В августе 1998 года за два дня до краха рубля я возвращался из Хельсинки. Рублей не было. На Ленинградском вокзале таксист согласился взять доллары, но добавил: дня через два рубль рухнет, так что я с вас меньше официального курса возьму. Откуда такое поразительное знание? Президент ничего не знал о будущей катастрофе, премьер утверждал, что ничего не знает, а московские таксисты были информированы. Опять же, настроение такое было: ждали краха.

С нынешним потопом и того проще. Даже не надо было таксистов опрашивать. Своими ушами слышал, как недели за полторы до катастрофы синоптики по телевизору предупреждали: одна волна наводнения схлынула, но вскоре обязательно будет вторая. Почему-то всегда наибольшее легкомыслие проявляют именно те, кому по должности положено быть бдительными: политики, администраторы, управленцы. Зато потом они демонстрируют невероятную энергию.

Что касается «обычных людей», то их поведение тоже кажется легкомысленным. Но это защитная реакция.

После августа 1991 года автомобильный журнал разъяснял водителям, что не надо обгонять и «подсекать» идущий впереди танк. Он едет медленно, но у водителя обзор ограничен, может раздавить.

Летом 1998 года я стоял перед окошком кассы лопнувшего банка «СБС-Агро» в здании Государственной Думы. Вместе со мной стояли депутаты и сотрудники аппарата. Мне всегда казалось, что это отделение банка продержится дольше других, ведь через него выплачивали зарплату в администрации президента. Но банк лопнул. Кассиры вежливо отказывали, банкоматы наличности не выдавали, а очередь живо обсуждала происходящее. Те, у кого на карточках «застряло» долларов сто-двести, плакали. Это были их последние деньги. Те, кто терял по десять-пятнадцать тысяч, смеялись. Но больше всех веселился один молодой человек, вернувшийся из отпуска: у него на карточке был перерасход на 300 баксов!

Один из моих друзей бросился в машину и объехал десятка два магазинов, где еще принимали кредитные карточки. Он потратил 12 тысяч долларов за два дня, сделал перерасход счета на 700 баксов, а его дом превратился в склад дорогой и не нужной ему бытовой техники. Но все же он вышел победителем.

Сегодня по телевизору мы видим людей, загорающих и купающихся на черноморских пляжах среди разбитых машин через сутки после потопа. Не надо удивляться: люди уже заплатили за ночевки и обратный билет, они любой ценой должны закончить отдых. Это культура выживания.

А недавно один из молодых авторов «Новой газеты», позвонив мне справиться о гонорарах, сообщил, что уезжает отдыхать на Черное море - как раз в зону наводнения. «Но ведь там сейчас ужасно!» - воскликнул я. «Зато дешево», - услышал я в ответ.

Как говорили в советское время, такой народ непобедим.

МАГИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Субкоманданте Маркос ворвался в историю и в политику без приглашения. 1 января 1994 года вступал в действие договор о Североамериканской зоне свободной торговли, объединяющей США, Канаду и Мексику (НАФТА). В этот день лидеры политики и бизнеса съехались в Мехико, чтобы отметить это событие. И в этот же день индейцы из южного мексиканского штата Чьяпас подняли восстание, заняли город Сан-Кристобаль и объявили на весь мир о создании Сапатистской армии национального освобождения (EZLN). Лидеры политики и бизнеса как-то сразу перестали быть всем интересны. Внимание было сосредоточено на событиях в Чьяпасе.

Индейцы были в масках. У многих из них не было ружей, которые заменялись деревянными муляжами. Сама повстанческая армия была какая-то странная. Она не грозилась захватить власть в столице, не обещала всенародного восстания. Она вообще по возможности избегала боевых действий. Ее лозунг был - «Вооруженная борьба без стрельбы и кровопролития». По существу люди взяли в руки оружие не для того, чтобы стрелять, а для того, чтобы заставить власть имущих заметить себя и свои проблемы.

