Мама жалела Бирлеса и объясняла ему: да, полная чаша в доме безусловно большой повод для радости, но намного радостней, когда в дом приходит женщина, способная преумножить достаток единственно простым и безотказным способом – способностью настроить мужа на работу во имя семьи, детей. Приблизительно так, как это она проделывала с папой. Про меня она говорила: "Бектас грубый, но культурный. Не надо только злить его". То есть при умной работе со мной жена может заставить меня не только бросить пить, но и сама заиметь неплохой задел на будущее. . Бирлес, как он сам вспоминал в 1996-м году, тихо посмеивался над мамой. Он видел меня в разных состояниях, ходил со мной в разные места и справедливо думал, что дружба с Сериком Касеновым, не говоря уже об Иржи Холике, Кере, Валее, и в самом деле сулит мне грандиозные перспективы.

"Меня не подведешь". – повторяла мама. Житейская находчивость и преданность сироты давала матушке не единожды повторять и такое:

"Впервые Бектас привел в наш дом настоящего человека".

От того ничего удивительного в том, что мама с особой тщательностью подбирала и для Бирлеса надежный тыл. "Я умру и за тобой никого н будет. Тебе нужна жена с положением". – говорила она приемному сыну. Бирлес соглашался с ней. Тем более, что у него обрисовывался многообещающий вариант. Тетя Дракулы, на квартире которой он жил, поведала маме о том, что ее земляк, прокурор республики подыскивает для дочери жениха с правильной биографией.

Когда ему сообщили о наличии свободного парня без вредных привычек, да еще родом из его мест, то он, не глядя, согласился: такой как раз ему и нужен. Понятно, заботу о карьере, квартире главный прокурор

Казахстана брал на себя.

Мама обрадовалась готовности законника принять к себе Бирлеса и потирала руки от предвкушения еще одной удачи. Такой сват ей нужен самой.

Пока же она на время отложила в сторону прокурорские дела и требовала от меня поторопиться.

Ее методы пропаганды и агитации не претерпели изменений и почти слово в слово повторяли, апробированные на предыдущей жертве.

– Нога у Айгешат прямой… Сама белий-белий…

Она считала, докторша у нее в кармане и на упоминание, что надо иметь еще хоть какую-то тягу к человеку, у нее удивлялся все тот же вопрос: истинно ли, что я не думаю о больных родителях?

Какая Айгешат? У нее идеальная фигура, красивые карие глаза…

При всем этом я видел в ее глазах и отсутствие блеска. Она была зажата… и что-то пугало меня в ней. Я не Кай, но видел в ней и

Снежную королеву. И то, как она со своими данными понуро шла на заклание, не взирая на средневековую форму знакомства, унижало ее и меня. Понять матушку можно. Только кто мог понять меня?

С какой стати? А с такой, что мне не мешало бы на себя в зеркало полюбоваться, прежде чем…я окончательно не грузану читателя.

Словом, не оживляжа ради называю я себя и крокодилом, и чудовищем.

Остановка внутри себя назрела давно. Но я еще не решился. Так что повременим. Пока.

Глава 11

Ты обнимай, не обнимай,

Но только ты мою покорность за любовь не принимай, -

Я одиночества боюсь…

– Папа учился в аспирантуре ФИАНа у академика Черенкова.

– У того, что открыл эффект Вавилова-Черенкова?

– Да.

– Правда, что он член-корреспондент?

– Нет… Он кандидат наук.

Я облегченно вздохнул. Как хорошо, что он не член-корр. О чем бы с ней еще поговорить? После обеда мама взяла с меня обещание о предложении руки и сердца. Пригрозила устроить скандал, если и сегодня я уклонюсь.

– Ты это самое… – я смотрел вниз и еле находил слова. – Как бы ты отнеслась…

Она смотрела не вниз, куда-то в сторону.

– Как бы это… ты… посмотрела на то, чтобы я сделал тебе предложение, – я наконец справился с собой.

Продолжая смотреть все туда же, она затянулась сигаретой и сказала:

– Вы не хотите познакомиться с моими родителями?

Причем тут ее родители? Когда до меня дошел смысл ответа, то жертвой я ее уже не считал.

