Как будто не зная, что парень ослеп, разъяренный мельник толкнул его к окну. Тот споткнулся, вскрикнул и, налетев на стол, едва не упал. Мельник схватил его за плечи, распахнул ногой дверь и вышвырнул батрака во двор.

Глазные яблоки продолжали лежать на полу. Я обошел вокруг, встретившись с их невозмутимым взглядом. Сначала кот, а за ним и кошка, осторожно вышли на середину комнаты и начали играть глазами будто клубком ниток. На свету от масляной лампы кошачьи зрачки превратились в узкие щелки. Животные перекатывали глаза, обнюхивали их, лизали и ласково перебрасывали друг другу мягкими лапками. Глаза смотрели на меня из всех углов — они, казалось, зажили новой самостоятельной жизнью.

Я смотрел на них с восхищением. Если бы мельник вышел из комнаты, я бы подобрал их. Разумеется ими еще можно было смотреть. Я носил бы их в кармане, вынимая когда нужно и накладывая поверх своих. А может я смог бы приладить их на затылке и они как-нибудь сообщали бы мне, что там происходит у меня за спиной. Еще лучше было бы оставить их где-нибудь, и узнать потом, что происходило там в мое отсутствие.

Возможно глаза и не намеревались служить еще кому-то. Они легко могли убежать от кота и кошки и укатиться в двери. Теперь, как выпущенные на волю птицы, они могли свободно бродить по лесам, полям и озерам. Такие крохотные, они легко могли спрятаться и, живя на воле, вечно наблюдать за людьми. Я разволновался от этих мыслей и решил незаметно прикрыть двери и поймать глаза.

Играющие животные явно раздражали мельника. Он выбросил их в двор, а глаза раздавил своими тяжелыми ботинками. Что-то хрустнуло под толстой подошвой. Лопнуло чудесное зеркало в котором мог отразиться весь мир. На полу осталась только горсточка слизи. Меня охватило чувство огромной потери.

Не обращая на меня внимания, мельник уселся на скамью и, медленно раскачиваясь, уснул. Я постоял немного, потом осторожно поднял окровавленную ложку и начал убирать посуду. Это была моя работа — подметать пол и поддерживать чистоту в комнате. Убирая, я старался не смотреть на раздавленные глаза. В конце концов, отвернувшись, я сгреб липкую слизь и забросил ее в печь.

Я проснулся рано утром. Снизу доносился храп мельника и его жены. Я тихонько собрал еды, заправил комету горячими углями и выскочил во двор.

Батрак лежал у стены мельницы, рядом с амбаром. Сперва я хотел побыстрее прошмыгнуть мимо, но, вспомнив, что он ничего не видит, остановился. Батрак до сих пор не оправился от потрясения. Он стонал и всхлипывал, прикрывая лицо руками. Его лицо, руки и рубаха были покрыты коркой засохшей крови. Я хотел заговорить с ним, но испугался, что он может спросить о своих глазах и мне придется сказать, чтобы он забыл о них, потому что мельник все растоптал. Мне было очень жалко парня.

Я задумался, не теряются ли вместе со зрением воспоминания обо всем увиденном раньше? Если да, то исчезает возможность видеть даже во сне. Если же нет — то не так это и страшно. Насколько мне было известно, мир везде одинаков. Даже люди, хотя и отличаются друг от друга как звери и деревья, хорошо запоминаются лишь если знать их много лет. Я прожил всего семь лет, но уже много всего помнил. Когда я закрывал глаза, то ясно представлял себе разные мелочи. Кто знает, может без глаз батрак увидит совершенно другой, более привлекательный мир.

Из деревни донесся какой-то шум. Побаиваясь, что он может разбудить мельника, я пошел со двора, время от времени трогая свои глаза. Теперь я знал какие слабые корни у глаз и шел очень осторожно. Когда человек наклоняется, его глаза свисают как яблоки с дерева и легко могут выпасть. Я решил поднять голову вверх когда буду перелезать через ограду, но тут же споткнулся и упал. Я со страхом ощупал глаза и убедился что они на месте. Проверив, как они открываются и закрываются, я с восторгом заметил летящих неподалеку птиц. Они летели очень быстро, но я мог проследить их полет и даже увидел, как они взмыли к облакам и стали меньше дождинки. Я решил, что теперь буду запоминать все, что увижу; и если у меня вынут глаза, я до конца жизни буду вспоминать то, что успел увидеть.