Чтобы мама и все мы прочувствовали вину, лечащий врач объявила о новом назначении. Ситка прибежал домой: "Мама! Немедленно поезжай в больницу! Джону собрались сделать элеткрошок!".
В больницу матушка не поехала, а позвонила Нэлли Константиновне и попросила отменить назначение. Заведующая отделением назначение отменила и сказала, что на самом деле они и не собирались проводить элетрошоковую процедуру. Если бы до этого дошло, то они в таком случае не стали бы объявлять о ней заранее, а провели бы сеанс без предупреждения.
Со слов Ситки, чисто от нечего делать, уже не по-медицински, более всего он интересен профессору Зальцману.
– Зальцман хитрый… – говорил Ситка.
– Давно ты его знаешь? – спросил Шеф.
– Давно… Меня к нему водили, когда я еще лежал на Пролетарской.
– О чем он тебя спрашивал в первый раз, – не помнишь?
– Помню.
– Ну и о чем?
– О разном.
– К примеру?
– К примеру? – Ситка задумался. – К примеру, спрашивал он меня, как я вижу свое выздоровление.
– И что ты ему сказал?
– Тик-тик- так, Сталинград! Что я сказал…? Сакшен буги…
Сказал, что выздоровление придет с наступлением Золотого века.
Сказал ему я, что Золотой век начнется тогда, когда Ночь сольется с
Ночью, а День сойдется с Днем…
– А Зальцман что?
– Ничего. Интересовался подробностями, как это Ночь сольется с
Ночью, а День сойдется с Днем.
– И как это они сольются-сойдутся?
– Наступит Золотой век – узнаешь, – ответил Ситка и улыбнулся.
Время делает свое дело. Ситка Чарли говорил: "Тик-тик-так,
Сталинград!", но уже не порывался драками избавиться от намордника.
Силы не те, да и настроения уже нет. Вялость пропадала, когда его вновь начинала одолевать бессонница и он, как всегда, отказывался принимать аминазин.
Он садился в туалете рядом с унитазом, закуривал "памирину" и заводил разговор с невидимым собеседником.
– Что ты такое говоришь? А-а… – И разражался смехом, переходившим в гоготание.
Если кому-то из нас надо было зайти в туалет, Ситка молча поднимался и уходил на кухню, где продолжал разговор с самим собой.
В пепельнице тлела сигарета, Ситка Чарли стоял между раковиной и столом, и вновь садился на корточки.
– Но как это сделать? – подняв голову к потолку, вопрошал он и, услышав неслышный ответ, говорил. – Ну, если так, тогда конечно, – и напевая "Сакшен буги…", вновь шел в туалет.
Если матушка выходила из столовой и просила выпить лекарство, то он затихал и говорил, что, мол, ничего страшного с ним не происходит и скоро он пойдет спать. А если я влезал в его разговор с потолком, то он беспощадно материл меня.
…Пришел Вовка Коротя. Ситка закрыл за ним дверь и скомандовал:
"Володя, быстро сходи поссы!". Коротя без слов отправился в туалет.
В комнате Шеф, расставляя шахматы, сказал: "Пять дней не спит…
Надо звонить в ВЧК…".
Коротя промолчал.
В дверь опять позвонили. Ситка бросился открывать.
На площадке стояли родственница-студентка из Есиля с подругой.
Принесла их вовремя нелегкая. За спиной Ситки Чарли я сделал знак родственнице немедленно уходить и громко сказал: "Мамы дома нет!".
Родственница, сделала вид, что не поняла и топталась дурочкой в проеме.
– Девочки, проходите! – Ситка посторонился и, впустив подружек, скомандовал: "Быстро сходите в туалет поссать!".
– Ты что! – не сдержался я.
– Ничего, ничего…, – поспешно скидывая туфли, сказала родственница и побежала с подругой по коридору в туалет.
Шеф в комнате препирался с Коротей.
– Вовка, выйди как будто за сигаретами, и позвони из автомата в скорую. Скажи, чтобы прислали спецбригаду…
– Нуртасей, я не могу… – Коротя опустил голову.
– Что не могу! – Шеф разозлился на друга. – Хочешь, чтобы через час он нас всех срать заставил?!
– Ладно… – Коротя поднялся.
Женился Хаки. Женитьба Плейшнера-Гудериана породила неудобства у
Саяна Ташенева. Хаки несколько лет живет в его квартире. У Саяна квартира хоть и трехкомнатная, но жена, сын. Хаки, надо думать, и без жены стеснял их, особенно если учесть, что часто заявлялся домой в дупель пьяным.
