Суровая зима нехотя уступила место прохладной весне. Андрэ Скалия наблюдал за своей подопечной с ревнивым вниманием, с каким лиса оберегает единственного лисенка. Стоя у стрельчатого окна, он следил за ее отражением в стекле. Она сидела за столом и что-то писала, лениво поглаживая облезлую кошку свободной рукой.

Вся предыдущая жизнь приучила ее к переменам, и Энни без особых усилий для себя вошла в новую роль благородной юной подопечной Андрэ. Ей ничего не стоило перенять разговоры и манеры двора Оуэна.

В отличие от Дрейка, Эван остался в городе ухаживать за престарелым слепым отцом. Время от времени он приходил в замок с жалобами от горожан. Но это был только предлог. На самом деле он хотел удостовериться, что Энни живет в комфорте и безопасности. Он боялся Оуэна Перрота и не доверял ему. Происхождение девушки по-прежнему хранилось в тайне. Кэроу держался на расстоянии, и это радовало Андрэ Скалия: между красивым уэльсцем и непокорной принцессой существовала сильная привязанность, это было заметно сразу, и Андрэ не хотел, чтобы из безвкусной мелодрамы о неразделенной любви выросло нечто большее. Скалия готовил Энни к жизни при дворе, а возможно, и к английскому престолу, и не мог позволить простому моряку разрушить его планы ради каких-то поцелуев.

Можно было держать Эвана на безопасном расстоянии и не позволять видеться с Энни. Это не составило бы для Андрэ особого труда. Но он был слишком умен, чтобы выбрать подобный способ противодействия чувствам. Скалия лучше, чем кто-нибудь, знал, что запретный плод кажется слаще во сто крат.

Их хозяин, Оуэн Перрот, жаждал во что бы то ни стало снискать расположение советника королевы, поэтому вел себя как истинный лорд. Он сумел убедить себя в том, что избран в качестве бдительного стража добродетели благородной молодой дамы, и эта роль вполне устраивала его.

– Андрэ!

Тихий голос Энни вывел его из задумчивости. Он оторвался от созерцания стада овец и обернулся. Девушка протянула ему исписанный пергамент.

– Я закончила, – объявила она.

Он взял листок в руки и сделал вид, что просматривает перевод из Цицерона. На самом деле Андрэ рассматривал девушку. Та была просто обворожительна: волосы отросли и золотисто-рыжими волнами спадали на плечи. Он приобрел для нее несколько дорогих чепцов, но она не имела привычки носить их, предпочитая распускать волосы. Как бы служанка ни старалась, Энни вечно теряла пришпиленный к голове убор. Он также приобрел для нее несколько дорогих платьев богатых цветов из тонкого шелковистого бархата и из лучшей испанской шерсти. Деревенские женщины, которые шили их, не обладали особой творческой фантазией, поэтому наряды не отличались разнообразием украшений – только простые оборки и декоративные разрезы. Тем не менее простота стиля как нельзя больше гармонировала с Энни. Девушка обладала какой-то неуловимой привлекательностью, которая заключалась не столько в красоте лица или фигуры, сколько в живом блеске глаз, светящихся умом, и ослепительной, хотя и такой редкой, улыбке. Это было, по мнению Андрэ, наследственной чертой.

– Вы неплохо справились с переводом, – Андрэ всегда был сдержан на похвалу.

– Чушь собачья, Андрэ.

Он поджал губы. Она часто шокировала его своими жаргонными словечками, опять же сильно напоминая королеву. Но он никогда не говорил ей об этом.

– В самом деле? – бесстрастно спросил он.

– Мой перевод просто отличный. Скажите еще, что когда-то читали лучший, чем мой.

– Читал.

– Да? – она недоверчиво посмотрела на него. – Чей?

– Королевы.

Энни фыркнула:

– Вы просто ослеплены ею, как и все остальные мужчины, которые преклоняются и заискивают перед ней, – например Лестер, Хэттон и лорд Бург.

– Вам не следует повторять придворные сплетни, Энни. Я уже говорил вам об этом.

– Но чем еще мы занимаемся здесь? – спросила она и, нахмурившись, взгромоздила локти на стол. – Единственное развлечение в этом адском, холодном месте состоит в получении хоть каких-то сплетен, и, должна вам сказать, вы поглощаете их с неменьшей жадностью.

Это действительно было так. Только Андрэ делал это не с целью развлечения. Он хотел держать руку на пульсе королевства, для этого ему нужно было знать все нюансы событий. Он всей душой жаждал вернуться ко двору, но пока не осмеливался. Сказав королеве, что отправляется в Уэльс, чтобы разведать таинственные обстоятельства исчезновения на пути в Лондон собранных налогов, он получил от нее разрешение на длительное отсутствие.

– Елизавета когда-нибудь переводила Овидия? – спросила Энни.

– Нет.

– Тогда я переведу.

Андрэ подавил непроизвольную улыбку. Он старался не показывать того, но восторгался способностями своей ученицы, ее острым умом, боевым духом, страстью к знаниям и неутомимым любопытством. Девушка была Елизаветой, но без крайностей, без прожитых лет предательства, страха за свою жизнь, лет, проведенных на публике.

Глядя в открытое лицо Энни, он угадывал в нем признаки величия. Если ему, Скалия, удастся развить их, она станет величайшей из королев в мире.

– Да, – наконец проговорил он и, прижав ладони к столу, наклонился к ней. – Bы получите Овидия и все, что только пожелаете.

Теперь его овечка стояла в сухом загоне и наслаждалась творчеством великих, которым могла занять свой пытливый ум.

Энни посмотрела на него и нахмурилась:

– А что это за знак вы носите?

Андрэ быстро выпрямился и прикоснулся рукой к серебряной броши – единственной памяти о матери, знать которую ему не довелось. Когда вторая герцогиня Альбукеркская выставила его самозванцем, он едва сумел унести ноги.

– Ничего особенного, – сухо ответил он. – Просто украшение.

Энни подперла подбородок ладонью:

– У Родриго есть кулон с эмблемой, похожей на эту. Лев, стоящий на задних лапах, да?

Дурное предчувствие закралось в душу Андрэ.

– Родриго… Твой бывший опекун?

– Да. У него дома есть и гобелен с таким же львом.

– Ну, это довольно распространенная эмблема, – Андрэ попытался отмахнуться от неприятных ассоциаций. – По правде говоря, я даже не помню, кто подарил мне этот знак.