"Я вас помню, Шафик Чокинович. – сказал Брежнев. – Чем могу помочь?".

Я говорю: "Леонид Ильич, наш Каныш Имантаевич тяжело заболел.

Врачи подозревают злокачественную опухоль. По этому вопросу я побывал у министра здравоохранения Курашова, рассказал о беде товарищу Келдышу… Теперь вот, памятуя о вашем отношении к

Сатпаеву, позвонил и вам".

"Вы сделали все, что могли, – сказал Леонид Ильич, – Теперь мы в ответе за здоровье Каныша Имантаевича. Не беспокойтесь. О том, что случилось с Сатпаевым я поставлю в известность членов Президиума ЦК

КПСС и позвоню начальнику Четвертого управления Минздрава".

О чем я хотел вам сегодня сказать? – Чокин поправил очки. -

Товарищ Брежнев много сделал для казахского народа, для всего

Казахстана. Может случиться так, что начнут вспоминать упущения, ошибки Леонида Ильича… В жизни всякое бывает… Мы всегда найдем способ оправдать себя, чужие ошибки мы смакуем… В этой связи напомню о простой вещи. О том, что умение быть благодарным всегда зачтется.

А мы ведь ждали, когда умрет Брежнев.

Почему Руфа благодарен Сталину? Однажды он рассказал, как в войну раз в неделю к ним в класс входила женщина в белом халате с мешочком и весами. Женщина взвешивала сахарный песок и ссыпала в ладони школьников. Поедать сахар надо было на глазах женщины в халате и учительницы.

Руфа связывал сахар детства со Сталиным.

Советские солдаты убивают стариков и детей в Афганистане. Чем больше запачкаются в крови, тем лучше. Советы терпят поражение от моджахедов – они угодили в ловушку. Так им и надо. Из Афганистана они никогда не уйдут.

Тем не менее, эпоха Брежнева не могла существовать отдельно от меня. Что она дала лично мне?

Всего и не вспомнишь.

Глава 6

Вихри враждебные веют над нами…

В кабинете Чокина, за его спиной огромный гобелен. На нем изображена, низвергающая потоки воды, гидроэлектростанция. Стены кабинета обшиты полированным темно-коричневым шпоном. Рабочий стол, с перпендикулярно приткнутым столиком на двоих. Отдельно, по левую руку директора, большой стол для совещаний. Справа от рабочего стола вход в комнату отдыха.

На столе у директора четыре телефона. Один общегородской, через приемную; второй прямой, третий внутренний, и четвертый – вертушка.

Тут же письменный прибор из мрамора, пластмассовая карандашница и финтифлюшка для скрепок.

Чокина никто не видел в институтском туалете. По большой нужде на работе ходят только иезуиты. Шафик Чокинович не показывался в общественном месте и по-маленькому. Впрочем, на крайняк, в комнате отдыха имеется умывальник.

– Кто у тебя руководитель?

Чокин цвиркнул. Он сидел в кресле, откинувшись левым боком на подлокотник. После обеда он принял меня по записи.

– Каспаков.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать один.

– В твои годы я был уже главным инженером крупнейшего треста. А в тридцать два стал директором. – Сощурив правый глаз, Чокин изучал меня.

Какой из него Чингисхан, знать не могу. Но на службе у генерала

Горлова наш директор запросто переплюнул бы полковника Удивительного.

– Тема твоей диссертации?

– Методика оценки эффективности использования вторичных энергоресурсов.

– Насчет тебя мне месяц назад звонил Ануарбек Какимжанов. Кто он тебе?

– Дядя.

– Диссертацию в установленный срок ты не защитил.- Чокин вновь прицвиркнул. – Более того, на настоящий момент с ней у тебя полная неопределенность. Теперь, как я понял, ты просишь, чтобы тебе помогли. Я правильно понял?

– Да.

– Каспаков тебе поможет. Но писать за тебя работу никто не будет.

– Я понимаю.

– Это одно. Про тебя я уже кое-что слышал. – Директор еще больше сощурился правым глазом. – На тебя поступает много жалоб.

– Откуда?

– Из лаборатории. – Чокин наклонился в правую сторону, посмотрел вниз, поднял голову и сказал. – Теперь иди.

Разозленный я шел по третьему этажу, остановился у дверей второй большой комнаты и позвал в коридор Аленова.