Мама позвонила жене Есентугелова.
– Альмира, пусти на дачу племянника Жумабека.
Тетя Альмира хлестанулась, сказала, что незнакомых, даже на время, пускать к себе на дачу у нее не принято. Мама позвала к телефону ее супруга.
– Аблай! Тебе хорошо известно, чем мы обязаны Жумабеку. И если ты не пустишь племянника Ташенева к себе на дачу, то я все равно найду ему жилье…
Дядя Аблай перебил маму.
– Шакен, я не против. Пусть живет на даче сколько ему угодно.
– Аблай, ты молодес, – матушка положила трубку и сказала мне, -
Звони Хакиму.
Дача Есентугеловых в черте города, через дорогу от Дома отдыха
МВД. В 69-м земли бывшего колхоза "Горный гигант" прирезали для двадцати семей писателей. Старый яблоневый сад плодоносил лимонкой, столовкой, пеструшкой. Росли в нем черешня, вишня, сливы.
Есентугелов построил трехкомнатный домишко с верандой, соседи его – писатели Ахтанов и Такибаев тоже не зевали и на своих участках возвели пригодные к постоянному проживанию дома.
Зяма, Муля, Ерема и я не раз приезжали погудеть к Хаки. Дача
Ахтанова, если стоять лицом к воротам, справа от домика
Есентугеловых. За общим забором слева от Есентугелова владения поэта
Такибаева.
– Я пару раз поддавал с сыном Такибаева Устемом, – сообщил Хаки.
– Сейчас с ним живет Искандер Махмудов… Он хорошо знает вашу семью, особенно Нуртаса…
Искандер кентуется с Устемом Такибаевым? Хорошего себе друга завел Искандер.
В шестидесятых Устем жил рядом с нами, в косых домах, по соседству с семейством Духана Атилова. Хороший, как и наш Доктор, поддавала и планокур. Среди центровских наркош числился за ним эпизод, когда Такибаев в забытьи от убийственной "чуйки" вместе со слюной, и папиросной гильзой проглотил и пятку от косяка.
Старший сын Духана Атилова Иван сидел за кражу личного имущества.
Шедшие за ним Нартай, Ес и Икошка ничем особенным не выделялись.
Нартай мой ровесник, незаметный, как и я, бухарик; Ес и Икошка сильно вымахали, заматерели, ходили слухи, что в парнях обнаружилась, допреж неведомая за ними, борзота.
Устем Такибаев закончил игровой факультет ВГИКа и одно время делился задумками с центровскими. Если покойный Ревель Атилов по всем признакам носил на себе печать несомненных задатков, и никогда ни с кем не трепался о замыслах, то младший Такибаев трещал всем напропалую о том, как далеко простирается его дарование.
Худого как велосипед и вертлявого, как танцор варьете, Устема всерьез воспринимали только алма-атинские однокашники по ВГИКу. Для непосвященных собутыльников по юности оставалось загадкой, как вообще смог попасть в кинематографический институт столь несуразный говорун?
Тетя Альмира и дядя Аблай приезжали к себе на дачу по воскресеньям. Хаки суетился, ставил самовар, брался за косу. С лица жены Есентугелова не сходило недовольство. Тетю Альмиру можно понять. Приезжать к себе на дачу в гости мало кому нравится, и она искала повод удалить бесплатных квартирантов. Вдобавок ко всему матушка пару раз проболталась ей о том, как сильно она волнуется за то, что я пью вместе с Хаки.
"В "Апокалипсисе сегодня" Френсис Форд Коппола показал американскую агрессию во Вьетнаме как трагедию человеческого духа, как разрушение нравственности. Эпизоды войны в картине кажутся сценами Дантова ада. Свидетелем их оказывается молодой офицер
Уильярд. На моторной лодке он пробивается по реке в джунгли, чтобы уничтожить обезумевшего полковника Куртца, основавшего здесь по своему произволу вотчину. У полковника (его играет Марлон Брандо) своя философия, им владеет идея насилия как средства современного господства, почти в религиозном экстазе он чинит массовые убийства, самого же его убивают не за жестокость, а за то, что вышел из подчинения. Особенно впечатляюще поставлены два эпизода – атака вертолетов и ночное шоу на стадионе, где освещенные прожекторами герлс танцуют перед доведенными до экстаза американскими солдатами, которые сейчас ринутся в несправедливый бой. Бой показан, как шоу, шоу – как неврастенический источник агрессии.