“Сладки мне ваши речи, досточтимый мною Константин Федорович”, произнес Чичиков. “Могу сказать, что [Далее начато: по уму] не встречал во всей России человека, подобного вам по уму”.

Скудронжогло улыбнулся. “Нет, Павел Иванович”, сказал он: “уж если хотите знать умного человека, так у нас действительно есть один, о котором, точно, можно сказать: “умный человек”, которого я и подметки не стою”.

“Кто это?” с изумленьем спросил Чичиков.

“Это наш откупщик Муразов”.

“В другой уже раз про него слышу!” вскрикнул Чичиков.

“Это человек, который не то, что именьем помещика, целым государством управит. Будь у меня государство, я бы его сей же час сделал министром финансов”.

“Слышал. Говорят, человек, превосходящий меру всякого вероятия: десять миллионов, говорят, нажил”.

“Какое десять! перевалило за сорок! Скоро половина России будет в его руках”.

“Что вы говорите!” вскрикнул Чичиков, оторопев.

“Всенепременно. У него теперь приращенье [а. Как в тексте; б. Приращенье у него] должно идти с быстротой невероятной. Это ясно. Медленно богатеет только тот, у кого какие-нибудь сотни тысяч, а у кого миллионы, у того радиус велик: что ни захватит, так вдвое и втрое противу самого себя. [Далее начато: Горизонт] Поле-то, поприще слишком просторно. Тут уж и соперников нет. С ним некому тягаться. Какую цену чему ни назначит, такая и останется: некому перебить”.

Вытаращив глаза и разинувши рот, как вкопанный, смотрел Чичиков в глаза Скудронжогло. [Далее начато: В груди его заняло] Захватило дух в груди ему.

“Уму непостижимо!” сказал он, приходя немного в себя: “каменеет мысль от страха. Изумляются мудрости промысла в рассматриваньи букашки; [Изумляются в рассматриваньи букашки мудрости] для меня более изумительно, когда в руках смертного могут обращаться такие громадные суммы. Позвольте предложить вам вопрос насчет одного обстоятельства: скажите, ведь это, разумеется, в начале приобретено не без греха?”

“Самым безукоризненным путем и самыми справедливыми средствами”.

“Не поверю, почтеннейший, извините, не поверю. Если бы это были тысячи, еще бы так, но миллионы… извините, не поверю”.

“Напротив, тысячи трудно без греха, а миллионы наживаются легко. Миллионщику нечего прибегать к кривым путям. Прямой-таки дорогой так и ступай, всё бери, что ни лежит перед тобой. Другой не подымет: всякому не по силам”.

“Уму непостижимо. И что всего непостижимей, это то, что дело ведь началось из копейки”.

“Да иначе и не бывает. Это законный порядок вещей”, сказал Скудронжогло. “Кто воспитался на тысячах, тот уже не приобретет: у того уже завелись и прихоти, и мало ли чего нет. Начинать нужно с начала, а не с середины. Снизу, снизу нужно начинать. Тут только узнаешь хорошо люд и быт, среди которых придется потом изворачиваться. Как вытерпишь на собственной коже то да другое, да как узнаешь, что всякая копейка алтынным гвоздем прибита, да как перейдешь все мытарства, тогда тебя умудрит и вышколит <так>, что уж не дашь промаха ни в каком предприятьи и не оборвешься. Поверьте, это правда. С начала нужно начинать, а не с середины. Кто говорит мне: “Дайте мне 100 тысяч, я сейчас разбогатею”, я тому не поверю: он бьет на удачу, а не наверняка. С копейки нужно начинать”.

“В таком случае я разбогатею”, сказал Чичиков: “потому что начинаю почти, так сказать, с ничего”. Он разумел мертвые души.

“Константин, пора дать Павлу Ивановичу отдохнуть и поспать”, сказала хозяйка: “а ты всё болтаешь”.

“И непременно разбогатеете”, сказал Скудронжогло, не слушая хозяйки. “К вам потекут реки, реки золота. Не будете знать куды девать доходы”.

Как очарованный, сидел Павел Иванович, и в золотой области возрастающих грез и мечтаний закружилися его мысли.

“Право, Константин, Павлу Ивановичу пора спать”.

“Да что ж тебе? Ну, и ступай, если захотелось”, сказал хозяин и остановился, потому что громко, [и остановился. Громко] по всей комнате раздалось храпенье Платонова, а вслед за ним Ярб захрапел еще громче. Уже давно слышался отдаленный стук в чугунные доски. Дело потянуло за полночь. Скудронжогло заметил, что в самом деле пора на покой. Все разбрелись, пожелав спокойного сна друг другу, и не замедлили им воспользоваться.

Одному Чичикову только не спалось. Его мысли бодрствовали. Он обдумывал, как сделаться помещиком подобным Скудронжогло. После разговора с хозяином всё становилося так ясно. Возможность разбогатеть [Далее начато: ст<ановилась>] казалась так очевидной. Трудное дело хозяйства становилось теперь так легко и понятно и так казалось свойственно самой его натуре, что начал помышлять он сурьезно о приобретении не воображаемого, но действительного поместья; [Далее начато: о том, как на полученные деньги] он определил [Далее начато: тут же приобресть] тут же на деньги, которые будут выданы ему из ломбарда за фантастические души, приобресть поместье уже не фантастическое. Уже он [Он уже] видел себя действующим и правящим именно так, как поучал Скудронжогло, — расторопно, осмотрительно, ничего не заводя нового, не узнавши насквозь всего старого, всё высмотревши собственными глазами, всех мужиков узнавши, все излишества от себя оттолкнувши, отдавши себя только труду да хозяйству. Уже заранее предвкушал он то удовольствие, которое будет он чувствовать, когда заведется стройный порядок и бойким ходом двигнутся все пружины хозяйства, деятельно толкая друг друга. Труд закипит, и подобно тому, <как> в ходкой мельнице шибко вымалывается из зерна мука, пойдет вымалываться из всякого дрязгу и хламу чистоган да чистоган. Чудный хозяин так и стоял пред ним ежеминутно. Это был первый человек во всей России, к которому почувствовал он уважение личное. Доселе уважал он человека или за хороший чин, или за большие достатки. Собственно за ум он не уважал еще ни одного человека. Скудронжогло был первый. Чичиков понял и то, что с этаким нечего толковать о мертвых душах и самая речь об этом будет неуместна. Его занимал теперь другой прожект: купить именье Хлобуева. Десять тысяч у него было. Другие десять тысяч предполагал он призанять у Скудронжогло, так как он сам объявил уже, что готов помочь всякому, желающему разбогатеть, [Далее начато: и употребить] и заняться хозяйством. Остальные десять тысяч можно было обязаться потом, по заложении душ. Заложить все накупленные души еще нельзя было, потому что не было еще земель, на которые следовало переселить их. Хотя у<верял> он, что в Херсонской губернии есть у него земли, но они существовали больше в предположеньи. Предполагалось еще [Далее начато: прик<упить>] и скупить их [Далее начато: за бесценок по причине] в Херсонской губернии, потому что они там продавались за бесценок и даже отдавались даром, лишь бы только на них селились. [Далее начато: Видел] Думал он также и о том, что надобно торопиться закупать у кого какие остались беглецы и мертвецы, ибо помещики друг перед другом спешат закладывать имения и скоро во всей России [Далее начато: не оста<нется>] может не остаться и угла, не заложенного в казну. Все эти мысли попеременно наполняли его голову и мешали ему. Наконец сон, который уже целые четыре часа держал весь дом, как говорится, в своих объятиях, принял в объятия и Чичикова. Он заснул крепко.