XI

Легионы Дивного Юлия готовились к битве. По ночам выставляли двойной дозор. Днем шли форсированным маршем, не растягивая колонн, не делая привалов. За каждым камнем подкарауливала смерть.

Наконец вдали показался укрепленный лагерь Секста. Легаты Помпея, Афраний и Петрей, заняли позицию в узкой, сжатой горами долине. Рубежом обороны им служила крепость Илерда на Сикорисе, притоке Эбро. Укрепленный каменный мост соединял город с долиной.

Цезарь разбил свой лагерь выше помпеянцев. Начали готовиться к правильной осаде. Через Сикорис перекинули два временных моста. Наводка их досталась нелегко. Пока саперы работали, полунагие, в холодной горной воде, их товарищи на берегу отбивали атаки.

В войсках Секста сражалось много иберийцев. Более приспособленные, чем италики, к суровому климату нагорий, знающие каждую тропку, каждый камешек в окрестных горах, они легко пробирались в тыл врага и непрерывно тревожили римлян.

Предвесенние дни, ветровые и пасмурные, вселяли в души людей, заброшенных на чужбину, уныние и робость. Реки, серые и многоводные, вздулись. Половодьем снесло оба моста, доставшихся с таким трудом.

Лагерь Цезаря оказался отрезанным. Начался голод, а на левом берегу скоплялись припасы, сосредоточивались подкрепления из Галлии. В дни самого высокого паводка, когда ни одно живое существо уже не в силах противостоять гневу реки, иберы личной гвардии Секста напали на левобережные склады. Горстка легионеров, отрезанных от своих, не выдержала натиска лучших когорт Помпея. Битва превратилась в избиение. А на другом берегу толпились товарищи избиваемых. Видели взмахи мечей и полет дротиков, слышали удары и вопли, но бешеный поток преграждал им путь. Марий Цетег прыгнул в волны Сикориса, но течение увлекло его.

Отчаянно ругая безумца, Сильвий швырнул тонущему должнику веревку. Цетег был спасен.

— Собачий сын! — обрушился на него кредитор. — Захотел от меня на тот свет улизнуть?!

Гирсий отправил обоих под арест и под страхом смертной казни запретил воинам попытки к переправе... А люди гибли, гибли на глазах вождя, бессильного спасти их.

Молодой галл-полукровка, подбежав к самой воде, звал отца-ветерана:

— Скажи маме... — Копье ибера оборвало его вопль.

Овладев запасами, солдаты Секста облили отсыревшую муку маслом и подожгли. Бурые клубы дыма повалили над складами. В них задохнулись те, кто устоял от врага... Ветер дул с запада и до голодных людей доносились пряные запахи сжигаемой пищи.

XII

В солдатский паек давно уже не входил хлеб. Выдавали лишь толченые коренья. Однако у палатки вождя каждое утро Чьи-то руки ставили котелок с размоченными корочками, огрызками, крошками вперемешку с мусором походных сумок. Последнее, припрятанное на самый черный день, отдавали солдаты своему маленькому божку. Котелок неизменно прикрывала дощечка с корявыми буквами: "Нашему деточке Октавиану". Но уровень хлебной жижицы все понижался и понижался. Однажды в котелке оказалась кашка из толченых трав. Цезарь смахнул слезу. Его Маленький Юлий молча умирал.

Октавиан не жаловался на голод, а только еле слышным голоском повторял, что ему холодно. Он всегда ел мало, и теперь его одолевали не столько резкие муки голода, сколько сонливая слабость и постоянный озноб. По ночам Цезарь не выпускал малыша из объятий, дышал на посиневшие ножки. Днем легионеры по очереди приходили нянчить мальчика. Ребенок не открывал глаз. Лишь однажды, когда его взял Антоний, Октавиан приподнял веки.

— Не надо... Не люблю тебя... — Рванувшись, потерял сознание.

Антоний удивленно и огорченно посмотрел сперва на мальчика, потом перевел взгляд на Цезаря...

— Дай сюда. — Цезарь умелым движением переложил больное дитя на свое плечо. — За что судьба так карает меня... Сперва моя девочка, потом он... Неужели я должен потерять все, чтобы целиком принадлежать Риму? Антоний, друг...

Антоний молча вынул нож и быстрым ударом надрезал руку у локтя.

