Аватар.

Не столь давно, в Кампилье Панчальской, когда младшие Пандавы решили женить Юдхиштхиру, а в результате женились полным числом, хитроумный Баламут, выручая родичей, мудрыми, а сверх того мутными и непонятными речами смягчил гнев царя Друпады и убедил последнего выдать дочь разом за пятерых мужей. Тогда он беседовал по преимуществу со старшим из братьев, не столь потому, что тот был рассудительней прочих, – прочие гуляли по кабакам самого скверного пошиба, пропивая холостую жизнь.

Когда хмель сошел и настала пора хлопать себя по лбу, вспоминая, что было содеяно накануне, колесница Баламута уже пылила в сторону Двараки, Юдхиштхира был в тоске, а осовевший от аватарской мудрости Друпада готовил для дочери пятерную свадьбу.

Сейчас, похоже, Баламуту вздумалось припомнить дни отрочества, проведенные в пастушьих становищах. Вдали у горизонта темной чертой виднелось стадо, и там же, отсюда невидимые, должны были возвышаться шатры.

Разумеется, аватару Вишну-Опекуна, да еще с некоторых пор царю следовало проводить дни отнюдь не среди пастухов и уж тем более не в одиночестве.

Впрочем, аватару виднее.

“Он был в желтом одеянии, сиявшем, как яркое солнце в полдень, – прозвенел в небесах видья-дхара, веселый небожитель из свиты какого-то бога, – украшен гирляндой из свежих благоуханных цветов дерева кунда. И столь прелестна была улыбка его, что он мог уловить в сети свои не только юных пастушек, но и самого всемогущего Каму...”

— Серебряный Арджуна приветствует Кришну Джанардану, владыку ядавов. Желаю тебе здравствовать, родич, – обкатанная фраза пролилась сама собой, как проливается с ладони тонкой работы золотая цепь. Сын Индры поклонился, храня на лице выражение, более уместное в дворцовых палатах; будто и не швырялся с утра орехами.

— И тебе того же, доблестный потомок Куру, – ответил Баламут, критически оглядывая гостя.

Право же, какой из него Каурав? Кауравы широки в кости, щекасты и быстро расплываются от безбурной жизни, а это живая молния, белый тигр, какими гордятся дашарны...

— Что привело тебя в земли ядавов? – продолжал Кришна, теребя кисточки тонкой шнуровки, украшавшей его флейту.

— Я рассчитывал лишь почтить тебя приветствием, о досточтимый, – развел руками Арджуна. – Мой путь лежит дальше, в город, называемый Кхандавапрастхой, где правит мой доброчестивый старший брат. Покинув дом своего отца, я возвращаюсь туда.

— Отца? – приподнял бровь Баламут. – Не в Питрилоке ли ты гостил?

— Зачем в Питрилоке? – удивился царевич. – В Амаравати.

— В Обители Тридцати Трех? – недоверчиво сказал Кришна и прочирикал на флейте что-то насмешливое.

— Именно.

Баламут покусал губы, прежде чем снова припасть к любимой дудке, и вдруг лихо пробежал пальцами по ладам. Столь же резко оборвав удалой мотив, он вскинул глаза и с лукавцей поинтересовался:

— И как же ты туда попал?

— Да здесь рукой подать, – разыгрывая недоумение, ответил Арджуна. С самого утра, начиная с удачной охоты на гандхарва, он находился в легкомысленном расположении духа. – Напрямик через северные горы, до вершины Меру, а там по путям сиддхов: на попутной колеснице добрался.

— На попутной колеснице? Может, сразу на Гаруде?

— На Гаруде в Вайкунтху летают, – предположил Арджуна. – Кому, как тебе, не знать.

Кришна глубокомысленно покивал и снова спросил:

— Амаравати, значит?

— Амаравати, – вздохнул Арджуна.

— Обитель Тридцати Трех?

— Обитель, – терпеливо согласился гость. – И именно Тридцати Трех.

— Апсары? – сощурился флейтист.

— Апсары, – приосанившись, подтвердил лучник.

— И силен же ты врать, родич, – с удовольствием сказал Кришна. – Почти как я.

— Да, соврать я мастер, – весело согласился Серебряный.

Баламут потупил лукавый взор и поднес к губам флейту.

...мелодия, лишенная связи и смысла, не соответствующая ни одной из установленных раг...

