— Братан! Ты воще объясни нам, почему их воще ещё никто не расхерачил! Мы тут ни хера не понимаем!

— Вот потому и не расхерачили, — мудро разъяснил Моня, — что все ждут и никто не херачит.

Диггеры были потрясены нечеловеческой мудростью незнакомца. И тут же провели его под Смольный.

— Ты тока не оплашай, братан! — попросили они Моню. — Пострадай за народ. А мы те памятник отольём нерукотворный и на Адмиралтейский столп поставим…

Дети подземелий были хорошими и добрыми людьми. Они и на самом деле увековечили бы Моню в бронзе.

— Лучше на Лубянку, — скромно попросил Моня. — А то там вместо Дзержимордыча зелёную кикимору водрузили, малыши в «Детский мир» боятся ходить.

— И на Лубянке! — согласились питерские диггеры, — там наши московитские кореша масть держат, говорят, будет базар, саму «контору» под землю обвалим!

Моня знал, что под «конторой» на Лубянке вмонтированы восемь титановых столпов до самой базальтовой платформы, «материка», по-научному. Лубянские столпы, на них всё и стоит-держится в Россиянии и на Лубянке, аки на восьми слонах. Но тайну эту он питерским не выдал. Не время. Как никак, а Третьим Римом был не Санк-Петроград. А Третий Рим обваливать не положено, ибо четвёртому риму не бывать! Так говорили святые старцы. Святым старцам Моня верил не меньше, чем Герберту Маркузе, Бакунину, субкоманданте Маркосу и Теодору Герцлю.

Монин план был прост. Ещё неделю назад он закупил в Чеченегии два грузовика пластида. И на всякий случай десяток гранатомётов, чтобы мочить тех, кто будет выскакивать из «эпицентра», как выражались очень грамотные россиянские репортёры. С гранатомётами по периметру будут сидеть десять нацменов (национал-меньшевиков). Ещё два десятка ребятишек из «Чёрного Блока» должны поддерживать их автоматным огнём. Про милицию-полицию, спецназы-херазы, которых должны были подтянуть до полумиллиона касок, Моня вообще не думал, он знал, что эти «профи» разбегутся после первого выстрела, они были хороши против безоружных старух и ветеранов-инвалидов… ну, а пока в Питер введут Таман-мировскую дивизию и силы быстрого реагирования НАТО, он уже будет в Гондурасе. План не вызывал ни малейших сомнений.

Но началось с того, что чеченеги-сволочи подсунули Моне не настоящий ычкерийский пластид, а купленный на гатчинских складах довоенный динамит, и всего один грузовик, да и в том, каждая вторая пачка динамита оказалась хозяйственным мылом. Чеченеги клялись Аллахом, матерью и бригадным ефрейтором, что это сволочи-прапора со склада их надули и что все Монины деньги до последнего цента они отдали складским гадам. Моня знал, что гады они все: и прапорщики-ворюги, и чечене-ги-жулики, и министры, которые получали свой процент с оборотов воинских складов. Он не стал поднимать ки-пеж. И половины грузовика должно было хватить. На всякий случай он позвонил Кеше.

— Конечно, эффектней этих шмаков[51] было бы раздолбать сверху, «чёрными акулами», — доложил он, — или захерачить на них «сессну» с баком иприта. Но верней работать снизу. Не так красиво, но… короче, мне нужна цистерна бензина, можно, солярки — закачаем в трубы и батареи, чтоб… хе-хе! не замёрзли… без галстуков, блин!

— Садист! — выругался Кеша. — Может, ты их ещё из душа напалмом польёшь?!

— Не я его придумал, — чистосердечно признался Моня. Кеша долго молчал, соображая, что имел в виду Моня: напалм или душ. Потом дал ценное указание:

— Работать надо красиво!

— Тогда давай мне пару «боингов», хе-хе… «Боингов» у Кеши не было. Даже если бы и были, он бы не дал — слишком жирно для этих уродов, можно и поскромнее… Но на солярку пообещал.

Дело было святое. Поэтому Моне помогали все: и питерская братва, и бабки-коммунарки, и подпольная красная армия Третьего призыва, и хмурые безработные пролетарии, сдавшие свои цепи в утильсырьё, и депутаты, и охреневшие от разгула демократии нищие демократы, и бомжи, и олигархи Савва Рабинович с Моисеем Морозовым… и наиболее несознательные работники охраны правопорядка — за пару зелёных червонцев они пригнали бригаду незаконных мигрантов из Патагонии, и те живёхонько перетаскали динамит вперемешку с мылом в лабиринты под Смольным. Солярку в систему отопления залили под видом профилактических работ.

