Камин в этом роскошном помещении больше не топили, а уж если и выдавались промозглые ночи, центральное отопление успешно устраняло это неудобство. Время от времени Джон поднимал глаза от страниц и тихо сидел, ведя мысленный спор с автором. Но доказать что-либо таким способом не было возможности, и тогда взгляд его рассеянно блуждал по антикварной мебели, богато украшенной резьбой. Но его, человека далекого от аристократического круга, по-настоящему завораживало вовсе не это. В библиотеке размещался целый арсенал оружия, относящегося к XIII–XVII векам.

На стенах висел щиты со скрещенными над ними двуручными тевтонскими мечами, боевые секиры, рапиры, даги. Джона завораживал вид оружия, хищный блеск металла. Он отложил книгу и прошелся вдоль стены. Щелкнул выключатель и с кессонированного балками потолка полился яркий свет; отточенные грани засверкали с удвоенной силой. Он подошел к манекену, на котором была надета кольчуга и слегка приподнял ее за наплечные пластины.

– Нет, нет, не советую! – воскликнул Анри, поднимаясь по лестнице. Старший сын графа выглядел энергичным, свежим, вполне отдохнувшим и был явно доволен тем, что, наконец, оказался дома.

– Уверяю, эта, штука вам не по плечу. Сам примерял. Не налезла! Но вообразите, какими крепкими были эти коротышки! Помногу часов ворочать тяжеленными железками, да при этом еще ухитряться укорачивать жизнь ближних! И весьма успешно, надо сказать.

Джон обернулся к молодому графу.

– Приветствую! – сказал Анри.

И Джон крепко пожал протянутую руку.

– С приездом. Несказанно рад снова вас видеть, Анри. В этих стенах недоставало вас.

– А! – махнул рукой Анри. – Явное завышение ценности моей персоны.

Заложив руки за спину, он постоял, разглядывая изогнутые восточные сабли, русские шестоперы, копья. На нем были светлые льняные брюки и подпоясанный халат.

– Что нового на Баварском плоскогорье? Как поживает славный город Мюнхен? – спросил Джон, опускаясь в кресло и закуривая.

– О, Мюнхен процветает! Весна не только в Англии, дорогой Джон, и мне представился случай в этом убедиться.

Анри с увлечением рассказал о поездке, праздных минутах, проведенных в кругу интересных и миролюбивых людей. О катаниях в окрестных предгорьях, о чистых холодных озерах, в изобилии раскинувшихся вокруг города, о роскошных музеях и картинных галереях Мюнхена, не обмолвившись, конечно, ни словом о жемчужине, Ванессе фон Крюгер. Ему даже удалось побывать в варьете, которыми город изобиловал до войны, и которые стали в диковинку теперь. Развалившись в кресле напротив, он поглаживал крепкую, поросшую темными волосами грудь, курил. Словом, прокатился он неплохо. Нет, пусть Джон не думает, что он какой-то там повеса. Дела с Божьей помощью делаются. И надо сказать, не без успеха.

– Анри, – спросил Джон, меняя тему разговора. – Вам известно о намерении леди Генри вернуться в замок? Вернее, в скором времени она приедет, поскольку получила согласие графа.

Анри скорчил гримасу.

– Да, меня известили. По всему дому пыль столбом, у садовника от усердия уже язык на плече. Ричард скачет, как помешанный. Не знаю, к чему все это приведет, – он покачал головой. – Одно могу сказать: жизнь в замке переменится. Знаете, Джон…я… я не хотел бы с ней встречаться.

– Как так?

– Да вот так.

– Не понимаю вас, Анри.

– Вы видели ее портрет? – спокойно произнес Анри, поднимаясь и снимая со стены засапожный нож, отделанный вдоль желобка орнаментом. – Вам что-то непонятно?

– Пожалуй. Есть какой-то пробел. Простите, Анри, но точнее выразиться я не могу.

– Это самая прекрасная женщина из всех, кого я когда-либо видел, – с жаром воскликнул сын графа. – Беда в том, что она тигрица. Натура ее до крайности эгоистична. Ей неведомы чувства жалости и сострадания. Чтобы добиться своего, она идет на любые ухищрения. Представляете себе такое, Джон? Упаси меня Бог полюбить такую агрессивную, безрассудную, высокомерную обольстительницу! Хотя порой желаешь именно этого. Но леди Генри – жена моего отца. Я обязан помнить об этом… Знаете, а я уже подумываю от отступлении, – с грустной улыбкой продолжал Анри. – Поеду я, пожалуй, на Темзу, в Генри-холл. Так будет лучше.