— Скифы излечивают умирающих горячей кровью. Я молод и силен. — Он отвернулся...

...Ребенок, порозовев, уснул. Антоний, не гладя, старался завязать ранку.

— Позволь, я перевяжу. — Цезарь ловко наложил повязку и неожиданно поднес к губам руку друга. Антоний отдернул.

— Не рассказывай Фульвии. Она не любит чувствительности. А в общем, и рассказывать не о чем... Мальчишка невзлюбил меня, но ведь мне все твое дорого... — Не договорив, он вышел.

В небе летел караван птиц. Они летели высоко, и даже самый искусный лучник не смог бы сбить их. Шла весна. Паводок спал. Сикорис, уже не бурный и клокочущий, плавно катился мощным спокойным потоком.

Ветераны галльских походов принялись сколачивать легкие челноки из прутьев и кожаных обшивок. На таких лодочках кельты совершают длительные плавания по многоводным лесным рекам и даже пересекают Море Усопших Душ, отделяющее Галлию от Британии.

Левый берег лежал в утренней дымке, близкий и незащищенный. Смельчаки почти без потерь овладели провиантом противника. Помпеянцы, растерявшись от неожиданного нападения, отступили к Илерде. Но каменный мост остался в их руках. А кто владел переправой, тот царил над долиной. Штурмовать укрепленную твердыню на утлых лодочках не мог позволить себе даже Гай Юлий Цезарь. Однако остроумная догадка старого Гирей я подсказала выход. Стали рыть отводной канал. Уровень реки понижался с каждым часом. Не дожидаясь окончательного обмеления, легионеры Цезаря, где вброд по плечи, где вплавь, ринулись к Илерде.

Бой был кровопролитный, но длился недолго. Измученные тяжелой зимой, солдаты сражались со всем ожесточением и отчаянием. Каждый понимал — битва за Илерду решит: жизнь или смерть всей армии Цезаря.

За линией боя, вне полета вражеских стрел, водрузили штандарт золотого орла. У подножия знамени, укрытый с головой плащами, лежал Октавиан. Когда началось сражение, он высунул голову и с тревогой спросил:

— Цезаря не убьют?

— Дивный Юлий неуязвим, — ответил легионер, охраняющий знамя.

Октавиан облегченно вздохнул.

— А как ты думаешь, Антония убьют?

— Нет.

— А может быть, убьют? — лукаво повторил мальчик.

Битва уже стихала. Ветераны Цезаря разбили вспомогательные отряды туземцев. Легионеры же Секста — италики — не пожелали обнажить меч против Дивного Юлия. Несли к его ногам знамена, вели связанных, не захотевших сдаться добром. Сын Помпея бежал к пиратам. А Цезарь повел свои легионы на самый край Иберийской земли — в счастливую и плодородную Лузитанию, чьи берега омывал бескрайний, теплый океан.

Оттуда плыли на лигуpax. Массалия после недолгой осады была взята, и массалиоты признали над собой власть Цезаря.

Юг Италии очистил от помпеянцев посланный вперед Антоний. Потерпев поражение на Западе, Великий сосредоточил все свои силы в Элладе.

Глава девятая

I

Октавиан вернулся в Аполлонию героем. Он один из всей школы побывал в настоящем походе.

— Я бился наравне с Цезарем в первых рядах, не отступая ни шагу, — ораторствовал наследник Дивного Юлия перед восхищенными слушателями.— Секст Помпей рассек на мне шлем, но я продолжал сражаться с непокрытой головой, и он бежал, бросив щит и меч.

Когда Агриппа по старой памяти стал раздевать его на ночь, Октавиан не позволил:

— В походе даже полководцы раздеваются и одеваются сами.

— Ладно, завтра сам, а сегодня я уложу.

Октавиан обвил друга рукой за шею и шепнул:

— А тебя били?

— Шкуру спустили.

— из-за меня? Никогда Цезарю не прощу.

Агриппа удивился:

— Меня драли за мои проделки. Я связался с Титом Статилием, и мы всю школу перевернули.

— Ты что сваливаешь на меня? — отозвался Тит Статилий. — Он таким отчаянным заделался, что мне и не угнаться.

— Это я от тоски, — тихо признался Агриппа, укутывая своего питомца.