Братва поначалу поставила Моню на ножи. Питерок городок маленький, свои боками трутся, а залётным облом в натуре. Моня не стал косить под блатного. Сразу выложил про себя, про Веню Оладьина, про Кешу, про идею… В бандитском Питерсбурхе «идейные» ходили в авторитетах. Кеша просто был иконой. А потому Моню зауважали. Подвезли грузовик «лимонок», коробку «наполеона», закуски, девок… всю ночь пили-кутили, покуда кто-то не спёр половину гранат. Через три дня пропажу вернули с запиской: «Извиняйте! Не знали благородной цели. Бог в помощь!», и мельче подпись «питерские беспризорники». Вслед за вернувшимися «лимонками» невесть откуда пришло тыщи две шахтёров, уселись на мостовую и в знак солидарности начали колотить по ней своими касками. Моня ходил злой, нервный, всё боялся, что динамит и мыло сдетонируют. Но прогнать углекопов не решался… Народ!

Помогали кто чем мог. Бабки-коммунарки авоськами носили коробки со спичками. Авосек сто нанесли. Моня отказывался наотрез. Но бабки твердили своё:

— Там серы вагон, как жахнет! Вот ироды из нашей-то серы в адскую и попадут разом, милок! И батюшка так сказал, мол, одним динамитом бесов не уморишь!

Пришёл и сам батюшка. Вытащил из-под полы трофейный немецкий «шмайсер», две бутылки с зажигательной смесью «коктейль Молотова». Сунул всё Моне, перекрестил его размашисто, облобызал троекратно. Да так и ушёл молча — ни дать ни взять, Сергий Радонежский.

Приезжали с мигалками из местного фээсгэбэ, интересовались, почему скопление в неположенном месте, но когда узнали, кто и зачем, пожали Моне руку, оглянулись да и отъехали… Святое дело! Конечно, никто таких высоких слов не произносил. Но все понимали. Надо. И пора.

Моня взорвал бы пол-Санкт-Петербурга Свято-Ленинградской области, а не только Смольный.

Он не знал, что международный саммит генеральных президент-гауляйтеров всех времён и народов и на самом деле проходил в Санкт-Питерсбурхе, уютном заокеанском городишке, штат Миссисиппи.

Кеша расставил свои капканы по всему миру. И хоть один, но должен был сработать. Скользкие твари знали, что за ними охотятся и путали след. Тогда в Вене бригада, которую курировал лично я, три дня прождала Горбатого Херра. Его должны были разорвать в клочья одновременными выстрелами из трёх гранатомётов прямо перед слащавым фасадом Венской Оперы, куда заботливый дедушка намеревался сводить любимую внучку. Но вертлявый угорь вывернулся… В тот же день его видели в Милане на премьере Ла-Скала. И не пришибли только по той причине, что приняли за дзойника. Кешины пацаны «точно знали», что объект в Вене.

Изможденный Кеша метался по всему миру за двойниками, тройниками и прочей нечистью… Я метался то следом, то в перекрёстную перепутаницу с Кешей. Я знал, что хитрющий Херр мог сыграть под эмира Хаттаба ибн Басая, то есть прикинуться дохляком или подложить труп двойника… и смыться. Но Херру очень хотелось рекламировать пиццу под своим собственным брэндом. Была у него такая слабость.

Во время съёмок рекламы его и взяли.

Копенгаген вообще мой любимый город, я просто млею от этих мощных домов из красного кирпича, от этих зелёных шпилей, круглых башен, векового булыжника, синего неба и синего моря. Если бы не Россия, я хотел бы жить и умереть здесь… Ещё тысячу лет назад здесь обитали русы, как их ни назови потом — викинги, или варяги, или норманны — самые настоящие русы, говорившие на русском языке. Потом с юга да с запада сюда начали приходить всякие обормоты и прочие незаконные мигранты: реликтовая немчура да латыняне ватиканские… они здорово подпортили кровь высоким и могучим, русоволосым и сероглазым викингам. Ещё больше испоганили язык… Потом латынян-папёжников и прочего сброда становилось всё больше — викинги мельчали и чернели, разбегались по морям и долам, кто в Винланд Заокеанский, кто на Русь, остававшиеся обасурманива-лись под крестоносной псово-рыцарской сволочью (по Марксу, хе-хе)… Но не хватило чёрной крови. И по сей день русские даны, ставшие «германскими» датчанами, остались самыми высокими и самыми светловолосыми детьми старухи-Европы (пожалуй, только исландцы могли сравниться с ними; но исландцы то же были русами-данами, которых турнули аж до крайнего острова). Я люблю Данию любовью её родного сына, русского сына… И я обожаю Копенгаген — это тут осталась та закваска, которую ни ватиканский наместник Иеговы на земле, ни италианообразные германоиды не смогли переквасить в своё бургундское пиво и за тыщу лет. Здесь были чистые истоки святой Родины. И мне становилось совсем не по себе от одной мысли, что эту землю будет топтать гадина, отбросившая русов чуть ли не за Урал — вышвырнувшая их из родной Европы, не нынешней суки-Европы, а той матери-Европы, чьими исконными сынами они были… Хитрый плешивый азиатец с арабскими глазами и сатанинской меткой во лбу… его только не хватало тут!