Глава 14

А где-то… Звезды смотрят… Не понять им печаль…

Май 1986. У "Целинного" очередь за билетами на "Зимнюю вишню" не меньше петли Горбачева в лавку за водкой.

– Наташа, что это народ от "Вишни" с ума сходит? – спросил я

Гордиеночку.

Наташа Гордиенко пришла к нам два года назад. Выпускница факультета ТЭС Алма-Атинского энергетического института дюже гарная девчонка.

– Понимаешь… "Зимняя вишня" это… Как тебе сказать… Ну это… – Наташа разволновалась.

Тема "Вишни" – ее тема..

– С тобой все ясно.

Гордиеночка девушка смышленая. Она все понимает, но сказать не может. Ишшо молодая. Мыслям тесно и так далее.

Смысл "Зимней вишни" – ожидание. Подтема зимы не случайна. Дело в замороженных чувствах. Подмороженная вишня лишена запаха и вкуса, перед употреблением ее нужно как следует подсахарить – иначе сильно обманешься. По-моему, идея Валуцкого и Мельникова в том, что ожидание должно быть вознаграждено. Должно то должно, но совсем не обязательно и вознаградится. Может я и ошибаюсь, и не было у них никакой подоплеки? Сняли кино и каждый теперь видит то, что видит.

Что делать героине Сафоновой? Растить сына и работать над собой.

Может когда-нибудь проезжающий мимо принц и притормозит карету у ее подъезда.

Надо слушать бабушку, которая учит смирению внучку:

– Жди. Терпи и жди.

В 86-м страна, уподобленная героине "Зимней вишни", тоже жила ожиданием: решится ли Горбачев перейти Рубикон? Он меня не удивлял, я не верил ни единому его слову. Поздно. Поздно, да и потом, что может один человек? Возмущало и другое. Слова, которые произносил этот человек, недостойны быть произнесенными им. Все он врет.

"Здравствуй Нуржан!

Получили на днях твое письмо. Я думал, что тебе стало известно из газет (в частности, из "Социалистик Казакстан или "Казак адебиети"). Оказывается ты не в курсе.

Крепись, брат. 25 июля мы потеряли отца. Он долго мучился…

Умер он в больнице около 10 часов утра. Я пришел его побрить и увидел… Кто был наш отец – тебе известно.

Бандероль вышлем попозже. Позднее напишу и более подробное письмо. Не переживай. Жду скорого ответа.

30 августа 1984 г.".

Летом 1984-го жара в Алма-Ате стояла как в пустыне.

С середины июня папа потерял аппетит, потом и вовсе стал отказываться от еды. Затем после того, как за одну неделю он несколько раз среди ночи упал с кровати, наступила полная парализация.

Мама готовилась. Готовилась не собственно к смерти человека, с которым прожила 52 года, а к тому, как сделать так, чтобы прощание с мужем стало событием памятно достойным, с приличествующими заслугам покойного, почестями.

Она предупредила сватов, позвонила заведующему отделом культуры

Совмина. Будьте начеку.

Хоть речь шла об отце, я ко многому привыкший, не находил в действиях мамы ни грамма цинизма. Если все к тому идет, то почему бы и не быть готовыми.

Врачи не настаивали на госпитализации отца. Предложили мимоходом пололжить в больницу и мама ухватилась. Врачи не предупреждали об отсутствии ухода за больными, но и без того понятно, что забота об отце ложится на жену и сына.

Ходил я к отцу через день-два. Сильно пил все эти дни. Мысль о смерти папы гнал от себя и, когда Айгешат в дежурство мамы у отца сказала: "Прекращай пить… В любой момент аташка может скончаться", я, хоть и был пьяный, но ненадолго задумался.

Сильно переживал дядя Боря. На руках у него была путевка в санаторий и он не знал как поступить. Мама сказала: лети себе в

Боровое, если что случится, известим.. Кроме мамы и Айгешат ходили к отцу Авлур с Женей и Галина Васильевна. Черноголовина кормила папу с ложечки черничным киселем и говорила матушке, что ни в коем случае нельзя терять надежды..

Я написал Доктору, что успел застать последний вздох отца.

25 июля 84-го с утра я позвонил Пельменю.

– Сходим в больницу к отцу… Побрею его… Потом опохмелимся.