— Я тут еще лук чей-то по дороге подобрал... – все еще с улыбкой проговорил Арджуна, внезапно ощутив странное и почти стыдное желание. Прославленный воитель, подобно неловкому ученику-брахмачарину, возмечтал вдруг изумить встречного – чтобы тряхнул головой и метнулись по оленьей шее смоляные завитки, приоткрылись пухлые губы, вспыхнуло восхищение в прекрасных удлиненных очах; и флейта клялась, что солнце станет ярче и ветер свежей...

Гордость, яростная гордость царя-кшатрия пожаром Пралаи ожгла душу, но неласковая струна тетивы уже глухо звенела, соединив концы лука Гандивы, одного из трех Изначальных.

— А я не поверил! – чистым свирельным голосом воскликнул Кришна и рассмеялся.

...исчезло.

Серебряный скрипнул зубами, снимая тетиву, и мысленно попросил прощения у великого лука. Оставалось только дивиться себе.

— Да, – сказал Баламут, пристально глядя ему в глаза. – А можно мне из него стрельнуть?

— А можно мне на твоей флейте поиграть? – в тон ему ответил лучник.

Аватар снова засмеялся – смехом сладкоголосой птицы, хрустального бубенца, черной бамбуковой флейты, которую держал в руках, – странен и нехорош был этот смех, но понять это мог лишь обладатель искушенного слуха, а таковых в округе не водилось.

Серебряный улыбнулся в ответ.

Кришна склонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то, слышимому им одним, и с неожиданным дружелюбием предложил:

— Пойдем ко мне в гости. Пир закатим! Не Амаравати, конечно, но тоже неплохо... И апсары свои найдутся.

Арджуна охотно изъявил согласие и последовал за ним, размышляя: что бы сказал Баламут, узнав, что апсарами дело не ограничилось.

Этого Серебряный никогда не умел – ограничиваться.

Идти было интересно. Разговор лился полноводным ручьем – Кришна, казалось, знал решительно все, что случилось в Великой Бхарате за прошедшие пять лет и с удовольствием излагал, возвращая гостя с небес на землю.

Повествовав о сменившихся царях и случившихся усобицах, Баламут помолчал несколько мгновений, а потом огорошил спутника, сообщив:

— Шикхандин женился.

— На ком?

— На дочери Золотого Латника, раджи дашарнов.

— И... что? Он же – она!

— Ты тоже это знаешь? – искоса глянул Кришна.

— Я все-таки женат на ее сестре, – пожал плечами Серебряный. – Панчалиец безумен, но мне интересно, что сказала невеста?

— Невеста? А кто ее спрашивал... Хираньяварман против Друпады что вошь против якши. Думал, счастье привалило – глянулась дочка Хохлачу, будет жить, горя не зная. А что вместо Свободного Выбора Хохлач выкуп прислал – так это от большой мудрости. У царя долгов – что у Брахмы благочестия, кто к его дочери в глушь на сваямвару явится, ракшасы? Оженили молодых. Через неделю гонец примчался: позор и поношение, спасай, родной отец, виданное ли дело – отдавать девицу за женщину!

— Да, действительно...

— Дашарниец прикинул, с пурохитой посоветовался – не обида, чистое издевательство получается. Откупаться нельзя, надо войной идти. А куда ему воевать с панчалами? У самого во дворце слуги не кормлены. Да и выкуп давно в счет долгов роздан... В общем, что случилось – неведомо: не то царь дочери умишко вправил, не то Шикханди с ней поговорила по-женски, а только мчится второй гонец: радуйся, папа, воевать не надо, случилось чудо! Соизволением богов обрел жених мужские стати.

Арджуна расхохотался.

— Вот как! И что было дальше?

— Года два уже прошло. Дашарнийка цветет жасмином.

— А цветком карникары дашарнийка не цветет?

— Насколько мне известно, сейчас Шикханди ожидает сына...

— Кто ожидает?!

— Дашарнийка, разумеется. И никаких чудес.

— Объявили “путрику”?

— Путрику, – подтвердил флейтист.

Посредством подобного обычая – когда вместо бессильного мужа для зачатия приглашается исполненный благочестия гость, – был рожден и сам Серебряный. Только вместо смиренного брахмана, обладателя семени, не пропадающего зря, был призван кшатрий.

Индра, владыка богов.

Сын Крушителя Твердынь угодил ногой в рытвину от коровьего копыта и понял, что видит только одно – как играют под кожей сладкие косточки на узкой спине Кришны.