Они вошли в острерию, и, пока думали, что заказать, Фараон, не теряя времени, поклевывал устрицы с блюда, стоявшего на столе. И поскольку на лице молодого человека, на чьем попечении находились эти блюда, появилась тревога, Фараон обратился к нему назидательным тоном, хорошо знакомым его землякам:

– Успокойся, юноша, в уме веди счет, ибо все мы тут люди приличные и к тому же со свежей выручкой за вино.

Они ели, пили и веселились, а местная публика, которой нечасто случалось видеть загулявших провинциалов, глядела на них во все глаза. Нечего говорить, что Фараон, как обычно, ни в словах, ни в жестах себя не сдерживал.

– Почему это, – сказал он вдруг, – нам, которые от земли, так нравятся дары моря? К телятине, к зайчатине я холоден, как собачий нос, а вот по устрицам всяким просто с ума схожу!

Все вокруг смеялись, а Фараон раздувался, как на дрожжах Плинио же чувствовал себя немного неловко; он достал табак и предложил закурить, надеясь унять хоть немного Фараона.

– Погоди, Мануэль, разве устрицы, которые я заказал, хуже та бака? Давай, друг, ешь до отвала.

Плинио и дон Лотарио молчали, а Фараон толстенными губам! шумно втягивал устрицы.

Потом они заходили по пути еще во множество таких же соблазнительных заведений, а когда вошли в ресторанчик «Ла Нуле та», их встретил хор ликующих голосов:

– Фараон! Фараон! Смотрите-ка, и Плинио – в штатском И дон Лотарио тут!

Трое студентов, их земляков, сидели за столом в обществе девушек-иностранок. Все были оживленны и, похоже, навеселе. Ощ бурно обняли вошедших и представили им своих подружек.

– Вот вы какие книжки читаете, бандиты! – сказал Фараон указывая на девушек скорее брюхом, нежели рукою.

– Ладно, садитесь к нам.

– Ну, все вызубрили или кой-чего недочитали?

Одна из девушек, блондинка, высокая и плотная, смотрела на Фараона приветливо, но немного испуганно.

– У этой есть что изучать, правда, Хуниперо? Одна колоннад! чего стоит, – продолжал он, глядя на роскошные ляжки, которых мини-юбка позволяла видеть во всей красе.

Плинио, не выпуская сигареты изо рта, робко улыбался Дон Лотарио приободрился и, позабыв снять шляпу, таращил глаз) на девиц.

– Ну, Фараон, нет тебе равных во всей Ламанче! – сказал Хуниперо Лопес.

– Фар-раон? – удивилась маленькая белобрысая француженка.

– Да, сеньорита, я – Фар-раон.

Он поднялся и, засучив рукава пиджака, пустился в пляс:

– «Я – из земли фараонов…»

Вошла цветочница с гвоздиками. Фараон купил сразу все и принялся осыпать цветами девушек.

– Он совсем спятил, – сказал Плинио дону Лотарио.

– Испанские гвоздики – загранице! – кричал Фараон.

И снова они стали объектом всеобщего внимания. Все повернулись и смотрели на толстяка.

– Вот выйдем отсюда, я покажу вам дом, совсем рядом, где меня в седьмой раз лишили невинности, – сказал вдруг Фараон.

– Лишили невинности… как это, лишили невинности? – спросила немка.

– Не мучайся, барышня, ешь свои креветки.

у третьего студента, лысого Серафина Мартинеса, весь рот был перепачкан едой. Маленькая француженка похлопывала его по спине но он ее не замечал и с увлечением изучал монументальную комплекцию немки.

– Зачем вы сюда приехали? – старался Хуниперо перекричать смеющихся.

– Будут раскрывать убийство, – пояснил Фараон.

– Ты тоже с полицией, Фараон? – спросил Соило.

– Ха, я по общественной линии. А ты, Серафин, чего такой расстроенный? Неужели оттого, что эта пышная креветка не обращает на тебя внимания?

Серафин с улыбкой опустил взгляд, а немка, не понимая, в чем дело, оглядывала всех по очереди.

– Да нет, старина, – сказал Хуниперо, – с этой в любой момент можно поладить. Он грустит потому, что сегодня, придя на квартиру – а дом, где он живет, принадлежит одному из лучших в Мадриде коллежей, – столкнулся с печальным фактом.

