Следующее место работы было лучше прежнего, в селе, в нескольких километрах от Славянска на Кубани, куда я и приехала после получения диплома. Лёня придумал другую убедительную версию, почему он бросил институт: его жена хотела жить только на юге и не хотела работать в Ивановской области. Это было правдоподобно, так как всем хотелось жить в тёплых краях. Там до Лёни работали два врача, но у них подрос ребёнок, ему было пора в школу, и по этой причине они переехали в Славянск. Освободилось два места, и Лёня пока работал за двоих. Мы договорились, что функции главного врача он возьмёт на себя, а я буду рядовым врачом. Лёне предоставили только что построенный двухэтажный дом со всеми удобствами. Там были светлые, просторные комнаты, винтовая лестница соединяла оба этажа. На улице росли абрикосы и грецкие орехи, на многие километры раскинулся сад-гигант. Мы целый день искали там сторожа, чтобы приобрести немного яблок, но не нашли. Тогда набрали их целый мешок и высыпали дома в угол, так как никакой мебели и посуды у нас ещё не было. В быстрых притоках Кубани мы ловили рыбу сетями. На выходной день поехали купаться в Чёрном море, в Геленджик. Лазили по горам, чтобы понюхать, чем пахнет облако. Оказалось, оно пахло сырой землёй. Сбывалась наша мечта – дом, сад, но один диплом на двоих. Было одно препятствие. Я получила направление на работу в Ивановскую область и должна была там отработать два года – иначе меня могли лишить диплома. В райздравотделе были рады семейной паре, и заведующий написал неофициальное письмо Министру здравоохранения, с которым был хорошо знаком. Заведующий просил в этом письме изменить мне направление на работу, и отдал письмо мне, чтобы я сама его передала.

В Москве я моталась по кабинетам несколько дней, везде мне отказывали, и, наконец, я добилась приёма у министра. Но, увы, там был его заместитель, а сам министр находился в отпуске. Заместитель, жирный и важный, и смотреть то на меня не хотел. Его больше интересовал конверт в моих руках. Но я сказала, что письмо адресовано не ему. Конечно, я не стала рассказывать, что мой муж сбежал из психушки, а упирала на то, что у меня грудной ребёнок, и мне одной тяжело, и просила мне разрешить работать в Краснодарском крае по месту работы мужа.

– Вот, и пусть он приезжает к вам в Ивановскую область. Чего захотели! Все хотят в Краснодарский край, а не в Ивановскую область, – прервал он мою жалобную речь.

– Но я не в город прошусь, а в село, куда никто не едет.

– Разговор закончен, – сказал он.

Я вышла из министерства и вдруг ощутила страшное облегчение, как будто гора с плеч свалилась. Меня это потрясло: как, мне стало хорошо оттого, что мне отказали?! И я не поеду к Лёне, и буду два года жить без него со своим ребёнком?! Мир вокруг почернел, всё стало уныло-грязным, а я отвратительна себе самой. Я вспомнила своё предательство по отношению к подруге, когда я не смогла помогать ей, боясь заразиться, своё предательство мальчишек в десятом классе, когда я не смогла сознаться в том, что оторвала дверь, и им влетело от директора школы. Вот и тогда моими чувствами управляла не моя совесть, а страх диктовал мне поступки, и я выбирала лёгкий и безопасный путь.

Перед глазами стояла картина, как Лёню связывают, увозят от меня, и я остаюсь одна со своим отчаянием, от которого лекарство – только смерть и летаргическое забытьё. И это не только в прошлом, но это ожидает меня и в будущем, в чём я только что убедилась. Лёня плохо спал, и от стука в дверь вздрагивал, вскакивал с постели, и успокаивался, только узнав, что пришли не за ним. Он постоянно ждал их – своих врагов. А в моём сознании мелькали картины, как мы переезжаем с места на место, чемоданы, поезда, вокзалы. А на руках больной, кричащий ребёнок, а может уже и двое детей. Вокзалы и переезды я могла бы перенести, но страдания ребёнка были для меня невыносимы. Вот отчего я вздохнула спокойно. Я успокаивала себя, что через два года я обязательно приеду к нему. Лёня хорошо зарекомендует себя на работе, и там же в Краснодарском крае без отрыва от работы сдаст пять государственных экзаменов, и у него будет диплом врача. Об этом я написала ему, что мы расстаёмся всего на два года. Через несколько дней Лёня, бросив и работу, и отличный дом, явился в Заречный с сестрой, братом, дядей, чтобы забрать меня с сыном в Кострому. Туда было легче меня перевести, так как Костромская область была укомплектована врачами ещё хуже, чем Ивановская.

