Шастри сообщил. – Кто-то позвонил на радиостанцию и сказал: сегодня будем петь песню.

Хаки разбирал смех. Муля заинтересовался:

– Кто звонил?

– Личность звонившего до сих пор не установлена. Известно только то, что именно он предупредил о песне.

– А-а. – протянул Муля.

– Это что такое? – Каспаков повернулся к докладчику. – Что еще за песня?

– Песня… – заморгал глазами Шастри. Он листал тетрадь. Название забыл…

Жаркен Каспакович плохо переносит неточности, не любит намеки и двусмысленности в политике.

– Я что-то не пойму. Ты о чем Нурхан? – Каспаков надулся. – Ну и что, что сегодня будем петь песню? Причем здесь песня?

Поднял руку Ерема.

– Можно, я расскажу, как было дело? – Ерема светился таинственностью. – Песни никакой не было. Все началось с того, что сбежал Катаэну.

– Жаркен Каспакович в задумчивости почесал нос.

– Катаэну? Что за Катаэну?

– Кандидат технических наук. – расшифровал Зяма.

Ерема снисходительно улыбнулся.

– Не-е-ет… Толик, ты не понял. Катаэну бывший премьер-министр

Португалии.

– О. господи… – облегченно вздохнул Каспаков. – Надо же умудриться. Катаэну. – повторил Жаркен Каспакович и поправил Ерему.

– Каэтану. Марселу Каэтану.

– Да… Катаэну… – согласился Ерема и продолжил вещать заговорщицким голосом. – У меня еще для вас новость. Ночью я слушал

"ГолосАмерики". Брежнев продает оружие Мумуару Каддафи.

– Не Мумуару, а Муамару. – уточнил завлаб и цвиркнул сквозь зубы.

– Еще один путаник.

– Мой муж не путаник! – крикнула с места Марьяш.

Каспаков хмуро посмотрел на нее, что-то неразборчиво буркнул под нос и повернулся к Шастри.

– Ты вчера смотрел программу "Время"?

– Он вечером гулял с сыном! – вновь возмутилась жена Шастри.

– Эй, ты что лезешь! – Каспаков сердито смотрел на Марьяш.

– Я не лезу! – Марьяш плевать на то, что политинформация и думала она только о том, как помочь Шастри. – Это вы лезете к моему мужу!

Каспаков занервничал

– Во что превращаете политическое мероприятие? А? Один тут песни поет, другой тоже, бог знает что, несет. – Он обозлено посмотрел на

Марьяш. – Тут еще эта…

– Я вам не эта!

– Татарчонок разбушевался. – засмеялся Хаки.

– Фальсикаторы истории за работой. – подвел черту Зяма.

Каспаков бросил ручку на стол.

– Так оно и есть.

Марьяш ревниво охраняет мужа и принимает за чистую монету любые его слова. В женской консультации, куда она пришла в третий раз на аборт, ей посоветовали уговорить мужа пользоваться презервативами.

– Ему нельзя носить резиновое. – заявила татарчонок.

– Почему? – спросила врач.

– Муж говорит, что от презерватива у него ревматизм.

…Хаки живет на квартире у Саяна. У двоюродного брата семья, тесная трехкомнатная квартира в центре, которую Кунаев дал Ташеневу взамен председательской, после снятия с должности. Жумабек Ахметович с лета 61-го работает в Чимкенте заместителем Председателя

Облисполкома по каракулеводству.

Ходят слухи, будто Хрущев снял Ташенева из предсовминов за то, что последний поскандалил из-за намечавшейся передачи шести северных областей Казахстана Российской Федерации с первым секретарем

Целинного крайкома Соколовым.

– Из всех казахов только Жумабек мог так поступить. – сказала

Ситок и добавила. – Он дал квартиру твоему отцу, но не дал своему старшему брату Касену.

Старший брат Жумабека Ахметовича рядовой железнодорожник, его большая семья живет в Целинограде, в натуральной землянке.

Ташеневу в свое время говорили: "Почему не сделаешь квартиру

Касену?". "Не положено". – отвечал предсовмина.

Похож или нет характером на своего отца Саян, я пока не знаю.

Посмотришь на него, вроде флегма. Щелкает как орехи кроссворды в

"Огоньке", много знает о кино.

Хаки сын железнодорожника Касена. У него привычка по пьянке терять часы. Жумабек Ахметович хорошо наслышан, как пьет племянник и, когда замечает его без часов, то догадывается, при каких обстоятельствах он их в очередной раз потерял.

