Изменить стиль страницы

Пойте птахи!

Пойте, вас слушает жизнь.

Ю. Братов

В Берлине птахи поют (2)

Когда «писать стихи» было трудно — мало людей их писало. Теперь стихи пишут все, кому не лень.

Богатство нашего языка дает эту возможность излагать мысль рифмованными строчками, включая их в известный размер.

Но ведь это совершенно не значит, что каждый пишущий стихи поэт и что каждый поэт пишет стихи.

Две книжки стихов передо мной: Марина Цветаева, поющая необыкновенную любовь к А.Блоку не к человеку, а к поэту.

Ритм, размер, напевность и рифмы стиха дышат не земной любовью и читаются, как псалмы Давида, как музыкальнейшая поэзия «Песнь Песней».

О любви же, но земной и человеческой «поет» Илья Эренбург.

Конечно, могут найтись люди, которые и в Илье Эренбурге увидят поэта. <…>

И. Шендриков

По поводу двух рецензий

«Красота в глазах смотрящего», говорили греки и теперь вполне основательно говорят, что о вкусах не спорят.

Если г-ну Воронцовскому Илья Эренбург представляется поэтом дерзающим, то для г-на Братова он — вовсе не поэт.

Ни тот ни другой не дают обоснования своих приговоров. Между тем единственно правильным мерилом оценки поэта, художника является прямой ответ на простой вопрос, передает ли художник и поэт другим то, что он переживает сам, и заражает ли других своим настроением, вложенным в его произведение.

С этой точки зрения Марина Цветаева трогает своей искренностью, своей тоской, замкнутой в маленьком кругу индивидуальных, почти личных, переживаний.

Что касается Ильи Эренбурга, то у него, что называется, ни кожи, ни рожи: стихи его не блещут ни изяществом и новизною формы, ни глубиною вложенных в них переживаний.

Г-н Эренбург просто-напросто мудрит…

Конечно, и г-жа Цветаева и г-н Эренбург — фигуры калибра небольшого на поэтическом Парнасе, но вот что примечательно.

Мы, русские, пережили и переживаем страшные годы.

Пронеслась война, прошумел революционный ураган, мы накануне полного порабощения иноземцами, а наши писатели и поэты занимаются любовной галиматьей «земного и неземного свойства».

С такого рода поэтов и писателей, как с гуся вода!

Столько потрясающих драм, комедий и трагикомедий творится «в этом лучшем из миров» и кому-кому, а русским поэтам, писателям, художникам, композиторам и стыдно и грешно заниматься пережевыванием ничтожных чувствишек и извлекать из недр своей самовлюбленности дешевые перлы плоских переживаний.

Разве не характерно, что мы до сих пор не видим даже попытки художественного претворения пережитой и переживаемой трагедии нашей страны!

Но мы верим, что найдется такой русский гений, который воспроизведет в незабываемых образах наши страдания и муки, наши надежды и Любовь к тому, что называется Наша Родина, Наша Страна — Россия!

Д. Гр-в

Рец.: Марина Цветаева. Стиxи к Блоку

Берлин: Огоньки, 1922

Как приятно отдохнуть от бесконечного политиканства, развернув этот маленький сборник стихов прекраснейшей русской женщины и поэтессы. Имя Марины Цветаевой еще недостаточно популярно среди широкой публики и немудрено: слишком красочно, своеобразно и возвышено ее творчество, чтобы стать достоянием многих.

Поэзия М.Цветаевой не имеет подражателей. Необыкновенная искренность, мягкость и задушевность делают ее единственной в своем роде.

А язык? Чистый, как родниковая вода, яркий, ослепительный, пестрый, как древние росписи кремлевских церквей, и затуманенный дымкой извечной русской печали.

«Стиxи к Блоку» как и «Стиxи о Москве» горят самоцветными камнями в кошнице нашей литературы.

Надо быть русским, чтобы понять и прочувствовать все красоты этой поэзии.

Десять стихов. И в них вся душа раскрывается, как сказочный цветок навстречу любви — тихой и печальной, как отблеск потухающей зари на золотых маковках московских соборов.

Мимо окон моих — бесстрастный —
Ты пройдешь в снеговой тиши,
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души.[177]

Любовь и Смерть — две прекрасные сестры — чистые и холодные, как Христовы невесты, проходят об руку через всю поэзию Цветаевой, этот зачарованный сад, и не враждебны они друг другу.

Там, где поступью величавой
Ты прошел в гробовой тиши,
Свете тихий святыя славы
Вседержитель моей души!

Среди «Стихов к Блоку» есть датированные 1916 годом, есть написанные после смерти поэта, но и те и другие овеяны одним настроением. Смерть поэта не вызывает горячих восклицаний и метущихся слов — ведь любовь сильнее ее. Смерть только:

Вольный сон
Колокольный звон,
Зори ранние
На Ваганькове.[178]

(«Ст<ихи> о Москве» М.Цветаевой)

А как сильна и понятна символика Цветаевой: образы выпуклые и яркие разом создают картину:

Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке.
Одно-единственное движение губ.
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец — во рту.

Творчество Цветаевой овеяно глубокой религиозностью — религиозностью чисто православной, русской, пронизавшей всю жизнь и играющей в ее стихах как желтый огонек восковой свечи на окладе византийской иконы.

Русская душа — вот в чем кроется тихая прелесть стихов Цветаевой.

И опять возвращаемся к проклятой «политике», и больно становится, как подумаешь, что на смену этой русской душе идет другая — складная, потаскавшаяся по мостовым разных «центров» и впитавшая всю пошлость модного материализма.

Прильнем же запекшимися губами к чистому роднику, что бьет из-под мшистого камня! Отдоxнем от «губисполкомов» и «пленумов», послушаем пышную медлительную московскую речь. Слушайте:

Но моя река — да с твоей рекой,
Но моя рука — да с твоей рукой
Не сойдутся, Радость моя, доколь
Не догонит заря — зари.[179]
вернуться

177

Из стихотворения «Ты проходишь на Запад Солнца…»

вернуться

178

Из стихотворения «Облака — вокруг…»

вернуться

179

Из стихотворения «У меня в Москве — купола горят…»