Под тем ли под древом кипарисным

Алые цветики расцветали.

«Не прети же Ты, Мати, мне, младу,

Алые цветики собирати,

Красные веночки соплетати,

Древо кипарисно украшати!»

- «Ты нарви, нарви Матери, Чадо,

Набери мне семь цветиков алых,

Положи Мне на самое сердце:

Не семь цветиков алых на сердце —

Семь точатся капель алой крови

Из груди, седмижды прободенной».

Единого разноглагольной

Хвалой хвалить ревнует тварь.

Леп, Господи, в Руси бездольной

Твой крест и милостный алтарь!

И нужен нам иконостаса,

В венцах и славах, горний лик,

И Матери скорбящей лик,

И лик нерукотворный Спаса.

Ему, Кто, зрак прияв раба,

Благий, обходит наши нивы,—

И сердца темная алчба,

И духа вещие порывы!..

Нет, Ты народа моего,

О Сеятель, уж не покинешь!

Ты богоносца не отринешь:

Он хочет ига Твоего!

Своеначальный, жадный ум,—

Как пламень, русский ум опасен:

Так он неудержим, так ясен,

Так весел он — и так угрюм.

Подобный стрелке неуклонной,

Он видит полюс в зыбь и муть;

Он в жизнь от грезы отвлеченной

Пугливой воле кажет путь.

Как чрез туманы взор орлиный

Обслеживает прах долины,

Он здраво мыслит о земле,

В мистической купаясь мгле.

Ты святися, наша мати — Земля Святорусская!

На твоем ли просторе великом,

На твоем ли раздольи широком,

Что промеж Студеного моря и Теплого,

За теми лесами высокими,

За теми озерами глубокими,

Стоит гора до поднебесья.

Уж и к той ли горе дороги неезжены,

И тропы к горе неторены.

А и конному пути заказаны,

И пешему заповеданы;

А и Господь ли кому те пути открыл —

И того следы неслежены.

Как на той на горе светловерхой

Труждаются святые угодники,

Подвизаются верные подвижники,

Ставят церковь соборную, богомольную;

А числом угодники нечислены,

Честным именем подвижники неявлены,

Неявлены — неизглаголаны.

И, строючи ту церковь нагорную,

Те ли угодники Божии, подвижники,

Что сами творят, не видят, не ведают,

Незримое зиждут благолепие.

А и камение тешут — оно белеется,

А и камение складают — оно не видится.

А стены ль кладут, аль подстение,

Аль столпы ставят опорные,

Аль своды сводят светлосенные,

Али главы кроют зарные, червонные,

Аль честные пишут образы со писании,—

И то угодники ведают, не видючи,

И того мы, людие, не ведаем.

Как приходит на гору Царица Небесная,

Ей возропщутся угодники все, восплачутся:

«Гой еси Ты, Матерь Пречистая!

Мы почто, почто труждаемся — подвизаемся

Зодчеством, красным художеством

В терпении и во уповании,

А что творим — не видим, не ведаем,

Незримое зиждем благолепие.

Ты яви миру церковь невиданную,

Ты яви миру церковь заповеданную!»

Им возговорит Царица Небесная:

«Уж вы Богу присные угодники,

А миру вы славные светильники,

О святой Руси умильные печальники!

Красы — славы для церкви незримыя,

Зодчеством, красным художеством,

В терпении верном, во уповании!

А времен Божиих не пытайте,

Ни сроков оных не искушайте,

Не искушайте — не выведывайте.

Как сама Я, той годиной пресветлою,

Как сама Я, Мати, во храм сойду

Просветится гора поднебесная,

И явится на ней церковь созданная,

Вам в обрадование и во оправдание,

И Руси великой во освящение.

И всему миру Божьему на осияние».

Тут Ей Божии угодники поклонилися:

«Слава Тебе, Матерь Пречистая!

Уж утешно Ты трудничков утешила,

Что надежно смиренных обнадежила;

Ин по слову Твоему святому да сбудется!»

А поется стих во славу Божию,

Добрым людям в послушание,

Во умиление и во упование.

День бледнеет, утомленный,

И бледнеет робкий вечер:

Длится миг смущенной встречи,

Длится миг разлуки томной…

В озареньи светлотенном

Фиолетового неба

Сходит, ясен, отблеск лунный,

И ясней мерцает Веспер,

И все ближе даль синеет…

Гаснут краски, молкнут звуки…

Полугрустен, полусветел,

Мир почил в усталом сердце,

И почило безучастье…

С золотистой лунной лаской

Сходят робкие виденья

Милых дней… с улыбкой бледной,

Влажными глядят очами,

Легкокрылые… и меркнут…

Меркнут краски, молкнут звуки…

Но, как дальний город шумный,

Все звучит в усталом сердце,

Однозвучно-тихо ропщет

День прожитый, день далекий…

Усыпляют, будят звуки

И вливают в сердце горечь

Полусознанной разлуки —

И дрожит, и дремлет сердце…

Из оков одинокой разлуки

На крылах упоительных сна

К ней влекут его тайные звуки,

К ней влечет золотая луна:

Всё вперед в бездыханные сени

Лунным сном отягченных древес;

Все вперед где пугливые тени

Затаил околдованный лес.

Там она, на печальной поляне,

Ждет его над могилой, одна,

Сидючи недвижимо в тумане,—

Как туман, холодна и бледна.

И любви неисполненной пени

Поднялись в безнадежной груди:

«О, зачем мы бесплотные тени?»

- «Милый дpyг! погоди, погоди!»

И сплелись над пустынной могилой,

И скользят по сребристым росам —

И, четой отделясь легкокрылой,

Понеслись к усыпленным лесам:

Всё вперед где сквозит затаенный

Лунный луч меж недвижных ветвей;

Всё вперед где гостит упоенный,

Где поет неживой соловей;

Где горят главы змей изумрудных;

Где зажгли пир огней светляки;

Где в лучах, полных чар непробудных,

Лунный мед пьют из роз мотыльки;

Где, лиясь в очарованной лени,

Спят ключи на скалистой груди…

«О, зачем мы бесплотные тени?»

- «Милый друг, погоди! погоди!»

И на брег устремились отлогий,

Где почить набегает волна,

И парят осребренной дорогой

Всё вперед, где струится луна,—

Всё вперед, упоенные блеском,

К островов голубым берегам,

Меж зыбей, что подъемлются с плеском,

И поют, и ползут к их ногам.

И уже в колыбели зыбучей

Спят луга бледноликих лилей,

И, в луне выплывая текучей,

Тают вновь облака лебедей;

И, из волн возникая, ступени

И блестят, и манят впереди…

«О, зачем мы бесплотные тени?»

- «Милый друг, погоди! погоди!»

И скользит, и на теплые плиты,

Отягчась, наступает нога;

И чету, мглой лазурной повиты,

Лунных роз окружают снега.

И ведут безысходные кущи

Всё вперед, в светозарный свой храм,—