Софья Фёдоровна была на два года моложе Александра Васильевича. Воспитывалась в Смольном институте, знала несколько иностранных языков, в том числе, как писал Р. А. Колчак, «французский, английский и немецкий – превосходно». Письма её к мужу показывают её как женщину некрепкого здоровья, несколько обидчивую и очень самостоятельную в суждениях. Всё зло современной жизни она видела в «нечестности и материализме» (то есть в погоне за материальным благополучием). Любила повторять афоризм Петра I: «Кому деньги дороже чести, оставь службу».[197] Эти взгляды породнили её с А. В. Колчаком, хотя брак их вряд ли можно назвать счастливым.

Почти через 16 лет, в этом же городе, Колчак говорил на допросе, что тесть его был судебным деятелем.[198] По-видимому, Колчак мало интересовался, кем был покойный Ф. В. Омиров, которого он никогда не видел, а к тому же, наверно, перепутал казённую палату с судебной, поскольку не очень разбирался в системе учреждений гражданского управления. В действительности Омиров был управляющим Подольской казённой палатой, местным органом Министерства финансов. Вышел он из духовного сословия,[199] сделал неплохую карьеру, но, управляя казёнными финансами, собственных финансов не накопил. Дети, осиротевшие после его ранней смерти, оказались в очень стеснённом положении. Впоследствии Колчак из скромного своего жалованья помогал получить образование родственникам жены.

Боцман Бегичев изъявил желание ехать вместе с Колчаком в Порт-Артур. Тогда их короткая дружба была в самом расцвете. Думали, что навсегда будут вместе. Колчак сдал дела по экспедиции Оленину, написал краткий отчёт, отправил в Петербург поморов под командой Железникова, а сам, попрощавшись с отцом и женой, 9 марта 1904 года вместе с Бегичевым выехал в Порт-Артур.[200]

Судьба Э. В. Толля и его спутников была наконец выяснена, хотя этому не сразу поверили. Ещё в феврале 1904 года журнал «Мир Божий» высказывал надежду увидеть Толля среди живых. (Статья о нём была подписана инициалами В. К. – возможно, В. Г. Короленко, который мог знать Толля со времён своей якутской ссылки.[201])

Что же до Земли Санникова, призрак которой увлёк к гибели Толля, то споры о ней продолжались ещё долгое время. Хотя Колчак в конечном счете пришёл к выводу, что таковой не было и нет. «Заря», писал он, прошла совсем недалеко от предполагаемого её места, но никто её не видел, хотя горизонт временами разъяснялся. Не видел её и Нансен, хотя «Фрам» тоже прошёл примерно в тех же местах. Более того, промер глубин показал, что как раз с этих мест начинается глубоководная часть океана.

По словам Толля, продолжал Колчак, на расстоянии приблизительно 100 миль он видел землю с четырьмя плоскими вершинами. Расчёты показывают, что с такого расстояния можно видеть горы высотой не менее 7570 футов (около 2306 метров). На всём севере Сибири, писал Колчак, нет таких гор, тем менее они вероятны на границе глубоководного океанского бассейна. Можно, конечно, думать, что полярный мираж как бы «приблизил» Землю Санникова к наблюдателю. Но с ещё большей вероятностью можно предположить, что объектом игры света и воздуха, по словам Колчака, оказалась «какая-нибудь туманная банка с очень устойчивой формой, часто появляющаяся над полыньями и трещинами в ледяном покрове во время морозов, или искажённая и увеличенная гряда торосов».[202]

Но, вопреки Колчаку, легенда о Земле Санникова продолжала жить. В 1913 году ледокол «Таймыр», обогнув с севера Новосибирские острова, тоже не обнаружил никакой земли.[203]

Уже в советское время через этот же район пролёг дрейф ледоколов «Седов», «Садко» и «Малыгин». А затем стала летать полярная авиация, также ничего не заметившая. Среди полярников стала утверждаться мысль, что Санников и Толль приняли за землю огромные айсберги, которые возвышаются над морем порой до 30 и более метров. Имея при этом «декоративную отделку» в виде песчано-глинистых полос и валунов, они неотличимы издалека от настоящей земли.[204] Если эта догадка верна, то Санников и Толль видели, конечно, разные айсберги, а вот Толль и Джергели могли видеть один и тот же, севший на мель недалеко от Котельного и просидевший на ней несколько лет.