– Что стряслось, сынок? – с серьезным видом поинтересовался Фараон.

Серафин снова опустил глаза и засмеялся.

– Да, такое дело… – наконец сказал он.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи.

– Да в общем, – сгорая от нетерпения поделиться, объяснил Хуниперо, – домоправительница – ей в обед сто лет – убедила директора коллежа – а он тоже, видно, консерватор, – убедила его, что во всех квартирах надо снять в ванной биде.

– Снять биде?! – воскликнул Фараон с комическим удивлением.

Серафин кивнул.

– Почему? Чем провинились ваши задницы? Все, в том числе и девушки, расхохотались.

– Ну так – почему?

– Нам даже не объяснили…

– И теперь этот несчастный, который так щепетилен в вопросах гигиены своего тела, – разглагольствовал Хуниперо, – теперь он, естественно, страшно недоволен.

– И имеет все основания, – заключил очень внушительно торговец вином. – Они, вероятно, полагают, что этим прибором пользуются одни грешники… Слушай, какая мне мысль пришла. Директор коллежа и домоправительница знакомы с твоим отцом?

– Нет… – подумав, ответил Серафин.

– Гениальная мысль, поверь… Я на такие штуки мастак. Вон Мануэль с доном Лотарио знают…

– Ну ладно… что вы задумали? – решился Серафин.

– Молчок, парень. Государственная тайна.

– Не надо, ведь ты смеха ради можешь такое выкинуть, что меня выгонят с квартиры, а отец перестанет присылать деньги на учение и запихнет меня к себе в трактир.

– Да что ты, старина. Ведь я чего хочу – чтобы весело было, и шутки мои безобидные.

– Не верю я тебе, Фараон.

– Успокойся, даю слово: все будет без сучка, без задоринки.

– Антонио, – стал его уговаривать Плинио, – мы же тебя знаем как облупленного.

– А коли знаете, то вам должно быть известно, что потеха выйдет на славу и ни Серафину, ни кому другому вреда от нее не будет.

До полуночи они сидели, уписывая отбивные, и просили Антонио-Фараона все-таки рассказать им, что он задумал, а заодно припоминали со смехом другие затеи этого весельчака и балагура. Затем Плинио с доном Лотарио отправились в гостиницу, а Фараон и студенты продолжали загул.

Министерская тайна

Они так привыкли завтракать пончиками, стоя в заведении Росио, что есть в ресторане не хотелось. Дон Лотарио понял, что Плинио придерживается того же мнения, и предложил пойти в закусочную «Риск». Вот это да, совсем другое дело – завтракать у стойки, хотя, конечно, не сравнишь с заведением Росио… Стоило Плинио взять в руки пончик, как у него появилось ощущение, будто сейчас войдет Малеса и сообщит о новом деле, еще более дохлом, чем дело этих рыжих– сестер. Как и в Томельосо, они попросили пончики, довольно-таки бледные, но все же пончики. И так же, как дома, закурили и стали разглядывать посетителей, словно ожидали, что с ними начнут здороваться. Но люди проходили мимо, не замечая их, как не замечают мебель. Даже официантка обслужила, не взглянув на них. Дону Лотарио так захотелось закричать: «Ну ради Бога, хоть кто-нибудь скажите: «Здравствуйте», ради Пресвятой девы, поинтересуйтесь кто-нибудь, как спалось!» А между тем за спиной у них стояли стеною люди, в нетерпении ожидавшие, когда же наконец они поторопятся и закончат свой завтрак. А они курили себе, глядя в пространство и с удовольствием попивая кофе. Те, за спиною – всё в одинаковых костюмах, все при часах и с одинаковым выражением спешки на одинаково чиновничьих лицах, – нетерпеливо на них поглядывали. Наконец двое томельосцев поняли, что они заставляют ждать, переглянулись с виноватым видом, расплатились и молча вышли. Они направились вверх по улице Алькала. У дверей дома Пелаесов они увидели Гертрудис.

– Я так просто – узнать, не нужно ли чего?

– Пойдем, приберешься немного.

Гертрудис принялась как попало, небрежно водить тряпкой, а Плинио, усевшись у камина, листал телефонную книгу… Не просто листал, а, сдвинув очки на кончик носа и зажав папиросу зубами, казалось, вынюхивал, нет ли тут какого-нибудь имени или адреса, которые пахнут разгадкой.