XV

Один из коллег по службе, имевший сразу два прозвища — Кокни и Акробат, человек грубоватый, но проницательный, в те дни как-то посоветовал Иоэлю быть осторожнее: мол, сразу видно, что у него интрижка на стороне.

— С чего ты взял? — возразил Иоэль.

Акробат удивился: уверенность, с которой говорил Иоэль, известный своей правдивостью, вступала в явное противоречие с тем, что уловил его, Акробата, наметанный глаз. И он процедил с усмешкой:

— Ладно. На здоровье. Ведь ты у нас главный праведник. А в Книге Псалмов написано: «…не видел я праведника покинутого и семя его взыскующее…» — Тут он заменил последнее слово стиха на другое, похоже звучащее, но придающее фразе совсем иной, грязноватый, смысл.

Случалось, что в гостиничном номере при бледном свете неоновой лампы (он обязательно оставлял свет в ванной) Иоэль просыпался среди ночи, изнывая от страсти к жене, и шептал: «Приди ко мне». Пока однажды, впервые за все годы странствий и в нарушение всех правил, не удержался и позвонил ей в четыре утра из гостиницы в Найроби. И она — там, далеко, — была настороже, подняла трубку после первого же звонка. Не успев издать хотя бы звук, он услышал: «Иоэль, где ты?»

И он сказал ей слова, которые к утру выкинул из памяти, а когда, спустя четыре дня, по возвращении домой, она попыталась напомнить их, он наотрез отказался слушать.

Если он возвращался из поездок днем, они усаживали девочку перед новым телевизором и закрывались в спальне. Когда через часок они выходили, Нета уютно, словно котенок, устраивалась в его объятиях, и он рассказывал ей разные истории про медведей, одним из героев которых всегда был медведь по имени Замби, глупый, но очень трогательный.

Трижды, во время летних отпусков, оставив девочку в семействе Люблин в Метуле или у Лизы в Рехавии, они уезжали на неделю на Красное море, в Грецию, в Париж. Чего никогда не делали прежде, до того как появилась «проблема».

Но Иоэль знал, что все висит на волоске, и действительно, в начале следующей осени, когда Нета ходила во второй класс, однажды субботним утром она, потеряв сознание, упала на пол на кухне и очнулась в больнице только на следующий день, в полдень, после интенсивного врачебного вмешательства. Иврия нарушила правила игры, когда спустя десять дней обронила с улыбкой: «Из этой девочки еще выйдет великая актриса». Но Иоэль решил промолчать.

После того продолжительного приступа Иврия запретила Иоэлю прикасаться к девочке даже случайно. Поскольку он начисто игнорировал запрет, она спустилась вниз и взяла из багажника автомобиля спальный мешок, чтобы ночевать с девочкой в ее комнате. В конце концов он понял намек и предложил обмен: она и девочка могут спать на широкой кровати в спальне, а он перейдет в детскую. Так всем будет удобнее.

Зимой Иврия похудела, сев на строжайшую диету. Что-то жесткое и горькое примешалось к ее красоте. В волосах появилась седина. Она решила возобновить занятия на кафедре английской литературы — написать дипломную работу, чтобы получить вторую академическую степень.

Что до Иоэля, то он не раз мысленно представлял себе, как уезжает и не возвращается. Селится под вымышленным именем где-то далеко, скажем в канадском Ванкувере или австралийском Брисбене, и начинает новую жизнь. Открывает школу автовождения или инвестиционную контору, а то и просто приобретает хижину в лесу и живет себе в одиночестве, промышляя охотой и рыбалкой. Подобные мечты увлекали его в детстве и, надо же, вернулись вновь. Порой в фантазиях появлялась в его убежище эскимосская женщина — рабыня, молчаливая и покорная, как собака. В воображении возникали бурные ночи любовных утех перед пылающим в хижине очагом. Но очень скоро он стал изменять эскимосской любовнице с собственной женой.

