Изменить стиль страницы

Кроме того, ее начала тревожить мысль о том, что с ней будет после больницы. Обе подруги заверили, что не бросят ее на произвол судьбы, позаботятся, чтобы в доме все было, да скоро, добавили они, она и сама сможет ковылять по дому. Но как же она выживет в своем пустом жилище, в одиночестве, без ее двадцати девчонок, которые всегда отвлекают ее от тоски?

Она положила книгу на живот и уставилась в окно. Там были ее работа, ее дом, ее сад – и бесконечная пустота, которая заменяла ей жизнь. Она услышала, как открылась дверь, и обернулась, радуясь любому обществу, пусть даже обществу болтушки сестры с термометром в руках, – и в следующий миг вся ее боль улетучилась под стремительным натиском адреналина, потому что перед ней, у белого встроенного шкафчика, стоял Доминик. Высокий, смуглый, сильный Доминик – единственный человек, которого она не хотела здесь видеть, потому что он был единственным, в ком она так отчаянно нуждалась.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– О, – сказала она без всякого выражения, еще не осознавая, что это Доминик во плоти стоит перед ней. – Что ты здесь делаешь?

– Что случилось? – Он огляделся в поисках подходящего места и в конце концов притащил себе стул и уселся рядом с постелью.

А тебе какая разница? – вертелось у нее на языке. В последний раз, когда я тебя видела, ты не мог дождаться, чтобы я убралась прочь из твоего дома. В последний раз, когда я слышала твое имя, его упомянули в связи с другой женщиной.

– Я разбила машину, – тупо ответила Кэтрин и принялась теребить кончик косы, избегая смотреть ему в глаза. – Погода была очень плохая, а я, сделала чересчур резкий разворот. Ну, с любезностями покончено, теперь, будь так добр, ответь мне, что ты здесь делаешь? Откуда тебе вообще известно, что я в больнице?

– От Клэр, – тяжело выдохнул он и, откинувшись на спинку стула, вытянул свои длинные ноги так, что почти уткнулся носками в белую тумбочку у самой ее кровати. – Она попросила меня помочь ей с открыткой для тебя. – Он выудил из внутреннего кармана пиджака сложенный листок бумаги. Сверху красовался прелестно-несообразный домик с садом, а внутри она обнаружила пожелание здоровья, написанное по-детски крупным почерком. Строчки разбегались в разные стороны и пропадали у самого края листочка. Кэтрин улыбнулась, но улыбка эта исчезла так же быстро, как и появилась.

– Никакой необходимости не было лично его приносить, – натянуто произнесла она и пристроила листок поверх всех остальных рисунков.

Хвала небесам за то, что у нее есть заботливые друзья – единственное утешение одинокой женщины.

– Верно, – прозвучало в гробовой тишине его согласие, – никакой необходимости не было. – Он вздохнул и провел рукой по волосам необычно нервозным жестом. Кэтрин проследила за его рукой холодно и отстраненно.

– В таком случае, зачем ты пришел?

– Что ты собираешься делать, когда выйдешь отсюда? – Он обошел ее вопрос с такой небрежностью, что Кэтрин вскипела от злости.

– Это тебя не касается, – отрезала она хладнокровно, гордясь собой за то, что сумела собраться. Какая жалость, что в прошлом хладнокровие подводило ее. Неплохо было бы ему появиться, когда она изо всех сил сражалась со своим влечением к этому человеку.

Он ничего не ответил, хотя ему стало явно не по себе.

– Передай Клэр мою благодарность за открытку.

– Доктор сказал, что дома за тобой некому будет ухаживать.

Кэтрин густо покраснела и яростно сжала пальцы в кулаки.

– Какое ты имел право задавать подобные вопросы моему врачу? – процедила она сквозь зубы.

– Он посчитал, что я мог бы помочь.

– Да-да, помочь ты можешь. Ты можешь оказать огромную помощь, если сейчас же уберешься отсюда. Мы уже все сказали друг другу.

– Ничего подобного. – Доминик скрестил на груди руки и устремил на нее взгляд. – Мы даже и не начали еще ничего говорить друг другу. – Его глаза смотрели на нее с ледяным спокойствием, как будто он только что бросил перчатку и теперь настраивается на неизбежную дуэль.

