Ну вот родной, теперь кажется все, пиши, передавай привет своим домашним.

Всего тебе хорошего.

До свидания.

Рита".

Прошлой зимой Рита Топанер ехала автобусом сообщением Кокчетав

– Омск и разговорилась с попутчиками. Ими были Нурлаха и Куралай.

Соседи обменялись адресами и, по возвращении к себе в Валиханово,

Куралай отписала подробно Доктору про попутчицу. О том, что Рита женщина свободная, видная, самый раз в заочницы.

Доктор немедленно отправил письмо в Омск. Переписка получила быстрое развитие. Рита прислала письмецо и нам, где опровергла мою догадку что она немка, заявив, что Топанер фамилия русская. Ее

18-летний сын за хулиганку отбывал наказание, муж то ли умер, то ли пропал. Доктор попросил Айгешат половину получаемых из бухгалтерии

"тройки" денег, переправлять Рите в Омск.

Что из этого могло получиться не знал никто. Рита собиралась ехать на свидание к Доктору второй год, да все никак не могла собраться.

ЛЭП 500 не простая линия,

И ведем мы ее с ребятами…

– Конь о четырех ногах и тот спотыкается… – с улыбкой сказал

Чокин.

Директор представлял объединенной лаборатории топливно-энергетичческого комплекса нового заведующего. Сатраев,

Шкрет и Лойтер остались заведовать секторами – командование над всеми получил Каспаков. Заведующие секторами молчали. Гримасу состроил Сатраев, остался недоволен Аленов. Перетряхивание не ко времени. Через неделю Кулу докладывать на семинаре докторскую, и он пятой точкой чуял: не к добру вернулся Жаркен.

Специально строполить против Аленова народ нужды не было. Сатраев согласился с завлабом: если Кула пропустить на специализированный совет, то он всем нам покажет. Чтобы не оставить камня на камне от методической части дисера Жаркен поговорил с лабораторным математиком Рыбаковым. Володя пообещал: не волнуйтесь, шеф, – сделаем.

Подготовка к экзекуции проходила у меня на глазах. Я не забыл, как Аленов на пару со Шкретом подгадили мне на аттестации и не думал предупреждать Кула.

Жаркен ограничился ролью председательствующего, но время от времени подзадоривал репликами Саяна и Володю Рыбакова. Ташенев ради балды стал цитировать наиболее откровенные пассажи аленовского дисера и едко вопрошать: "Как, прикажете это понимать?". Семинар ухахатывался, Кул растерялся и напрочь забыл, как следует понимать самого себя.

Рыбаков не кандидат, но дюже способный малый. Каспаков знал, что делает, когда поручил Володе отвечать за разгром методической части.

В видении Рыбакова изюминка Кула – эконометрические уравнения – приобрела постыдно жалкий вид, семинар превратился в избиение младенца. Защищал братана только Шкрет. Он говорил, что есть дисеры на порядок невнятнее работы Аленова. Что вы прицепились к своему человеку? Нельзя так. Кто-то напомнил Саше: "Мало ли что и как делают другие. Не забывай, Саша, КазНИИ энергетики – это фирма".

Заклеванный Кул переставал владеть собой. Когда Володя в очередной раз спросил: "Откуда ты взял эту чушь?", Аленов попытался юморнуть и поднял над головой свою монографию: "Отсюда". Рыбаков не замедлил съязвить: "Так ты у нас еще и классик!".

Кроме того, что Володя ястреб, он еще и опытный демагог. Он вошел в раж и подводя черту, сказал: "Вот смотришь на таких, как наш

Аленов, и перестаешь верить, что жили когда-то люди, стрелявшиеся из-за чести".

В этом месте Каспаков чуть не зааплодировал, но опомнившись, сдержался и обвел нас, сидящих, торжествующим взглядом. Атака с моря удалась. Кул с красным мордом почесывал затылок.

"И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, – думал он, – связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой".

Антон Чехов. "Студент". Рассказ.

По Бердяеву Историей движет не народ и даже не личности, а исключительно творчество. Если так, то Всемирная История вплотную приблизилась к своему завершению: сочинительство зашло в тупик и проворачивается. Все что мы видим и слышим, – вариации на тему

"Лунной сонаты".

