– Поскорее заканчивай войну, Марко. Я хочу снова видеть тебя дома.

– Можешь на меня положиться.

Они не помнили других слов, сказанных в последние минуты прощания между поцелуями и объятиями в стремлении как можно дольше продлить эти мгновения. Жюльетт прошла с мужем в переднюю, и, открыв дверь, он поцеловал ее еще раз. На площади Марко обернулся и помахал жене.

Когда он ушел, Жюльетт закрыла дверь и прошла в патио, где играли дети. Ради них она должна скрывать свои чувства. Очень скоро Марко окажется на фронте. Она лишилась обоих мужчин, которые, каждый по-своему, так много значили для нее.

Вскоре после отъезда Марко город подвергся еще двум налетам, во время одного из них вражеский аэроплан летел так низко, что без бинокля можно было видеть, как авиатор сбрасывает бомбу через боковую стенку кабины. Пострадали многие храмы. В Тироле разворачивались ожесточенные бои между итальянскими и австрийскими войсками, в город начали поступать раненые. Жюльетт снова предложила свои услуги в качестве сестры милосердия, и ей снова отказали. Среди людей, покидавших город и переезжающих с детьми в более безопасные места, были ее подруги Изабелла и Елена, совсем недавно обнаружившая, что беременна.

Жюльетт из оставшихся в Венеции подруг и знакомых организовала группу, которая занималась свертыванием бинтов, вязанием теплых шарфов, носков и пуловеров для солдат. Они собирали ценности для аукционов в пользу Красного Креста, а также пожертвования для различных благотворительных организаций, созданных для помощи армии. Участвовала Жюльетт и в деятельности Женских Рабочих Сил – организации, штаб-квартира которой размещалась в величественном здании «Ла Феличе». Там она распределяла среди женщин плотный серо-зеленый материал, предназначенный для военного обмундирования. Женщины дома шили солдатскую форму. Эта работа оплачивалась правительством, и Жюльетт не шила сама, оставляя возможность заработать огромному количеству простых женщин, до этого работавших в отелях, ресторанах и других подобных местах. Среди них были и те, кто прежде работал у Фортуни, все они очень нуждались.

Новости с фронта были очень мрачны. Жюльетт с тревогой прочла сообщение об успехе австро-германских сил, оккупировавших Сербию и прорвавшихся на русский фронт на территории Польши, захватив большое количество пленных. Ей оставалось только надеяться, что там не было Николая. Лондон страдал от частых налетов авиации. В Бельгии шла изнуряющая окопная война между англичанами и немцами. Италия находилась в состоянии войны с Турцией.

В октябре на Венецию был совершен еще один воздушный налет. Бомба упала на церковь Скальци, и великолепные фрески Тьеполо были утрачены навеки. Жюльетт не могла заставить себя взглянуть на следы разрушения. И когда все-таки пришла, то увидела: обширная Дыра в крыше закрыта брезентом, а неф все еще не расчищен. К счастью, обошлось без человеческих жертв, хотя ранило четырех женщин. Жюльетт подумала, что их могло быть пятеро, если бы в тот день она, как и намеревалась, пошла бы в церковь. Но дети выздоравливали от скарлатины, особенно много хлопот доставляла Сильвана, и Жюльетт решила остаться дома.

Когда появилось правительственное воззвание ко всем владельцам пустующих зданий отдать их под госпитали для раненых, Жюльетт одна из первых откликнулась на этот призыв, предложив здание офиса Марко. После осмотра особняк был признан пригодным. Она посоветовалась с управляющим, и тот предложил перенести ценное имущество и документы на верхний просторный этаж, тем самым освободив большую часть здания. Времени, чтобы просить разрешения у Марко, не оставалось, почта часто задерживалась, случалось, недавно отправленные письма приходили раньше отосланных за несколько недель до них. Тем не менее, она написала мужу о своем решении, но прежде, чем от него пришло письмо с одобрением, особняк уже активно использовался как госпиталь. Основное лечение раненые проходили в главном стационаре, а сюда направлялись для долечивания, так как в Центральный госпиталь каждый день прибывали новые пострадавшие, и для них срочно нужны были койки.

