?

— Патрульных не видно. Надо спешить.

Мы взяли оставшиеся волокуши и двинулись по ступеням на полотно. Перевалили наконец через путь, соединились с первой частью отряда и скрылись в лесу. У железной дороги остался только Моргунов с тремя автоматчиками, чтобы замести следы, а в случае опасности — прикрыть отход отряда огнем.

Проверив наличие людей и грузов, двинулись дальше. Серьезное препятствие осталось позади. К нашей группе подкатил на лыжах запыхавшийся Иван Келишев. Он доложил, что метров через триста шоссе, по которому почти сплошным потоком движется автотранспорт противника.

— Как! Шоссе должно быть значительно дальше от „железки“, — нахмурился Бажанов.

— Точно, товарищ старший лейтенант. Сам видел.

Бажанов накрылся плащ-палаткой, включил фонарик, еще раз сверил с картой и по компасу данные разведки.

— Да, черт возьми, верно, — сказал он, отбрасывая плащ-палатку. Выходит, мы отклонились от азимута и вышли к шоссе правее, чем намечали. А транспорт какой?