Я огорчилась. Не послушал меня тогда в институте, не слушает и сейчас. Я вспомнила о том, как я умоляла его ради нашего ребёнка выйти из конфликта. "Ну, и пусть расхлёбывает эту кашу сам. Что заслужил – то и получил, а у меня ребёнок, и он мне дороже всего".

Я отказалась ехать в Кострому. Там у Володи не будет такой хорошей няни, как здесь, и придётся отдать его в ясли, а на это я никогда не соглашусь. А Лёня не мог приехать работать в Кинешму, так как близко было Иваново, где его считали больным, нуждающимся в госпитализации, хотя этого никто не замечал ни в Ейске, ни в Славянске, доверяя ему и лечение больных, и управление больницей. Взгляды психиатров и нормальных людей кардинально отличались. Его мама Мария Павловна объяснила мне отъезд из Славянска тем, что Лёня не может обходиться без женщины. Мне было противно это даже слушать: как можно из-за таких пустяков ломать себе жизнь?!

Итак, в один год, Лёня лишился института, жены и ребёнка. Я чувствовала, что поступаю плохо, но оправдывала себя тем, что Лёне я всё равно не смогу помочь, потому что он уже не слушал меня, а сыну я была нужнее. Оправдывалась я тем, что я не бросаю его, а расстаёмся мы временно, всего на два года, а потом обязательно будем вместе, когда утрясётся это недоразумение.

Не утряслось. Страх – царь сильный. Написанное Некрасовым о царе-голоде, в полной мере можно отнести и к страху:

"В мире есть царь, этот царь беспощаден, голод название ему.

Водит он армии, в море судами правит, в артели сгоняет людей, ходит за плугом, стоит за плечами каменотёсов, ткачей".

В Библии написано о семи царях, правящих миром вместо Бога. Если бы Бог управлял нами, разве разрушилась бы наша семья? Но не Бог управлял мной, а царь-страх. По Божьему, жена должна быть всегда с мужем, прилепиться к нему, а не к своему ребёнку, и оставить родителей своих.

Страх заставлял Лёню вскакивать по ночам от малейшего шороха и стука в дверь, скитаться по городам России и бывших республик несколько лет. Он был хорошим, знающим врачом. Ему доверяли даже делать операции, чего не мог делать даже ни один выпускник мединститута без специальной подготовки, но постоянный страх и тревога сломали его психику. Нервная система не выдержала перегрузок. Так перегорают лампочки от перенапряжения в сети. Мозг перегорел и разрушился. Он лечился в психиатрических больницах без конца, но медицина была бессильна помочь ему. В возрасте 50 лет 31 октября 1994 года он добровольно ушёл из жизни, потеряв всякую надежду быть здоровым и полезным человеком.

Я не видела его четыре года после того, как мне отказали в министерстве. Я не согласилась ехать в Кострому и не знала, где он находится. Он приехал и сказал, что у него уже было несколько женщин. И от одной женщины у него была дочка. Он вписал её в паспорт и сказал, что платит теперь алименты, но с той женщиной жить не может. Он не просил меня с ним сойтись, а лишь задал вопрос, согласилась ли бы я с ним жить, если бы он предложил мне это? Память услужливо выдала заложенную в ней информацию, полученную когда-то от Лёни: "если любишь – не изменишь". "Значит, разлюбил, – подумала я. – Зачем тогда совместная жизнь, зачем я буду рожать от него детей, если за четыре года он не вспомнил о своём сыне? Материально не помогал – не надо, но хотя бы поинтересовался, не умер ли тот за эти четыре года?". Я ответила ему: "Если бы предложил, то я бы не согласилась". Но он не предложил, значит, и отказа моего не было. Вскоре он приехал в Кинешму с Марьей Павловной, чтобы оформить развод. Заполняя заявление, мы никак не могли придумать причину развода.