LE PARADIS ARTIFICIEL[1]

Истома тайного похмелья

Мое ласкает забытье.

Не упоенье, не веселье,

Не сладость ласк, не острие.

Быть недвижимым, быть безмолвным,

Быть скованным… Поверить снам,

И предавать палящим волнам

Себя, как нежащим губам.

Ты мной владеешь, Соблазнитель,

Ведешь меня… Я — твой! с тобой!

В какую странную обитель

Плывем мы голубой водой?

Спустились лавры и оливы

К широким белым ступеням…

Продлись, продлись, мой миг счастливый,

Дремлю в ладье, у входа в храм…

Чья шея, гибкая, газелья,

Склонилась на плечо мое?

Не упоенье, не веселье,

Не сладость ласк, не острие.

Нет, ничего мечте не надо!

Смотреть в хрустальный небосвод,

Дышать одной тобой, услада

Журчащих и манящих вод!

Все позабыть, чем жил я прежде,

Восторг стихов, восторг любви…

Ты, призрак в голубой одежде,

Прекрасный миг останови!

Пусть зыблют бледные оливы

Тень по широким ступеням.

Я — недвижимый, я — счастливый,

Я предан нежащим губам.

Сверкает чье-то ожерелье

Так близко… Милая, твое?

Не упоенье, не веселье,

Не сладость ласк, не острие…

1909–1911

В ПУСТЫНЯХ

Так вот в какие пустыни

Ты нас заманил, Соблазнитель!

Бесстрастный учитель

Мечты и гордыни,

Скорби целитель,

Освободитель

От всех уныний!

Эта страна — безвестное Гоби,

Где Отчаянье — имя столице!

Здесь тихо, как в гробе.

В эти границы

Не долетают птицы;

Степь камениста, даль суха,

Кустарник с жесткой листвой,

Мох ползучий, седой,

Да кусты лопуха…

Здесь мы бродим, тобой соблазненная рать,

Взорами, в ужасе, даль обводя,

Избегая смотреть друг на друга.

Одним — смеяться, другим— рыдать,

Третьим безмолвствовать, слов: не найдя,

Всем — в пределах единого круга!

Иные, в упорстве мгновенном,

Ищут дороги назад,

Кружатся по пустыне холодной,

Смущающей очи миражем бессменным,

И круги за кругами чертят,

Бесплодно,—

По своим следам

Возвращаясь к нам.

Другие, покорно, на острых камнях

Лежат и грызут иссохшие руки,

Как на прахе брошенный прах,

И солнечный диск, громаден и ал,

Встает из-за рыжих скал,

Из-за грани прежней отчизны,

Страны Любви и Жизни,

Что стала страной — Вечной Разлуки.

У нас бывают экстазы,

Когда нежданно

Мы чувствуем жизнь и силы!

Всё меняется странно:

Камни горят, как алмазы,

Новые всходят на небо светила,

Расцветают безвестные розы,—

Но, быстро осыпаются грезы,

Тупо мы падаем в груды колеблемой пыли,

Тупо мы слушаем ветер,

Еле качающий дремлющий вереск,—

В бессилии…

И тогда появляешься ты,

Прежний, Юный, Прекрасный,

В огненном Маке,

Царь Мечты.

Властно

Нам делаешь знаки,

И, едва наступает тишь —

Прежний, Прекрасный, Юный,—

Голосом нежным, как струны,

Нам говоришь:

«Я обещал вам восторга мгновенья,—

Вы их узнали довольно!

Я обещал вам виденья,—

Вы приняли их богомольно!

Я обещал вам сладости изнеможенья,—

Вы их вкусили вполне!

Поклонитесь мне!»

И, пав на колени,

Мы, соблазненная рать,

Готовы кричать

Все гимны хвалений,

Веселясь о своем Господине:

«Слава, Учитель

Мечты и гордыни!

Скорби целитель,

Освободитель

От всех уныний!

Да будем в пустыне

Верны нашей судьбе!

Вне Тебя нам все ненавистно!

Служим тебе —

Ныне и присно!»

1911

ПОД МЕРТВОЙ ЛУНОЮ

В МОЕЙ СТРАНЕ

В моей стране — покой осенний,

Дни отлетевших журавлей,

И, словно строгий счет мгновений,

Проходят облака над ней.

Безмолвно поле, лес безгласен,

Один ручей, как прежде, скор.

Но странно ясен и прекрасен

Омытый холодом простор.

Здесь, где весна, как дева, пела

Над свежей зеленью лугов,

Где после рожь цвела и зрела

В святом предчувствии серпов,—

Где ночью жгучие зарницы

Порой влюбленных стерегли,

Где в августе склоняли жницы

Свой стан усталый до земли,—

Теперь торжественность пустыни,

Да ветер, бьющий по кустам,

А неба свод, глубоко синий,—

Как купол, увенчавший храм!

Свершила ты свои обеты,

Моя страна! и замкнут круг!

Цветы опали, песни спеты,

И собран хлеб, и скошен луг.

Дыши же радостным покоем

Над миром дорогих могил,

Как прежде ты дышала зноем,

Избытком страсти, буйством сил!

Насыться миром и свободой,

Как раньше делом и борьбой,—

И зимний сон, как всей природой,

Пусть долго властвует тобой!

С лицом и ясным и суровым

Удары снежных вихрей встреть,

Чтоб иль воскреснуть с майским зовом,

Иль в неге сладкой умереть!

8 октября 1909

ЗЕРНО

Лежу в земле, и сон мой смутен…

В открытом поле надо мной

Гуляет, волен а беспутен,

Январский ветер ледяной,

Когда стихает ярость бури,

Я знаю: звезд лучистый взор

Глядит с темнеющей лазури

На снежный мертвенный простор.

Порой во сне, сквозь толщь земную,

Как из другого мира зов,

Я глухо слышу, жутко чую

Вой голодающих волков.

И бредом кажется былое,

Когда под солнечным лучом

Качалось поле золотое,

И я был каплей в море том.

Иль день, когда осенней нивой

Шел бодрый сеятель, и мы

Во гроб ложились, терпеливо

Ждать торжествующей зимы.

Лежу в могиле, умираю,

Молчанье, мрак со всех сторон…

И всё трудней мне верить маю,

И всё страшней мой черный сон…

11 ноября 1909

«Цветок засохший, душа моя!..»

Цветок засохший, душа моя!

Мы снова двое — ты и я.

Морская рыба на песке.

Рот открыт в предсмертной тоске.

Возможно биться, нельзя дышать…

Над тихим морем — благодать.

Над тихим морем — пустота:

Ни дыма, ни паруса, ни креста.

Солнечный свет отражает волна,

Солнечный луч не достигает дна.

Солнечный свет беспощаден и жгуч…

Не было, нет, и не будет туч.

Беспощаден и жгуч под солнцем песок.

Рыбе томиться недолгий срок.

Цветок засохший, душа моя!

Мы снова двое — ты и я.

<1911>