По свидетельству И.П. Чехова, брата писателя, Антон Павлович ценил рассказ "Студент" более других своих вещей. Чехов не только тосковал об "общей идее", он, как вспоминал Бунин, опасался предстать перед потомками нытиком. Удивительно читать такое про

Чехова. Странновато выглядел бы Антон Павлович, предстань он перед читателем бодрячком, жизнерадостно выводящим тезу о том, что

"человек рожден для счастья". Для чего же в таком случае рождается человек? Во всяком случае, не для несчастья.

В примечании к рассказу "Студент" (М. "Художественная литература", 1979) приводится мнение молодого человека, оставившего запись: "…В ваших рассказах находят то, что всех мучает, чего многие еще и не сознают, а только чувствуют и не понимают, почему им так тяжело и скверно… И к Вам все прислушиваются, но никто не ждет ответа, но как дорог всем Ваш студент, возвращающийся домой с охоты в холодную ночь".

"Начало и конец обязательно должны перекликаться". – говорила

Галина Васильевна. "…Прошлое связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого…Дотронулся до одного конца, как дрогнул другой".

Много лет спустя я услышал от близкой знакомой: "Мастер и

Маргарита – роман-месть".

Каждый видит то, что видит. Не мне одному показалось, что роман

Булгакова содержит, в неявной и в открытой формах, ответы на вопросы, поставленные в начале ХХ века Антоном Павловичем Чеховым.

Не потому ли собственно в октябре 84-го и возникло ощущение, что это та самая книга, которую я ждал всю предыдущую жизнь? Главный чеховский вопрос – "общая идея". В чем она у Булгакова?

Группа крови на рукаве,

Мой порядковый номер на рукаве…

"Изабель, Изабель,…Изабель…". " Сто дней после детства" еще не начались, но Панека уже в полный рост тащится от

Виктора Цоя. Она уже не называет меня папой и пишет стихи про

"звездные нити", которыми она связана с мамой. Не могу слушать

Цоя. Пение его сродни бубнежу шамана.

Каспаков вернул рукопись со словами:

– Не ожидал от тебя…

Я и сам чувствовал, что с мемуарами выходит что-то не то. Не изложение, диктант получается у нас с Чокиным. Кто виноват? Конечно, не Курт Воннегут.

– Видишь ли…, – Жаркен Каспакович задумался и сказал. -

Писанина твоя отдает… Э-э… Ладно… Не буду… – Он небрежно отмахнулся. – Мне, например, из такого рода литературы нравится книга генетика Дубинина "Вечное движение"… А у тебя там… Чуть ли не… – Каспаков запнулся.

– Протокол? – подсказал я.

– Не то, чтобы протокол… Как тебе сказать?

Главный редактор журнала "Коммунист" Наиль Биккенин защищает

Михаила Шатрова.

– Пьесы Шатрова, может и протоколы, но протоколы особого рода.

У меня не протоколы. Каша-размазня.

Честно говоря, работа над мемуарами утомила. Добавления, добавления, вычеркивания… Не могу понять, что есть главное в биографии Чокина. Еще тогда думал, дело в том, что в повествовании нет конфликта. Если не внешнего, то хотя бы внутреннего. Пошел я на поводу у рассказчика потому, как нет у меня своей позиции.

Вчера разговаривал с Чокиным по телефону.

– Днем вас на работе не было.

– На похоронах был.

– Кто умер?

– Сын Духана Атилова.

– Какой сын?

– Ес.

– Что?!

– Да вот умер…

– От чего умер Ес?

– Не знаю.

История темная. После освобождения Ес помелькал немного и поехал на заработки в Норильск. Работал несколько месяцев и его привезли домой в цинковом гробу. Говорили, что Ес то ли повесился, то ли его подвесили. Духану не позавидуешь. Ему тоже выпало пережить смерть сыновей. Сам он скончается только в 2003- м, в возрасте 96 лет.

Я боюсь встречи с Икошкой. После того, что случилось с Есом, он легко может вновь на меня осерчать.