15
И ВНОВЬ СТРАТФОРД
По моему велению могилы
Послушно возвратили мертвецов.
Все это я свершил своим искусством.
Но ныне собираюсь я отречься
От этой разрушительной науки.
Хочу лишь музыку небес призвать,
Чтоб ею исцелить безумцев бедных,
А там - сломаю свой волшебный жезл
И схороню его в земле. А книги
Я утоплю на дне морской пучины,
Куда еще не опускался лот...
{Шекспир, Уильям. Полн. собр. соч., т. 8, с. 200.}
В 1838 г. второстепенный поэт Томас Кэмпбелл первым отождествил Просперо из "Бури" с распорядителем труппы "слуг его величества", и с тех пор читатели воспринимают отказ Просперо от своего сверхъестественного могущества как красноречивое прощание со сценой самого Шекспира {1}. Во Всяком случае, в одном отношении слова Просперо более подходят самому драматургу, чем его марионетке, произносящей их. Волшебник из "Бури" не возвращал никаких мертвецов из могил; как это сделал автор "Ричарда III" и "Гамлета". Однако на это можно возразить, что монолог имеет своим источником "Метаморфозы" Овидия, с которыми Шекспир был знаком и на овидиевской латыни, и в переводе Голдинга. Кроме того, слова, столь очевидно соответствующие драматическому контексту, вовсе не понуждают нас толковать их как автобиографические. Чудеса Просперо действительно окончились; он должен оставить свою магию, открыть свое подлинное лицо и вновь вступить во владение своим герцогством в Милане. Во всяком случае, "Буря", ставившаяся в Банкетном дворце в Уайтхолле вечером на День всех святых в 1611 г., не была последней пьесой Шекспира. За нею последовал "Генри VIII"; есть свидетельства, указывающие, что Шекспир выступил в соавторстве с Флетчером в "Двух благородных родственниках" около 1613 г. Таким образом в "Буре" он в лучшем случае произносит au revioz, а не adieu. Разумеется, Шекспир не отказался совершенно от посещений Лондона в последние годы своей жизни. Как мы видели, он был там в мае 1612 г., когда свидетельствовал в Суде по ходатайствам на процессе Белотта - Маунтджоя и вновь - в марте следующего года, когда покупал и закладывал надвратный дом в Блэкфрайарзе, а также предположительно весной 1615 г., когда принимал участие в ходатайстве по поводу того же самого имущества. И это еще не все его посещения. Однако после 1610 г. из-под пера Шекспира вышло немного пьес и вовсе ни одной, на сколько нам известно, после 1613 г. Если взвесить должным образом все факторы, кажется, нет достаточных причин для сомнений в существовании этого последнего нелитературного периода, смысл которого первым резюмировал Роу:
Последние годы жизни он провел так, как все здравомыслящие люди
желали бы их провести, - наслаждаясь свободой, покоем и беседой с
друзьями. Удача помогла ему приобрести имение, отвечайте его
положению, а стало быть, и желаниям; и говорят, он провел несколько
лет перед смертью в своем родном Стратфорде {2}.
В 1611 г. город исчерпал пожертвования "на расходы по исполнению парламентского билля об улучшении и ремонте больших дорог и исправлении других указанных законами недостатков". В те времена строительство и ремонт дорог в большинстве случаев финансировали местные филантропы. Яркий пример такого рода деятельности - сэр Хью Клоптон; но теперь Стратфорд пожелал, чтобы правительство Англии взяло на себя часть этого бремени. Возможно, этот вопрос обсуждался, когда стратфордские мировые судьи, обследуя в том же году большую дорогу, ведущую в Бриджтаун, уселись все вместе, чтоб слегка передохнуть, отведать вина, сахару, яблок и пива. Тогда группа горожан в количестве семидесяти одного человека поддержала это начинание своим авторитетом деньгами; имена главного олдермена, представителя корпорации города и других олдерменов возглавили список, подготовленный 11 сентября. Этот главный олдермен "г-н Томас Грин, эсквайр" - единственный из подписавшихся, против имени которого была точно указана сумма пожертвования: он внес 2 шиллинга 6 пенсов. В самом начале списка вписано имя "г-на Уильяма Шекспира (Shackspere)" (около трети имен предварено почтительным "г-н"); возможно, Шекспир был в Лондоне, когда инициаторы составили список жертвователей. Законопроекты о ремонте больших дорог не раз выдвигались в палате общин в тот период, но дальше комиссий дело не шло {4}. Этот билль тоже ни к чему не привел.
