– Когда я уезжала из Гроули-холла, я не знала, что уезжаю навсегда. Мне казалось, что это еще одна уловка, чтобы досадить вам, такому бесчувственному и неприступному. Я тогда была в отчаянии от мысли, что совершенно безразлична вам. Не знаю, была ли это любовь, но я тянулась к вам. А потом я неожиданно оказалась здесь, замужем, и долгое время была несчастлива. Наконец родилась Джейн, а позже я ушла от своего мужа… Теперь в мире есть человек, которому я нужнее, чем ему. Но иногда я думаю: «Какую ужасную ошибку я совершила!»

– Я уверен, миссис Бенсон, что подобные мысли приходят в голову всем нам время от времени, – Питер с удивлением и горечью вдруг почувствовал, что Эмили емко и просто выразила его довольно туманные ощущения, и от этого ему стало еще горше.

Оркестр заиграл громче, отдыхающие захлопали в ладоши, и радостными криками встретили яркие гирлянды огней, вмиг протянувшиеся светящимися нитками с берега по всему молу и побережью.

– Люди собираются здесь и ждут, когда вечером включат огни. Видите, как красиво и как все рады свету. Помните, вы как-то говорили, что для многих – вечер – это лучшее время, они ждут его? – Эмили наклонила голову и внимательно поглядела на Питера. Он сейчас не казался ей недоступным и печальным. Беспокойство и растерянность читались на его лице, и она спросила: – А чего вы ждете, мистер Стоун?

– О, я? – Питер был застигнут вопросом Эмили врасплох. Нарочито бодро он попытался скрыть свое смятение: – Когда я вернусь в Гроули-холл, сразу улажу проблемы со слугами…

– Вам это и раньше всегда удавалось блестяще, мистер Стоун, – сказала Эмили, не отрывая взгляда от его лица.

– Да, так всегда и было: работа, работа, опять работа…

«Он остался прежним, – подумала Эмили. – Ни слова живого, ни взгляда, только служба, работа, обязанности…»

Порыв ветра брызнул соленой водяной пылью и вдруг пошел дождь. Внезапно на мол обрушился настоящий шквал. Они вскочили и забежали в беседку, где косые струи все равно доставали их. Питер заторопился на берег, его тяготили близость и воспоминания. Он уже понял, что зря писал, зря ехал, напрасно надеялся неуклюжими деловыми предложениями оправдать горячее желание видеть Эмили, слушать ее милый голос, чувствовать ее рядом.

– Мистер Стоун, – пыталась удержать его Эмили, – подождите, вы промокнете! Вернитесь, автобус всегда опаздывает…

Но, похоже, отчаяние Питера было столь глубоким, что голос разума не достигал его сознания. Когда они ступили на набережную, из-за поворота в конце улицы показался сияющий огнями автобус. Поток воды падал с небес, все вокруг преображая и размывая очертания домов. Автобус приближался, пыхтя и отдуваясь, и наконец задняя дверь поравнялась с тем местом, где стояли Питер и Эмили. Он ей подал руку и помог войти в салон, а сам, еще не отпуская ее, сказал:

– Миссис Бенсон! Заботьтесь о себе, будьте осторожны и внимательны к здоровью.

– И вы тоже, мистер Стоун! – Не забывайте: всей работы не переделаешь…

– Да, желаю вам счастливых лет жизни. Мы с вами, вероятно, больше никогда не увидимся, – он стоял рядом с автобусом, сняв шляпу, и держал ее пальцы в своих. Дождь хлестал его по щекам, но Питер ничего не замечал, кроме бесконечно дорогих глаз, смотрящих на него с любовью и отчаяньем.

Автобус тронулся, их рукопожатие оборвалось и Эмили поднялась на ступеньку выше. Снаружи было видно, как она прислонилась к поручню у большого заднего стекла. Ее лицо удалялось, милые черты теряли определенность. Питер стоял, опустив руку со шляпой, и воспаленными глазами следил, как она уезжает от него, уезжает, пожалуй, и из воспоминаний, надежд, уезжает из его жизни, быть может, навсегда. «Навсегда, навсегда», – мучительно стучало в висках. «Прощай!» – прошептал или подумал Питер, не отрывая взгляда от удаляющегося счастья.

На задней стенке автобуса вспыхнули два больших рубиновых огня и он остановился. Сквозь водяную завесу Питеру показалось, что фигура Эмили за стеклом передвинулась в сторону. Вот она уже показалась на наружной посадочной площадке. Тормозные огни погасли и автобус, взревев, начал преодолевать небольшой подъем от набережной к центру города.

Одинокая фигурка Эмили осталась стоять на мостовой. Питер сделал шаг, пытаясь понять, не ошибся ли он, потом еще шаг и все быстрее пошел к ней навстречу. Именно навстречу, потому что увидел, что она медленно двинулась к нему. Он еще и еще раз шагнул, а потом побежал, не чувствуя отяжелевшего от дождя распахнутого пальто, которое хлопало на ветру и путалось в ногах…

Любовь! Странная, непонятная сила, что вечно колеблется между блаженством и мукой! Коварная, болезненная, безоглядная… Людская радость, сладчайшая на земле, но с темными корнями и смутной вершиной. Безрассудная, непоследовательная.

Это чувство у них было сродни затерявшейся звезде, которую после долгих блужданий в потемках, обрели изверившиеся и отчаявшиеся путники.