Протест против небес: злосчастное падение Иова и его доказательство своей невиновности (поэтическая жалоба, гл.29–31). Искусно продлевая напряжение, автор дает Иову еще одну возможность изложить свое дело. Иов делает это тремя способами, фактически, подводя итог Книги до сего места. Во-первых, он вновь обозревает события в земле Уц, описывая случившуюся с ним перемену от благословения и уважения (гл.29) до издевательств и мучений (гл.30). Затем он клянется в невиновности, описывая свои нравственные и религиозные добродетели в кратком прозаическом рассказе (1.1, 8; 2.3) и дополняя его обширными подробностями (31.1-34). И, наконец, он вновь высказывает желание, чтобы его дело против Бога вновь было выслушано, подкрепляя его тем, что он готов понести проклятие, если его вина будет доказана (ст.35–40). В этот критический момент, когда автор уже подошел к решению вопроса, Иов подтверждает свою основную тему: он не сделал ничего, что могло бы оправдать его страдания; следующий шаг зависит от Бога — либо оправдать Иова, либо уничтожить его.

Упрек и урок, попытка Елиуя поправить Иова и его друзей (поэтическое рассуждение, гл.32–37, с прозаическим вступлением, 32. 1–5). Все развитие сюжета до этого момента указывают на то, что вопрос может разрешить только Сам Бог. Друзья уже «выстрелили» всю обойму своих доводов; пыль последней вылазки Иова уже улеглась; читатель готов теперь слышать Самого Бога. Вместо этого, намеренно выдержав некоторое напряжение, автор неожиданно вводит новую фигуру. Ирония выражена даже в его имени — Елиуй ("он (есть)Бог"). Имя его, может, и божественное, но подход его к вопросу такой же человеческий, как и у остальных.

Несмотря на единодушие ученых по поводу того, что речи Елиуя были вставлены после того, как основное произведение было завершено, они играют значительную роль и развитии сюжета Книги. Оттягивая кульминацию, они усиливают напряжение. Повторяя аргументы Иоза (33.8-13) и ответ его друзей или предлагая свой собственный, они углубляют понимание вопроса.[1127] Речи показывают, что молодая мудрость, несмотря на многословие,[1128] столь же малоэффективна, как и старая. Они развивают тему, кратко изложенную Елифазом (5.17), что страдания могут играть дисциплинарную и очистительную роль в Божественном провидении (33.14–30; 36.8-12).[1129] Порицая самонадеянное пренебрежение Иова к путям Божиим (35.16; ср.38.2) и провозглашая величественную власть Бога над всем творением как свидетельство Его надежности в вопросах справедливости (34.12–15; 36.24–37.24), эти места подготавливают почву для голоса Божиего.[1130] Они являются окончательным свидетельством неспособности земных существ постичь небесные тайны; как и другие, Елиуй не знал о споре между Яхве и сатаной.

(7) Голос, заставляющий умолкнуть споры: откровение Яхве о Его силе и славе (поэтическое рассуждение, 38.1-42.6). На протяжении всей Книги источник проблем Иова — Бог, хотя суровые догматические доводы друзей страдальца усиливают его переживания. Елифаз, Вилдад, Софар и Елиуй — все пытались говорить от имени Бога, чтобы прояснить его сомнения и ослабить его внутреннюю борьбу. И все до одного потерпели неудачу. Наконец, настала очередь Яхве.

