Без названия

Прежде, в лета моей юности, мне было очень весело подъезжать в первый раз к незнакомой деревне. Кучу нового и чудес архитектурных видел я во всяком уездном городе: и казенный каменный дом [и], торчавший среди низеньких одноэтажных домиков обывателей и мещан, и правильно круглый купол выбеленной каменной церкви, и рынок, и гостинный двор, и уездный франт, и поп, и странная колымага, гремящая по улицам, — всё привлекало мое свежее внимание, и я, высунувши нос из своей походной телеги, глядел и замечал всё: и античный покрой сертука, весьма необыкновенного, до[Далее начато: чепца] изюма и мыла, который[Далее начато: продают купеческие приказчики в длинных сертуках] был выставлен в дверях овощенных лавок. Когда я подъезжал к какой-нибудь <деревне?> незнакомого помещика, я смотрел любопытно на выказывающие<ся> ветряные мельницы, [В подлиннике: мельницу] деревянную узкую, высокую или широкую разъехавшуюся[Далее начато: на все <стороны?>] почерневшую церковь. Я видел мелькавшие сквозь деревья трубы и крышу помещичья дома, и я[Далее начато: старался] с нетерпением ожидал, чтобы он показался весь, чтобы рассмотреть его, впрочем, пошлую наружность. [впрочем пошлую архитектуру] Я старался угадать по нем и по всём имении, кто таков помещик и толст ли он, и сыновья ли у него или дочери, и сколько их, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам, или сурьезен, глядит в окно и читает один календарь. Теперь равнодушно подъезжаю к всякой незнакомой деревне и пошло гляжу на ее пошлую жизнь, и не смешно мне, и куча того, что возбудило и смех и замечательность когда-то, теперь скользит мимо. О моя юность! о моя свежесть!

Деревня Плюшкина, помещика, к которому ехал друг наш, была что-то похоже на запачканный стирок или тряпку, которою [сначала] прежде вытирали пол в комнатах, потом вышвырнули ее на кухню. Там повар сначала ею вытирал сковородки, потом свои сапоги; кидали ее в один угол, в другой и потом уже вышвырнули на улицу. [“Прежде, в лета ~ на улицу” вписано карандашом. ] [Изб было столько, что не перечесть. Они были такие старье и ветхость, что можно было дивиться, как [они] не попали в тот музей древностей, который еще не так давно продавался в Петербурге с публичного торга, вместе с вещами, принадлежавшими Петру Первому, на которые однако ж покупатели глядели сомнительно. ] Крыши на них просвечивали, как решето, и воробьи пролетали[воробьи летали] их напролет; впрочем, дыры были такой величины, что, кажется, [что даже] и вороны могли пробраться. Кажется, сами хозяева разобрали с них драницы на разные свои потребности, рассуждая и весьма справедливо, что в дождь избы не кроют, а в вёдро и сама не каплет. Притом нечего в ней и бабиться, [весьма справедливо, что и без крыши в избе можно так же заснуть, забравшись на полати, а днем не бабиться же весь день [в избе] в ней] когда есть простор и в кабаке, [и] на большой дороге, [Далее было: и на улице и] словом, где хочешь. Окна в избенках были, как водится, без стекол, иные из них были заткнуты тряпкою или зипуном. Балкончики под крышами, с перилами и резными украшениями, неизвестно для какой причины делающиеся в русских избах, были тоже в живописном разрушении. Огромный ряд скирд сена и хлеба стоял в стороне. По виду он казался очень лежалым, потому что цветом был похож больше на старый кирпич, [больше на навоз] чем на сено, и на верхушках их росла всякая дрянь. Сено и хлеб были, без сомнения, господские, [потому что] у мужиков они бы не залежались так долго. Скоро и господской дом выглянул каким-то сутуловатым инвалидом с мезонином и высокою крышею. Одна труба уже развалилась. [Далее начато: Щекатурка] Дождь и время[Далее начато: оббили щекату<рку>] отвалили во многих местах с стен щекатурку и произвели на них множество больших пятен, из которых одно было несколько похоже на Европу;[похоже на карту] кое-где торчала щекатурочная решетка. Из окон только два глядели на двор; прочие были заставлены ставнями. Эти два окна, с своей стороны, тоже были несколько подслеповаты. [тоже были не очень здоровы] На одном из них был наклеен треугольник из синей сахарной бумаги. Двор, однако ж, был обнесен довольно крепкою оградою, которая, может, когда-нибудь была выкрашена краскою, но[Далее начато: на этот раз принялся расписывать сам] так как хозяин [по-видимому] не думал вовсе об ее поновлении, то прислужился другой хозяин, который хозяйничает и распоряжается на этом свете с незапамятных времен. Хозяин этот[прислужился другой неугомонной живописец, который расписывает весь род человеческой и что ни есть на свете [не заботясь] и в том числе мужские и женские лица, нимало не заботясь о том, нужно ли это или нет и довольны ли его кистью или недовольны. Живописец этот] был — время. Оно покрыло ограду зеленою плесенью, какою обыкновенно[которою обыкновенно] покрывает старое почерне<вшее> дерево. Ворота, также в нескольких местах позеленевшие, были растворены, но [кажется] потому только, что в это время въезжала [какая-то] телега с грузом, накрытым рогожею. В другое время они должны были запираться наглухо; на них Чичиков заметил железной засов и замок в пуд весом. [засов и висящий замок около пуда весом] Возле ряда кладовых, похожих на гостинный двор в уездном городке, стояла какая-то фигура, [Далее было: неизвестно какого пола] вздорившая с мужиком, приехавшим на телеге. Чичиков долго не мог разобрать, [Далее начато: баба ли] была ли это баба, или мужик. На ней было какое-то платье неведомой материи, весьма похожее на женской капот;[женской халат] на голове колпак такой точно, как носят деревенские [и] дворовые бабы. Только голос ему показался несколько толстым. “Ой, баба!” произнес он про себя, всё еще сомневаясь. [про себя, подъезжая ближе] “Ой, нет! Да баба, точно баба!” сказал он, рассмотревши поближе. Фигура, с своей стороны, остановилась тоже, глядя на него. Казалось, гость был для нее в диковинку, потому что она рассмотрела не только его, но и Селифана, и лошадей, начиная от хвоста до морды. По висевшим у ней за поясом ключам и по тому, что она бранила мужика[мужика бранила] довольно поносными словами, Чичиков заключил, что это должна быть ключница.