– Я был у Чокина.

– Попал к нему на прием? Что он тебе сказал?

– Юлит "папа". Но дело не в этом. Он сказал, что на меня поступает много жалоб из лаборатории. Кто меня обсирает?

– Ты не догадываешься?

– Кто?

– Нурхан. Он бегает к Чокину по вечерам. Знаешь, почему он тебя вбагривает?

– Почему?

– Он недоволен, что ты со мной кентуешься. Нурхан завистник.

Что Шастри завистник, мне известно. Да-а… Из-за Кула он бы меня не закладывал Чокину. Я знал, почему он меня сторонится..

В цветочном Доктор с Надькой напоролись на Большого с компанией.

Большой спросил за полтинник. Денег у Доктора нет, на такси Большой привез его к нам домой. В квартиру с Эдькой Шалгимбаевым зашел и Ес

Атилов. И это еще не все. В моторе, прикрывая лицо шарфом, ждал их с деньгами Кеша Сапаргалиев.

Дома были матушка с Эдит Пиаф – старшеклассницей вечерней школы

Гульжан.

Доктор переминжовался и молчал Препирались с Большим мама и

Гульжан. Долг за Доктора матушка отдавать не собиралась и угрожала вызвать милицию. Большой и Ес говорили: "Вызывайте. Вам же хуже будет". Мама позвонила Жарылгапову. Сосед спустился и выдворил

Большого с Есом.

Что и говорить, Доктор не туда залез. И Большой тут стопроцентно прав. Но Есу Атилову и Кеше Сапаргалиеву память как оглоблей отшибло

– они начисто все позабыли.

Кеша Сапаргалиев с 44-го года. Чем он увлекался – я не помню. В юности Кеша дружил с Тараканом и старшим братом Пельменя -

Галимжаном. В настоящее время всегда с иголочки прикинутый, болтался он чаще в центрах.

Ес откинулся полгода назад. Сидел он за хулиганку. Как я уже отмечал, предпоследний в семье Атиловых сын, заматерел еще в семидесятых. По пьянке, говорил Пельмень, Ес представлял серьезную опасность.

Может я и ошибся, решив, что в их памяти произошел сбой.

Возможно, что они и помнили, как когда-то за них впрягался Шеф. Но

Шефа нет и не будет. Должны они остались то Шефу, но не его оставшимся братьям. Справедливо?

Справедливо.

Только вот ежели бы они знали, что в доме покойного Шефа их ждет отпор, то вряд ли бы сунулись в соучастники восстановления справедливости.

И это было бы, если не столь уж справедливо, но тоже по правилам.

Пельмень рассказал, что Большой живет на квартире Еса.

Атилов-средний женат на казашке по имени Лена. Шастают они по городу втроем.

Доктора Большой и Ес не тронули. И на том спасибо. "Могло быть хуже". – подумал я.

Я позвонил Жданову.

– Геннадий Николаевич, я вам приносил материал по вторичным энергоресурсам. Помните?

– Помню. – сказал заведующий промышленным отделом. – Статью я передал корреспонденту Паутову. Звоните ему.

Юрий Романович Паутов служил в ВДВ, выпускник журфака КазГУ.

Работал в пресс-центре Минмонтажспецстроя, корреспондентом молодежной газеты "Ленинская смена". Жена его когда-то закончила хореографическое училище, сейчас работала диспетчером в автоуправлении. У них дочь школьница.

С Зорковым я не знаком. Общался с главным энергетиком УК СЦК

Шастри, при разговорах я стоял рядом и слушал. В материале я успел много чего понаписать и про Озолинга, и про Зоркова.

Галина Васильевна читала про себя и отмечала слух: "А вот этого не надо… Может над этим еще подумаете?". Черноголовина вспоминала слова Бианки и аккуратно напоминала: "Не надо разжевывать… Думать, что читатель глупее вас, не следует. Часто читатель умнее писателя".

Мне не только не терпелось отнести очерк в "Простор", я уже не сомневался в своей профпригодности и подумывал, что Галина

Васильевна в очередной раз выправляя стиль, конструкцию материала, излишне перестраховывается.

Я звонил Паутову:

– Юрий Романовч, когда?

– Не волнуйтесь. Материал пойдет. Сами понимаете, газета не резиновая. Почти каждый день выходят документы партии и правительства. Они – первоочередные.