Всякий раз, когда Нета приходила в себя после приступа, Иоэлю удавалось опередить Иврию. Те специальные тренировки, которые он прошел много лет тому назад, выработали в нем быстроту и непредсказуемость реакции. Он срывался с места, словно спринтер при стартовом выстреле, хватал девочку в объятия, скрывался с нею в детской, которая стала теперь его комнатой, и запирал дверь на ключ. Он рассказывал Нете про медведя Замби. Играл с ней в охотника и зайца. Вырезал из бумаги забавные фигурки. Вызвался быть отцом всех ее кукол. Строил башни из костяшек домино. Час-полтора, пока Иврия не сдавалась услышав ее осторожный стук в дверь, он все мгновенно прекращал, открывал дверь и приглашал ее тоже прогуляться по дворцу из кубиков или отправиться в плавание в ящике для постели. Но что-то менялось в ту минуту, когда входила Иврия. Как будто пустел дворец. Как будто замерзала река, по которой отправлялся в плавание их корабль.

XVI

Когда Нета подросла, Иоэль увлекал дочь в длительные путешествия по карте мира, которую купил в Лондоне и повесил над кроватью в детской. Когда они добирались, скажем, до Амстердама, он доставал припасенный на этот случай отличный план улиц и расстилал на кровати, чтобы провести Нету по музеям, проплыть с нею по каналам и посетить другие достопримечательности. А оттуда они отправлялись в Брюссель или Цюрих, а иногда добирались даже до Латинской Америки.

Так было, пока однажды вечером, после празднования Дня независимости, Нета не потеряла ненадолго сознание в коридоре и Иврия не смогла опередить его, коршуном налетев на девочку за секунду до того, как та открыла глаза. На миг Иоэль испугался: вдруг она снова станет бить дочь? Однако Иврия, спокойная и суровая, всего лишь отнесла девочку в ванную. Пустила воду. И закрывшись на ключ, они вдвоем купались около часа. Возможно, Иврия вычитала что-то из медицинской литературы. Все эти долгие годы умолчаний Иврия и Иоэль не переставали читать все, что касалось «проблемы» Неты. Хотя и не говорили об этом между собой. В полном молчании рядом с лампой-ночником ложились статьи, вырезанные из газетных «страниц здоровья», фотокопии научных материалов, сделанные Иврией в университетской библиотеке, медицинские журналы, которые Иоэль покупал в поездках. Все это они обычно передавали друг другу в запечатанных коричневых конвертах.

И с тех пор всякий раз после приступа Иврия и Нета закрывались в ванной, которая стала для них чем-то вроде плавательного бассейна с подогревом. Из-за закрытой на ключ двери доносились до Иоэля смех и плеск воды. Так пришел конец плаванию в ящике для постели и путешествиям по карте мира. Иоэль не собирался вступать в борьбу. У себя дома он жаждал отдыха и покоя. Он начал покупать Нете кукол в традиционной национальной одежде, которые продавались в сувенирных магазинах аэропортов разных стран. Какое-то время Иоэль и его дочь ощущали себя партнерами возле полок с коллекцией, а Иврии не позволено было даже сметать с нее пыль. Шло время. В третьем или четвертом классе Нета начала много читать. Куклы и башни из костяшек домино перестали ее интересовать. Она прекрасно успевала в школе, особенно по арифметике и родному языку, а позже — по математике и литературе. И собирала ноты и партитуры, которые отец привозил ей из поездок, а мать покупала в иерусалимских магазинах. А еще она собирала сухие колючки — рвала их, бродя летом меж холмами. И ставила в вазы в спальне, которая оставалась ее комнатой и тогда, когда Иврия ушла, перебравшись на диван в гостиной. Подруг у Неты почти не было, то ли потому, что она сама этого не хотела, то ли из-за слухов о ее заболевании. Хотя «проблема» никогда не вырывалась наружу ни в классе, ни на улице, ни в гостях, заявляя о себе лишь в стенах родного дома.

Каждый день, приготовив уроки, Нета лежала на кровати и читала до ужина, который привыкла съедать в одиночестве, когда вздумается. Поужинав, она возвращалась к себе и снова читала, лежа на двуспальной кровати. Какое-то время Иврия пыталась вести борьбу с ночными бдениями, но в конце концов сдалась. Случалось, Иоэль вставал ночью, в час, когда едва начинал брезжить рассвет, на ощупь пробирался к холодильнику или в туалет, и его, полусонного, притягивала полоска света, пробивающаяся из-под дочкиной двери. Но он предпочитал не приближаться. И, потоптавшись в гостиной, на несколько мгновений присаживался в кресло напротив дивана, на котором спала Иврия.