В 1946 году полярный гидролог В. Н. Степанов, обнаруживший местное повышение грунта в районе предполагаемой Земли Санникова, выдвинул другую версию. По его мнению, Земля Санникова действительно существовала, но была сложена в значительной степени из ископаемого льда, перемешанного с песком. Начавшееся в Арктике потепление привело к тому, что Земля Санникова растаяла и ушла под воду. В доказательство учёный ссылался на судьбу острова Васильевского в том же архипелаге. Этот остров был открыт Анжу, в 1912 году к нему подходил ледокол «Вайгач», а в 1936 году на его месте нашли трёхметровую банку (мель глубиной в 3 метра).[205] Ископаемый лёд, кстати говоря, играет немалую роль в геологическом строении и некоторых больших островов Новосибирского архипелага – прежде всего Новой Сибири и Большого Ляховского.

Последним защитником Земли Санникова был автор одноимённого романа, известный географ, академик В. А. Обручев. Соглашаясь, что гипотеза Степанова выглядит правдоподобно, он вместе с тем утверждал, что вопрос ещё далеко не решён. «Фрам», «Заря» и «Таймыр» могли не заметить землю в тумане. «Седов», «Садко» и «Малыгин» дрейфовали во время полярной ночи. А с самолёта можно и не увидеть небольшой островок, который либо закрыт облаками (арктическое лето всегда туманно и пасмурно), либо сливается с окружающим льдом. Но ведь летят же откуда-то с севера гуси, которых видели Нансен с «Фрама» и Толль на Беннетте. Не на льдах же они выводят птенцов. Значит, не исключено, доказывал Обручев, что где-то к северу от Новосибирских островов есть ещё не открытая земля.[206] Откуда летели гуси, которых видел Толль на Беннетте, действительно непонятно. Но это, видимо, вопрос из какой-то другой области.

Землю Санникова больше никто не ищет. Но она прочно вошла в число мировых загадок. Растворилась ли она в воздухе, как туманный мираж, или, снявшись с мели, продолжила свой путь и затерялась в ледяных просторах? А может быть, скрылась под водой, так и не дождавшись своего первооткрывателя.

Глава третья

В осаждённом Порт-Артуре

Вечером 26 января 1904 года порт-артурские китайцы встречали Новый год по лунному календарю. Согласно буддийской традиции за праздничным столом собиралась вся семья с приглашёнными друзьями. Подавали «особые девять супов». От каждого супа в миске должно было немного остаться. Остатки сливали в большую чашу. Туда же бросали всякую ветошь, хлам. Это символизировало накопившееся за год в доме зло. Затем при свете фонаря чашу несли на пустырь, выкрикивая: «Прочь отсюда! Прочь отсюда!» Возвращаться назад надо было быстро, не оглядываясь. Иначе прошлое могло вернуться в дом вместе с тем злом и грехом, с которыми оно неразрывно соединилось. Человек, учили ламы, должен идти тропой жизни, не оборачиваясь назад – никакой привязанности, никаких сожалений. Даже если уходящий год уносит с собой мирную жизнь.

Китайские газеты писали, что война вот-вот начнётся. Две соседние империи на земле Китая будут решать свой спор. Горе и смерть, которые несёт всякая война, коснутся не только соседей, но прежде всего их, китайцев. Но ведь смерть всё равно ожидает каждого человека. Главное, как учил светлый Будда, успеть при жизни разрушить три главные зависимости – страстное желание, зависть и эгоистическую привязанность к земному существованию. Тогда очистившийся разум человека будет включён в более высокое существование и поведёт его, этого человека, освободившегося от жизненных пут, к окончательной цели, которая есть океан истины, вечный мир нирваны.