Жюльетт часто посещала выздоравливающих, приносила книги и журналы, сидя у кроватей, писала под диктовку письма. Ей приходилось заниматься этим не только для тяжело раненых, которые не могли сами держать ручку. Большинство солдат были попросту неграмотными крестьянами, до Призыва в армию жившими в отдаленных селениях, сохранявших на протяжении столетий первобытную неизменность. Они не понимали причин, приведших к войне и заставивших их бросить родные места. Все скучали по своим виноградникам, фермам, скоту не меньше, чем по женам и семьям.

Жюльетт поделилась своими мыслями о солдатах с Анжелиной.

– С обеих сторон в этой жуткой войне есть подобные люди, их тысячи, тех, кто не способен причинить ни малейшего вреда другому человеческому существу. Но родина призвала, и они стали невольными убийцами. В какой же ад ввергли нас те, для кого главным в жизни является власть! – она ударила кулаком по ручке кресла, в котором сидела. – Когда же все это кончится!

Наступил 1916 год, но конца войне все еще не было видно. Поток раненых достиг таких масштабов, что повсюду появились объявления о краткосрочных курсах медицинских сестер. Жюльетт, не раздумывая, записалась, несколько ее подруг, включая Анжелину, сделали то же самое.

Занятия проходили успешно. Монахиня обучала их делать перевязку, измерять температуру, обмывать больных и другим несложным обязанностям сиделки. Жюльетт прошла соответствующую практику и, к радости наставницы, получила необходимую квалификацию. Впервые надев форму сестры милосердия, она и несколько других выпускниц отправились в палаты нового госпиталя, размещенного в бывшем отеле «Виктория». К каждой была приставлена монахиня, которая должна была помогать начинающим сестрам, пока они не наберутся достаточного опыта. Наставницей Жюльетт была сестра Урсула.

– Вы можете начать, сестра Романелли, со смены бинтов на ноге этого пациента.

Жюльетт взглянула в ту сторону, куда указывала монахиня, и сердце сжалось от сострадания. Юноша, почти мальчик не старше семнадцати лет, с мертвенно-бледным лицом и ввалившимися глазами, в полосатой ночной рубашке, которая была слишком велика. Его ноги закрывал плед. Жюльетт взяла бинты, на которые указала монахиня, и положила на стерильно чистую простыню рядом с кроватью.

– Вы только начинаете работу здесь, не так ли? – улыбнулся юноша. – Это ваш первый день?

– Верно, – с улыбкой ответила Жюльетт. – Но меня хорошо научили накладывать бинты, вам не стоит волноваться.

На его лице отразилась смесь лукавой усмешки и боли.

– О нет, я вовсе не боюсь, а вот за вас поручиться не могу.

Жюльетт сняла плед и едва сумела скрыть потрясение. Ниже колен у молодого человека не было ног.

– Где это случилось? – спросила она, встав на колени, чтобы приступить к делу, стараясь не выдать своего ужаса.

– В Тироле.

Старые повязки присохли к телу, и Жюльетт попыталась осторожно снять их. Она увидела, как сжимаются кулаки, как побледнели костяшки пальцев мальчика, но не услышала ни единого стона. Вместо этого парень продолжал подтрунивать над ней.

– Не пройдет и минуты, как вы упадете в обморок!

– Могу поспорить, нет!

– Та, что была здесь до вас, не выдержала. Растянулась прямо на полу.

Когда Жюльетт полностью обнажила раны, то чуть было не последовала примеру своей предшественницы, но продолжала упорно выполнять работу, сохраняя контроль над собой благодаря непрерывной болтовне с раненым. Это помогло обоим перенести нестерпимую муку подобной процедуры.

Для Жюльетт это был очень тяжелый день. Перед ней прошло много искалеченных людей, их мужество потрясало, и то, что при других обстоятельствах могло вызвать отвращение и ужас, теперь выполнялось с охотой и желанием хоть немного облегчить страдания несчастных. Мучения многих раненых усугублялись многочисленными обморожениями в Альпах. Некоторые находились в полубессознательном состоянии от невыносимой боли и практически не реагировали на происходящее вокруг. Благодарность других раненых трогала до слез, кое-кто даже имел самообладание шутить над собственными ранами. Вскоре Жюльетт привыкла проводить в госпитале три полных дня в неделю. От нее, как от матери маленьких детей, большего не требовали. Когда она предложила руководству госпиталя больше привлекать ее к работе, ей довольно сурово заметили, что дети не меньше нуждаются в материнской заботе, чем раненые в заботе медицинской сестры.