Одним из лидеров восстания был человек не только без лица, но и без имени. Его называли «субкоманданте Маркос», но единственное, что мы знаем про него наверняка, - это не его настоящее имя. Маркос не был и вождем движения, подобно Кастро или Че Геваре. Скорее он был его идеологом, а заодно и пропагандистом, пресс-секретарем индейцев, делающим их проблемы и заботы понятными нью-йоркской молодежи и парижским интеллектуалам. Именно благодаря этому восстание сапатистов не было потоплено в крови, как сотни других индейских восстаний в Мексике. Армия была брошена в Чьяпас, жители деревень бежали в горы, но крушить все подряд, как в Чечне, военным не разрешили: новости из Чьяпаса мгновенно попадали в интернет, обсуждались в западной прессе. А правительство Мексики боялось отпугнуть инвесторов.

Кстати, о Чечне - это сравнение есть у самого Маркоса. Идеолог сапатистов уверен, что невозможно жить только своими проблемами. Он явно очень любит Мексику, но не отделяет происходящее в своей стране от происходящего по всему миру.

После шести лет борьбы однопартийный режим, правивший в Мексике десятилетиями, пал. Сапатисты вступили в столицу, но не как армия победителей, а как гости вновь избранного парламента. Маркоса встречали многотысячные толпы. В здание парламента он, однако, не пошел - делегацию возглавляли несколько индейских женщин. Переговоры с новой властью зашли в тупик. Оказалось, что «демократы», пришедшие к власти на гребне народного недовольства, не намного лучше старого режима. Маркос сейчас снова в Чьяпасе, живущем по принципу «ни мира, ни войны».

Герой

Маркос и сапатисты стали кумирами левой молодежи Запада. Письма Маркоса, написанные в джунглях и распространенные по интернету, способствовали политизации и радикализации многих молодых людей, которых потом мы увидели на улицах Сиэтла, Праги, Генуи. Североамериканским или европейским сознанием Маркос воспринимался как новый Зорро, хотя на самом деле маска сапатиста и маска Зорро - прямые противоположности. Маска Зорро скрывала глаза. Сапатистская маска скрывает все, кроме глаз. Зорро прячет лицо ради безопасности: возвращаясь после подвигов, он продолжает свою обычную жизнь провинциального аристократа. Зорро - индивидуалист, и его маска лишь подчеркивает индивидуальность. Маркос - коллективист. Маска делает его неотличимым от рядовых бойцов.

Тот, кого мы знаем сегодня как Маркоса, был когда-то студентом философского факультета. Трое друзей отправились из городов в джунгли. В живых остался один, и именно он стал Маркосом. Молодой революционер выжил, отказавшись от представлений, которые привели его в Чьяпас. Индейцы переучили его, открыли ему, что мир гораздо сложнее, чем представлялось по книгам Че Гевары и популярным учебникам марксизма. Однако от идеи революции он не отказался. Просто Маркос понял, что это должна быть другая революция.

Именно под таким заголовком - «Другая революция» - вышел сборник текстов субкоманданте Маркоса на русском языке. Надо отдать должное титанической работе Олега Ясинского, собравшего и переведшего эти тексты таким образом, что получается целостная книга. Сборник получился очень постмодернистским. Многочисленные коммюнике, отправляемые Маркосом из джунглей юго-востока Мексики, образуют причудливую и странную картину. В книге есть короткая беседа между субкоманданте Маркосом и Габриэлем Гарсиа Маркесом, в котором партизанский идеолог признается, что его вкусы и отношение к жизни сформировала книга «Сто лет одиночества». Габриэль Гарсиа Маркес может гордиться своим учеником. Партизанские коммюнике составлены совершенно в духе магического реализма. Здесь действуют не только сам субкоманданте (сокращенно - Суп), его соратники, индейцы, дети, федеральные солдаты и правительственные чиновники. Главным интеллектуалом в повествовании является жук Дурито, на которого повстанцы чуть не наступили во время одного из своих походов. Жук ворует у Супа табак, курит трубку, читает экономические обзоры и рассуждает о сути неолиберализма. Жука все это очень волнует по очень простой причине: чем дольше сохранится нынешнее положение дел в мире, тем выше шансы, что на него кто-нибудь непременно наступит.