Пельмень остался во дворе больницы, я зашел в палату. Кричал слепой парализованный сосед. Отец лежал с открытыми, остекленевшими глазами. Показалось, что лицо покрылось пятнами. С полминуты я не соображал, что произошло. Когда до меня дошло, я побежал звать медсестру. Скончался папа где-то ночью, может и раньше, но никак не позже. Умирал один, в сопровождении криков слепого старика.

Я позвонил маме, трубку взяла Айгешат. "Отец умер".- сказал я и повесил трубку.

Пришел домой и сказал матушке, что папа умер у меня на глазах.

– Ты закрыл ему глаза? – спросила мама.

– Нет.

– Ты так спокойно сказал: "Отец умер", и я удивилась тебе. – сказала Айгешат.

Я и сам, не сильно, но удивлялся себе.

Из комиссии по похоронам позвонили маме насчет автобусов. Матушка механически, а может опасаясь, что за них надо платить, ответила:

"Автобусов не надо". Впрочем, в канун похорон она принимала соболезнования и не очень-то и соображала, что и как говорить.

Сам же я в эти дни был созерцателем.

Вдобавок ко всему с утра мамина племянница соблазнила матушку дешевыми помидорами к поминальному салату. Мама обрадовалась и послала Айгешат за томатами с грядки.

Дядя Боря и Нурлаха один за одним прилетели из Кокчетава за день до похорон. Смотрел я на Нурлаху и думал: "На смерть Шефа и Ситки

Чарли ты даже телеграмму не прислал… Братья тебе не нужны, зачем тебе понадобился отец?".

Народу пришло прилично и тут выяснилось, что получилось с автобусами. Подкатил только автобус, который заказал у себя на работе младший брат Авлура Жол. Пельмень, Коля, я вышли на дорогу ловить транспорт. Никто не останавливался. Приехал Олжас Сулейменов.

Месяц назад его избрали первым секретарем Союза писателей.

До выноса тела осталось деять минут и я сказал Квазику Есентугелову:

– Ты Олжаса знаешь… Скажи ему про автобусы.

– Сейчас скажу.

Квазик подошел к Сулейменову.

Олжас недоуменно посмотрел на Квазика. За десять минут и

Сулейменов уже ничем не мог помочь.

Дядя Сейтжан, Жарылгапов говорили у могилы о папе и в это время

Женя, мать Айгешат, выступила на матушку. В смысле, какого рожна ты послала мою дочь в такой момент за помидорами? Мама оглядывалась по сторонам, понимая, что дала маху в погоне за дешевизной, и не отвечала сватье.

Жена моя подъехала за пять минут до погребения.

Все, кому полагалось знать, знали сколько и как болел отец, как знали многие подробности его жизни. Люди приходили к маме со словами утешения и чувствовалось, как они недоумевали: почему и за что

Абдрашиту так крупно не повезло, как с детьми, так и в том, что и в забвении он не получил поддержки от родных. Упреки большей частью адресовались мне. Рассудком я понимал их справедливость и не находя виновных, не находил себе места.

Недовольство собой лучше всего перемещать на посторонних. Я срывал злость на Айгешат.

– Ты написал, что о смерти человек начинает думать после сорока.

– сказал Чокин. – Это не так.

Вообще-то о смерти человек задумывается после тридцати. Написал

"после сорока" я, чтобы Чокин не подумал чего лишнего.

– Но Шафик Чокинович…

– Не так, не так… Откуда ты взял? – Чокин снисходительно улыбнулся. – О смерти человек начинает думать после семидесяти.

Чокин не имеет свободной минуты. Немудрено, что подумывать о смерти стал после семидесяти.

– Разве?

– Мысли о смерти не так уж и продуктивны…- Шафик Чокинович привалился правым боком к подлокотнику кресла. – К примеру, до своего семидесятилетия я не думал о смерти… Сейчас если и размышляю о ней, то только из необходимости.

С осени прошлого года Чокин привлек меня к работе над воспоминаниями. Книга, считай, готова. Раз в неделю у Шафика

Чокиновича появляются дополнения. Я записываю и подгоняю новый материал под уже имеющийся. Если воспоминания выйдут в следующем году, было бы замечательно. Но Чокин не торопится.

– Что-то Горбачев с Кунаевым тянет, – сказал я.