Какая у меня дурацкая жизнь! "Ничего, – успокоил я себя, – выкручусь". Как? Не знаю, но выход должен быть. Пока же будем тупо выбивать мяч в аут или на угловой. Потянем время.

Мне не с кем обсудить внутренний кризис. Если хорошенько посоображать, дело не в Кэт. Она дура и человек без комплексов. Мы с ней не только разные, с ней мне не по пути. Женитьба это не шутки, это серьезная вещь. Настолько серьезная, что меня посетило предчувствие и я представил свое будущее в виде параметрического уравнения, заданного в неявной форме.

"Айгешат – Снежная королева, – подумал я, – и я погиб".

Безвозвратно погиб для всего того, о чем только-только начинал вновь мечтать, строить планы.

Еще больше мне стало не по себе, когда мама отправила меня с

Терезой Орловски в Советский райЗАГС добывать, до сих пор не оформленное, свидетельство о разводе.

У кабинета заведующей очередь в три человека. Тереза чувствовала, что со мной происходит, и помалкивала. "Получу свидетельство о расторжении брака и… – думал я. – Дальше развитие событий перейдет полностью под управление матушки…".

Подошла моя очередь, я схватился за дверную ручку, как неизвестно откуда взявшийся старикан с деревянной тростью отстранил меня.

– Куда без очереди? – прохрипел я.

– Участник войны. – сказал, подвернувшийся под горячую руку, старикан.

– Когда вы все передохнете?! – прокричал и, мгновенно испугавшись трости ветерана, подхватил Терезу Орловски: "Быстро сваливаем!".

– Мама, знаешь кого я сегодня встретил?

Встретил я сегодня Жуму Байсенова. Он бы меня не узнал, не обрати внимания на него я сам и если бы не вспомнил, как четыре года назад о говорил о нем Шеф. Друг детства окончил Крагандинскую школу милиции, работает следователем в РОВД.

Матушка не забыла Жуму, его семью.

Друзья детства существуют для того, чтобы о них больше вспоминать, случайные встречи с ними не всегда повод для возобновления отношений.

Жума про наше детство не вспоминал, но не прочь вновь как-нибудь встретиться. Обменялись телефонами.

Мама, узнав, что Байсенов признан одним из лучших следователей города, удивилась.

– Надо же, сын рабочего и такой умный. – сказала она.

Братья Дживаго выучились на авиаторов и где-то летают.

Более-менее определенное что-то слышал про Эдьку. Знаю, что последние годы работал в Мангышлакском авиаотряде, что первого сына он назвал в честь старшего брата Андреем. Оксанка, их младшая сестра вроде как ушла в журналистику.

Дядя Толя и тетя Валя по прежнему живут в Алма-Ате.

Встреча с Жумой дала повод еще раз убедиться: ничего не изменилось. Не знаю как другие, но твердо убежден, кроме как выпить, я не знаю чего хочу.

"Все те бесчисленные дела… – так кажется, писал Лев Толстой, – в действительности нам не нужны". Его Ерошка говорил хорошие слова:

"Пей – трава вырастет".

Вчера приходил Зяма. Почти год не виделись. Ни шуток, ни прибауток, совсем задумчивый стал. Толян предложил дернуть по чуть-чуть. Пошел с нами на Весновку и Серик Касенов.

Я наябедничал на Мулю.

– Весной у меня вышла статья в газете, а твой кореш воспринял ее как конкурент.

– Не удивительно, – Зяма усмехнулся. – Этот человек давно все позабыл. Когда припрет, боюсь он и не вспомнит, где его "я".

– Толян, в ноябре в "Просторе" должен выйти мой очерк. Там и про тебя написано.

– Хоп майли. Не забудь подарить один экземпляр.

Про то, что Зяблик в материале не обозначен ни именем, ни фамилией, я не сказал. Почему я так сделал? У Зямы нет положения, и калбитизм в себе мне не побороть.

Еще не было и пяти часов, литр водки оказался столь малым, что хотелось еще поговорить, но денег не было. Мы с Сериком проводили

Толяна до дома, вернулись на работу, я раздобыл десятку и не медля позвонил Зяме. Держал трубку минуты три. К телефону никто не подошел. "В клуб, наверное, пошел". – подумал я.