Шеф не любит носить часы. Всякий раз, когда у него они появляются, отдает их мне. Я тоже легко обхожусь без часов и к очередному приезду в Алма-Ату отца Саяна страхую Хаки: "Возьми и больше не теряй".

Хаки умеет подкалывать, хотя трезвый – мямля из мямлей. Когда же выходит из пьянки, превращается в профессора Плейшнера – озирается, вздрагивает. Вот когда напьется, тогда превращается в форменного генерала Гудериана.

В июле прибежал утром на работу переполошенный.

– Быстро пошли.- он схватил меня за руку.

– Куда?

– Я болею.

– Погоди. Придет шеф – отметимся и пойдем.

– Да он не скоро придет. Хочешь, я узнаю?

Хаки позвонил Каспакову домой.

– Жаркен Каспакович, мы вас ждем. Вы когда придете? Да…

Беспокоимся мы… Есть и вопросы… Что? После обеда? Ладно… Что ладно? Будем ждать и работать. – он положил трубку. – Слышал? Пошли.

На Весновке пиво наливает в стаканы автомат. Выпили мы всего ничего – огнетушитель "Таласа" и по паре стаканов пива. Вернулись на работу и Хаки, которого на старых дрожжах развезло, скривел и уселся во внутренней каморке.

Прошло минут двадцать и в комнату залетел Каспаков. Завлаб хорошо знает Хаки и как чуял: неспроста с утра Ташенев такой внимательный.

– Где Хаким?- спросил меня Каспаков.

– В библиотеке.

– А. – сказал и вышел.

Через десять минут завлаб опять залетел в комнату.

– В библиотеке его нет. Где он может быть? – спросил сам себя

Каспаков и, зайдя в комнату, приоткрыл дверь внутренней, смежной каморки. Хаки увидел его и поднял руку. То ли приветствуя, то ли наоборот, делая знак "пока не заходи".

– О, да он здесь. – сказал завлаб. – И пьяный.

Хаки недовольно забормотал.

– Жаркен Каспакович, я вас не понимаю…

– Что?

– Обещали прийти после обеда, а сами что делаете? Посмотрите на часы… Еще десяти нет.

– Быстро уходи!

Хаки закрыл глаза и продолжал бормотать:

– Так нельзя делать… Я вас не понимаю…

– Вон отсюда! Ты уволен!

– Ну и увольняйте себе на здоровье. Я не против… Только оставьте нас в покое… Я вас не понимаю…

Жаркен Каспакович ошалело переводил глаза то на Хаки, то на меня.

– Ну и наглец… Ты это… уведи его отсюда.

Формально Хаки не числится ни за какой группой. Занимается он то ущербами от ограничений энергоснабжения, то перескакивает на энергобалансы. Аленов называет его блуждающим форвардом. Среди наших понимает Хаки только Зяма.

– Хакимушка блаженный… – говорит Толян.

Ерема недоволен не только состоянием научной школы в Казахстане, но и тем, как оплачивается его личный вклад в энергетическую науку.

Однажды он пошел устраиваться в Госплан к начальнику отдела некоему

Вильковискому. Вернулся из Госплана смурной.

– Приняли? – спросил Хаки.

– Нет…

– Почему?

– Этот Вильковиский каверезные вопросы задает.

– А ты что?

– Что я? Оброзел конечно.

Хаки повернулся ко мне.

– Записывай.

– Что записывай? – Ерема встрепенулся.

– Да… так. Бек работает над новым словарем.

С недавних пор я записываю за Еремой его перлы. Тяга к возвышенному приносит свои плоды. Кроме "мелькашки", "сизофа труда" словарь пополнился новыми словечками и фразеологизмами. Такими, как например, "лаврировать", "от меня тошнит". Лаврировать у Еремы означает лавировать. Сей глагол Ерема соорудил, рассказывая о том, как он катался в горах на лыжах. Теперь к нему прибавились прилагательное "каверезный" с глаголом "оброзеть".

Ерема неизъяснимый доброхот.

Я как-то похлопал его по животу и неосторожно заметил:

– Ты не сильный. Ты жирный и злой.

Ерема укоризненно взглянул на меня.

– Агайга сндай соз айтама?

Ерема вовсе не злой. Говорю же, он доброхот, что истинно желает людям истинно добра, а ежели, что из этого получается иногда совсем наоборот, так все потому, что опять же он подлинно доброхот. Пошутил же я так, потому как он сильно докучает нравоучениями. По какому праву Ерема поправляет, делает замечания – понятно. Он считает, что заслужил это право тем, что вырос без отца, знал нужду и потому мы с