В ту пору умер один из обитателей Хенли-стрит Роберт Джонсон. Посмертная опись, составленная 5 октября учителем Эспинелом, включала 20 фунтов за "амбар, который он арендовал у г-на Шекспира". Виноторговец Джонсон был хозяином постоялого двора, который впоследствии стал известен под названием "Белый лев". Вероятно, Джон Шекспир построил этот амбар позади дома, где родился Шекспир, на пустыре, называвшемся Гилд-Питс, через который проходил королевский тракт в Лондон. К этому амбару примыкали задние ворота постоялого двора "Лебедь" {5}. Джонсон (Майкл) по-прежнему арендовал этот амбар в 1670 г., когда внучка Шекспира составляла свое завещание. В конце XVIII в. Джорден упоминает "большие кирпичные амбары, все еще стоящие на Гилд-Питс на краю Бирмингемской дороги" {6}.
3 февраля 1612 г. был похоронен брат Шекспира Гилберт. В стратфордской приходской книге зафиксировано погребение "Gilbertus Shakspeare adolescens" и ровно год и один день спустя - погребение последнего оставшегося в живых брата Шекспира, Ричарда. Из восьми сыновей и Дочерей Джона Шекспира живы к этому времени были только поэт и его сестра Джоан.
В 1614 г. некий проповедник останавливался в Нью-Плейс и корпорация заплатила 20 пенсов "за одну кварту испанского вина и одну кварту бордо", выданных ему в качестве угощения. Он прибыл прочесть одну из трех официально установленных проповедей, которыми бейлиф и совет ежегодно наставлялись в часовне: Окена - на день выборов в сентябре, Хамлета Смита - на пасху и Перро - , на канун троицы. (В 1614 г. была учреждена четвертая проповедь на деньги, пожертвованные Джоном Комбом.) Вероятно, этот проповедник читал проповедь на пасху или в канун троицы, поскольку плата за нее зафиксирована в счетах казначея между записями, датированными 21 марта и 30 июня 1614 г. Наезжавшие духовные лица порой то останавливались на постоялых дворах, то обретали кров в частных домах, и дом Нью-Плейс, находившийся в двух шагах от часовни гильдии, весьма подходил приезжему для ночлега. В таких случаях корпорация часто оплачивала счета за поднесенное вино, к которому иногда подавался сахар.
В то лето 9 июля "внезапный и ужасный пожар" охватил крытые соломой дома Стратфорда, в третий раз на памяти одного поколения. "Его сила, - по утверждению мировых судей, - была столь велика (ветер насквозь продувал город) и он вспыхнул сразу в стольких местах, что угрожал целиком истребить город" {7}. В ту субботу до основания сгорело 55 жилых домов, а также конюшни и амбары, полные зерна и сена. Для погорельцев были собраны пожертвования. По счастью, собственность Шекспира уцелела.
В конце того же лета новое непредвиденное событие взволновало состоятельных людей Стратфорда. Вновь возник вопрос об огораживании. Артур Мэйнуоринг (или Маннеринг), управляющий лорд-канцлера Элзмира, выдвинул план огораживания общинных земель Уэлкомба, и его союзником стал Уильям Комб, который в свои двадцать восемь лет был могущественным землевладельцем в округе. Этот Комб был сыном Томаса Комба, проживавшего в здании духовной общины и приходившегося племянником старому ростовщику по кличке Десятая Доля, недавно скончавшемуся Джону Комбу. Предыдущая попытка огораживания провалилась, хотя главным инициатором огораживания был не кто иной, как сэр Эдвард Гревиль, бывший лендлорд здешнего поместья; на этот раз Мэйнуоринг и Комб были преисполнены решимости довести дело до конца. Огораживание многих било по карману, и потому естественно, что этот вопрос возбудил бурные страсти. Интересы Шекспира в десятинных землях также затрагивались. Его имя открывало список "старинных владельцев участков на полях Старого Стратфорда и Уэлкомба"; этот список был составлен секретарем городской корпорации Томасом Грином 5 сентября в ответ на предложенный план огораживания. Огораживание должно было привести к слиянию разрозненных участков множества полос неогороженной земли площадью в акр и в пол-акра - в более крупные участки, ограниченные живыми изгородями и заборами. Некоторые границы неизбежно должны были подюргнуться изменениям. Поля Уэлкомба в ту пору представляли собой луговину, славившуюся своими покосами и выпасами. Если бы эти поля были огорожены, пахотные участки превратились бы в пастбище для овец, что обычно давало меньше дохода с каждого акра, чем участки, засеянные зерном и травой. Огораживание к тому же сокращало число обрабатывающих землю (овцы, как писал Томас Мор, пожирали людей) и приводило к повышению цен на зерно. Вот что было причиной беспокойства держателей земельных участков. С другой стороны, огораживание содействовало росту производительности сельского хозяйства, "поскольку общинная пахота неогороженных участков производилась примитивным способом, и, очевидно, никто не желал вкладывать капитал для улучшения своих разбросанных и неогороженных участков ради выгоды своих соседей" {8}. Комб отчетливо сознавал, что огораживание принесет выгоду. Шекспир, чьей поддержки искали обе стороны, по-видимому, не примкнул ни к одной из них.