] Перед этим начато: Что барин] “Послушай, матушка”, сказал он, выходя из брички: “что барин…”

“Нет дома”, прервала ключница, [сказала ключница] не дожидаясь окончания вопроса, и потом, спустя минуту, прибавила: “А что вам угодно?”

“Есть дело”.

“Идите в комнату”, сказала ключница и показала ему спину, запачканную мукою, а пониже ее большую прореху в своем капоте.

Герой наш вступил в сени и прежде всего ударился лбом довольно крепко о какой-то острый угол. Это заставило его итти[итти ощупью и] осторожнее и ощупывать всякую вещь. [Далее начато: Таким образом попал] Ноги его чувствовали под собою какие-то мягкие кучи золы ли, песку ли, он этого не мог разобрать, и рад был, как будто бог знает чему, когда, наконец, нашел дверь. Когда он отворил ее, ему показалось, что он вошел в мелочную лавочку. Против него стоял шкаф с графинчиками и другим стеклом, старыми бумагами, чашками, высохшим лимоном до такой степени, что он больше был похож на лесной орех, нежели на лимон. [Далее начато: Возле шкафа стояло бюро, там же, ] В этом же самом шкафе лежала ручка от кресел и молитвенник, всё это было за стеклом и заперто. Возле шкафа стояло бюро, на котором лежало несколько записок узеньких, исписанных очень часто[очень густо] и накрытых каменным прессом с яичком. Около них лежали счеты, которые, казалось, одни только были в употреблении. Сбоку было окно, на котором валялось[лежало] несколько книг в старом[в старом и старинном] кожаном переплете с красным обрезом[с красным переплетом] и календарь в бумажной обвертке, [Далее начато: такого же цвета и узора] похожей на те обои, которыми обклеиваются перегородки в комнатах на станциях, [перегородки в тех комнатах, где живут унтер-офицерские жены, или на станциях] для скрытия жены станционного смотрителя от взоров проезжающих путешественников. Тут же стояла рюмочка с какою-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом. Тут же лежал небольшой кусочек сургучика, два пера, [Вместо “два пера”: перья] запачканные чернилами, высохшие, как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин еще ковырял в зубах своих прежде нашествия на Москву французов. В углу лежала целая куча, но чего, этого Чичиков не мог разобрать. [Вместо “В углу ~ разобрать”: кусочек бумажки, поднятой на полу, и еще что-то, которого трудно даже разобрать. ] На всем этом лежало пыли и паутины такое множество, что руки того, который притрогивался к ним, делались похожими на перчатки. Пауки бегали из угла в угол по всему этому добру и хлопотали так же свободно и непринужденно, как в собственном хозяйстве. Не успел Чичиков окинуть глазами[взглядом] всего этого хламу, как отворилась боковая дверь и вошла та же самая ключница, которую он встретил на дворе. Но здесь герой наш заметил, что это, скорее, был ключник, чем ключница, [нежели ключница] ибо ключница бороды не бреет, а этот, напротив того, брил, и притом, как казалось, довольно редко, потому что подбородок и часть щек были очень похожи на густую сапожную щетку. Чичиков, давши вопросительное выражение лицу своему, ожидал с нетерпением что хочет сказать ему этот ключник. Ключник тоже, с своей стороны, ожидал речи от Чичикова. Наконец, приезжий гость наш, [Далее начато: принужд<ен>] ожидая напрасно, решился, наконец, спросить такими словами:

“Что ж барин? у себя, что ли?”

“Здесь хозяин”, сказал ключник.

“Где же?” повторил Чичиков.

“Что, батюшка, слепы-то, что ли?”[Вместо “Что, батюшка, ~ что ли”: Я хозяин] сказал ключник: “Эхва! А ведь хозяин-то я!”