Божественное присутствие взрывает тишину в земле Уц со всею силою бури (38.1). Как будто сам Бог, наскучив изворотливостью и оттяжками автора, проносится мимо него, чтобы предстать пред Иовом во всей своей невероятной мощи и прямоте. Эта картина противостояния заслуживает нескольких замечаний: (а) На Иова обрушивается кажущийся нескончаемым поток риторических вопросов, которые несут в себе ответы, оставляя его беззащитным, (б) Яхве являет Иову свои чудеса творения (38.4-11), жизненные циклы, времена года и космический миропорядок (ст. 12–38), тайны жизни животных и птиц (38.39–39.30), — как убедительные вселенские подтверждения Божественного суверенитета, повелевающего всей действительностью, включая и жизнь Иова, (в) То, что эта сила относится и к истории Иова, подразумевается лишь тогда, когда Бог вопрошает, способен ли Иов также производить праведный суд в истории (40.1–4). (г) Яхве не дает прямого ответа на недоумение Иова, не открывая ни его причины, ни испытания сатаны, (д) Арсенал аргументов Яхве подтверждает худшие опасения Иова по поводу того, что могло случиться, если бы они встретились: "Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи… Если действовать силою, то Он могуществен!" (9.3, 19). (е) Характерный прием — повтор, который используется для усиления впечатления от картины богоявления и чтобы еще сильнее подавить Иова, доведя его до безмолвного подчинения (40.3–5; 42.1–6): вторая речь Яхве посвящена двум существам — бегемоту (40.10–19) и левиафану (крокодилу? 40.20–41.25 [МТ 40.25–41.26]), чьи повадки находятся вне человеческого понимания; первая речь, словно, широким взглядом окидывает вселенную, не вдаваясь в подробности какого-либо одного явления, (ж) Последние слова Иова — те, которым он так сопротивлялся в течение всего напряженного и утомительного спора с друзьями: "Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле" (42.6).[1131] (з) Иов раскаивается, ибо признал не то, что страдание его заслужено грехом, а что роптал против, недостаточно близко познав Его (ст. 3–6). (и) Ответ пришел не столько в результате узнавания чего-то нового, а потому, что у Иова установились новые отношения с Господом вселенной: "теперь же мои глаза видят Тебя" (ст.5). Многое из того, что друзья и Елиуй говорили о Боге, является правдой, однако слушать о Нем не есть то же самое, что встретиться с Царем небес, — «почему» для страдальца менее важный вопрос, чем "Кто".

(8) Оправдание едва ли необходимо: Бог восстанавливает доброе имя, богатство и семью Иова (прозаический эпилог, 42.7-] 7). Ибо то, что Иов признал огромную разницу между премудростью и властью Бога и своим собственным невежеством и бренностью, и было нужно Богу- Испытание пройдено, и спор с сатаной выигран — но лишь в результате титанической борьбы и огромных усилий. Вера Иова, сильная уже вначале, очищена, как золото, огнем несчастий, непонимания и сомнений. В эпилоге автор заставляет этот золотой характер сверкать в лучах Божественного благословения: оправдание Иова начинается с повторного осуждения трех друзей (ст.7–8),[1132] осуждения, пронизанного иронией, особенно когда Бог говорит, что они рассуждали о самой сущности благочестивой мудрости "не так верно", как Иов (ст.8). Кроме того, Бог назначает Иову исполнить пророческую и священническую роль ходатая, напоминающую его первоначальное служение за своих детей (ст.8; ср. 1.5). Это оправдание — великодушное проявление милости: Бог прощает друзей, восстанавливает имущество и семью Иова (40.10, 12–15), продлевает его жизнь и умножает его благополучие (ст. 16–17).[1133] В свою очередь, Иов следует примеру Божественной милости, молясь за друзей, изводивших его своими аргументами (ст. 10) и проявляя щедрость по отношению к дочерям (ст. 15).[1134] Оправдание подтверждается честью, которую оказали ему родственники, и состраданием, проявленным ими по отношению к Иову, в тот момент они пришли исполнить роль, предназначенную друзьям (ср. ст. 11 с 2.11). Оно завершает развитие сюжета описанием восстановления Богом достояния Иова до степени, превосходящей его первоначальное состояние, указанием на неизменность Бога, признавшего то, что Иов выдержал испытание, опроверг уверенность друзей, что падение Иова было связано с грехом, и показал, что нищета не обязательно более праведное состояние, чем благополучие. Это оправдание основано на силе Бога,[1135] Который Один ответствен как за бедствие, так и за восстановление, и оно возвещает слово милости как своей формой, так и содержанием. Бог оставляет небесный двор и спускается к куче пепла в Уц, чтобы простить доктринерское мудрствование и восстановить состояние неотступно преследуемого напастями Иова, которого Он любяще и поощрительно называет Своим рабом (ст.7–8; ср. 1.8; 2.3).