– Послушай, уйди, – устало сказала она. – Сейчас мне это не по силам. – Она медленным движением приподняла дрожащую руку и опустила ее на лоб.

– Кэтрин, – сказал он, не меняя вызывающего тона, – я приехал отвезти тебя домой.

– Я возьму такси, – заявила она, глядя не на него, а вниз, на белоснежный пододеяльник. Откуда только подобная тяжесть в здешнем постельном белье? – думала она. Может, персонал намеренно добивается, чтобы пациенты не залеживались и освобождали койко-места другим больным?

Он встал, обошел кровать и открыл дверцу гардероба. А потом принялся доставать ее вещи и запихивать их в сумку, а Кэтрин, раскрыв от ужаса рот, смотрела на эту сцену.

– Что ты себе позволяешь, черт побери? – взвизгнула она. Она бы выпрыгнула из постели, но переломы, к сожалению, не допускали резких движений… – Мне разрешено быть здесь до завтрашнего вечера! – повысила она голос до разумных пределов, не желая вызвать появление встревоженных медсестер.

– Врач сказал, что ты можешь уехать и сейчас, если за тобой найдется кому постоянно ухаживать.

– Не смей трогать мою одежду!

Он закончил паковаться, после чего повернулся к ней и очень спокойно произнес:

– Мне сказали, что ты счастливо отделалась. Чуть сильнее удар – и тебя бы уже не было.

– Вот была бы потеря для всего человечества!

В два шага он оказался рядом с ней, обхватил пальцами ее запястье и сказал со злостью:

– Ах ты, дура, эгоистка, упрямая ослица, стерва! – Он скрипнул зубами. – Мне следовало бы просто уйти отсюда. Лежи и разыгрывай из себя страдалицу!

– Ну, и что же ты? Давай! – Она уставилась на него горящими глазами, и в комнате надолго повисло молчание.

Наконец он хрипло бросил, поворачиваясь к ней спиной:

– Не могу, черт возьми. – Голос прозвучал натужно, а шея багрово потемнела.

– И что это должно означать?

Она знала, что бы ей хотелось услышать в ответ, но времена фантазий прошли. Реальность взяла верх, и в ней не было места притворству, будто между ними осталось хоть что-то, хоть малейший обрывок любви шестилетней давности.

– Заткнись, – ответил он, разозлив ее еще больше.

– Не смей мне говорить, чтобы я заткнулась! – рявкнула, она.

– Почему? Что ты тогда сделаешь? Вскочишь с кровати и пустишь в ход кулаки? Не выйдет, леди, с твоими-то сломанными ребрами и растяжением связок в лодыжке!

– Лодыжка почти прошла, – прорычала Кэтрин. – И не трудись хватать сумку, потому что я не собираюсь уходить отсюда с тобой.

Он и бровью не повел. Направился к двери, исчез за нею – и объявился пару минут спустя уже с врачом, что само по себе граничило с чудом, поскольку, как кисло подумала Кэтринг, врачей никогда нет поблизости, если они тебе необходимы. Обычно они совершают обход своих подопечных со скоростью хорошего марафонца и оставляют за собой внушительный хвост оставшихся без ответа вопросов, потому что не так-то просто собраться с мыслями, если тебе нужно буквально на лету всадить в этого специалиста обойму вопросов.

– А, мисс Льюис, – бодро проговорил доктор, – вот, мистер Дюваль хочет забрать вас домой.

– Да что вы?

– Вам нет нужды здесь оставаться. Перевязки сделаны, и вы, похоже, скоро пойдете на поправку. Каждые два-три дня вас будет осматривать ваш местный врач. Я с ним свяжусь. Могу выписать вам обезболивающее, если вы считаете, что не обойдетесь без таблеток, но, на мой взгляд, дома пациенту и стены помогают. – Он заговорщически улыбнулся Доминику, чем еще сильнее вывел ее из себя. – Однако никаких там стирок и уборок, – добавил он, и Доминик рассмеялся, сверкнув в ее сторону зеленью глаз.

– С этой задачей мы справимся, доктор.

– Отлично, отлично.

Кэтрин открыла было рот для возражений, но, прежде чем голосовые связки ей повиновались, доктор Сойерс уже испарился – и ей осталось только с неприязнью уставиться на Доминика.