– Неужели для вас это настолько серьезно?

– Увы, мой друг. Было время, когда я проводил часы возле ее портрета. Просто сидел как идиот и смотрел. В этом было что-то демоническое. В конце концов, фантазия моя до того разыгралась, что я занемог. Я слабел. Еще немного, и я кинулся бы в Европу на поиски… Я сказал себе «стоп». Ключ от ее будуара, который всегда находился при мне, как талисман, я выбросил в озеро. Ну, и все. Концы в воду, – он коротко рассмеялся. – Я знал, что запасной ключ есть у нашего домоправителя, Уотсона. Но убей меня Бог, чтобы бы я обратился к нему с подобной просьбой!

При последних словах Анри Джон сунул руку в карман брюк и прижал ключ к бедру. Он чувствовал, что в горле нарастает сухой ком.

– Вот примерно такая картина, – сказал Анри после непродолжительного молчания. – Может быть, я не должен был всего этого говорить вам. Но, право, высказанная тайна уже перестает быть тайной, и не нужно нести ее в себе. Рядом с этой женщиной нельзя находиться, Джон, поверьте.

– Лорд Генри был несчастлив с ней?

Анри так пристально посмотрел в глаза Джона, что у него заныло меж бровей. Потом повесил на место нож и снял пламевидную шпагу.

– Трудно сказать, – наконец ответил он. – В объятиях леди Адели отец забывал обо всем. Он дышал ею. В конце концов, его стала тяготить политика, работа, свет, связи – все, что требовало времени и внимания, все, что, как он считал, отнимало у него Адель. Вспышка чувственности, счастье, рождение Ричарда… Ну, а потом… Появился офицер, еще пахнущий порохом, в ореоле славы, аристократ по происхождению. Знаете, у отца был прекрасный дом в Лондоне, старинный особняк, где прошло мое детство. Стрельчатые окна, таинственные коридоры, входные ворота с орнаментом рококо, увенчанные гербом. Но больше всего меня поражали каменные горгульи, сидящие над порталом. Помню, ребенком я все мечтал подсмотреть, как в полнолуние они будут слезать со своих консолей и бродить по аллее. Раз в неделю в доме устраивались приемы. Вокруг Адели собирались молодые красавцы, всякие хлыщи и бездельники, пели дифирамбы, стараясь перещеголять один другого. Отец страдал, но не мог ведь он держать юную жену под замком. Надо сказать, что Адель расчетлива и холодна. Для нее важнее сбить с толку, одурачить, заставить страдать, удовлетворить свои амбиции, а затем и бросить. Она может смотреть вам в глаза, одаривать улыбками, обещающими рай земной, но улыбки эти ничего не значат. Такова ее натура. Но этот офицер… Черт возьми, для меня это загадка! В общем, произошел скандал, отец вызвал его на дуэль. Но, к счастью, в двадцатом веке не стреляются. Да и барон, надо заметить, был стрелок еще тот. Отец никогда об этом не говорил.

– А откуда же вы знаете?

– Об этом? Слухами земля полнится, – Анри посмотрел за окно, в зеленый ветреный день. – Однажды утром ее просто не оказалось в спальне. Ни ее, ни сына. Отец писал мне, я хотел приехать, но он запретил. В конце концов, он вернулся в родовое гнездо, продав лондонский дом со всей начинкой, забрав только книги, картины и оружие. Но и здесь все было наполнено ею. Отец велел запереть ее комнаты. Мне кажется, тронуть хоть одну вещь, принадлежащую ей, было для него все равно, что кощунством. Ого-го! – воскликнул он, взглянув на каменные часы. – Однако, скоро время обеда. Джон, предлагаю вам партию в бильярд. Мы еще успеем, если не будем здесь киснуть. Не отказывайтесь, друг мой!

Он вытянулся в струнку и отсалютовал шпагой.

– Прекрасный клинок, – заметил Джон.

– Да. Клинок этот наносил страшные рваные раны, которые подолгу не заживали, если заживали вообще.

Джон поднялся, подтянул ремень на брюках. Оживленно болтая, они направились в бильярдную.