ВСТРЕЧНОЙ
Они не созданы для мира.
Во вселенной, страшной и огромной,
Ты была — как листик в водопаде,
И блуждала странницей бездомной,
С изумленьем горестным во взгляде,
Ты дышать могла одной любовью,
Но любовь таила скорбь и муки.
О, как быстро обагрялись кровью
С нежностью протянутые руки!
Ты от всех ждала участья — жадно.
Все обиды, как дитя, прощала,
Но в тебя вонзались беспощадно
Острые, бесчисленные жала.
И теперь ты брошена на камни,
Как цветок, измолотый потоком.
Бедная былинка, ты близка мне, —
Мимо увлекаемому Роком!
Сентябрь — ноябрь 1907
Е. Т
Кто глаза ее оправил
В завлекательный магнит?
Вместо сердца камень вставил,
Желтый камень хризолит?
И когда в блестящем зале,
Взор склонив, скользит она, —
Словно искрится в бокале
Ледяной огонь вина!
Смех ее — что звонкий голос
Разыгравшихся дриад.
Как на колос спелый колос,
Косы сложены назад.
Ах, я верю! в час, как щелкнет
Оградительный замок,
И весь мир кругом примолкнет,
Словно скромен и далек, —
Что за радость к этим губкам
Губы алчные склонить,
Этим жгучим, острым кубком
Жажду страсти утолить!
Да, я верю: в этом теле
Взвивность синего огня!
Здесь опасность, — в самом деле! —
Чур меня! ах, чур меня!
1909
НАЧИНАЮЩЕМУ
…доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит!
Нет, мы не только творцы, мы все и хранители тайны!
В образах, в ритмах, в словах есть откровенья веков.
Гимнов заветные звуки для слуха жрецов не случайны,
Праздный в них различит лишь сочетания слов.
Пиндар, Вергилий и Данте, Гете и Пушкин — согласно
В явные знаки вплели скрытых намеков черты.
Их угадав, задрожал ли ты дрожью предчувствий неясной?
Нет? так сними свой венок: чужд Полигимнии ты.
1906
ИСПОЛНЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ
Романтическая поэма
Благоговейно посвящается,
памяти В. А. Жуковского
Угрюм и грозен замок Твид.
Он со скалой как будто слит,
Как будто вырос из скалы.
Гнездятся по углам орлы,
От стен идет нагой отвес,
Внизу синеет хвойный лес,
И, недоступно далека,
Змеится белая река.
Владыка замка, Гуго Твид,
Издавно бранной славой сыт.
Добытым на войне добром
С излишеством наполнен дом.
Казне у Твида счета нет;
С ним не тягается сосед,
А Твид оспорит короля;
Подвластны Твиду все поля,
Твид — стар, но силен до сих пор;
В его руке как гром топор;
И Твиду старому верна
Его прекрасная жена.
Ее он девочкой увез
На свой незыблемый утес;
Хранил года как ценный клад;
Воспитывал как добрый брат,
Чтоб после выбрать жениха;
Берег от тайного греха
Меж верных слуг и старых дев;
Но, божьей волей, овдовев,
Назначил ей удел иной
И сделал пленницу женой.
Гертруда вся — как сладкий сон.
Туманной тенью углублен
Ее лучистый взор; у ней
Звук голоса — как пенье фей,
И россыпь золотых волос —
Как кудри дев из мира грез;
Она легка — как тихий снег,
Ее беззвучен легкий бег,
Ее шагов не помнит слух,
Как будто мимо веял дух.
Вся жизнь Гертруды, с ранних лет,
Прошла, вдали от зол и бед,
На неприступной высоте.
Она лишь смутно, как в мечте,
Знавала реки и леса;
Ей ближе были небеса,
Где тихо облака плывут,
Где ночью ангелы поют,
Да лики с сумрачных икон —
Христа и вдумчивых мадонн.
Она была страстей чужда,
Людей не зная; иногда
Ей пел зашедший к ним певец
О связи любящих сердец,
Но внятней, чем любовный стих,
Ей были жития святых.
И, зная, как она живет,
Легенды заживо народ
Об ней слагал, — и слух ходил,
Что чудо ей господь явил.
В своей молельне, в дни поста,
Она усердно у креста
Одна молилась в поздний час,
И слезы из прекрасных глаз
Лились Христу на язвы ног;
И, вдруг, изваянный венок
Над каменным святым челом
Расцвел, как ветка под дождем!
И верили, — что вся страна
Ее мольбой охранена.
Шестые сутки в замке Твид
Огонь до полночи блестит.
В восточной башне угловой
Гость водворился дорогой:
Граф Роберт — Гуго давний друг.
Один, без спутников и слуг,
Обетом связанный своим,
Идет он, скромный пилигрим,
В одежде инока и бос
В страну, где пострадал Христос.
Граф Роберт смертный грех свершил.
Он брата своего убил
В порыве гнева и с тех пор
Поднять не смеет скорбный взор.
Не снят с души тяжелый грех,
И граф не ведает утех.
И чужд ему веселый пир,
И грустен радостный турнир.
В его душе клеймо одно
Рукой горящей возжжено;
В его душе одна лишь страсть:
Пред гробом господа упасть
И вымолить себе покой…
Зачем же в башне угловой,
Где думал вечер отдохнуть,
Он медлит, позабыв свой путь?
Граф Роберт — молод и красив.
В его кудрях стальной отлив;
Всегда он смотрит словно вдаль,
Но затаив в себе печаль,
Его глаза — как два клинка;
Его слова, как облака,
Меняют формы каждый миг;
Но ярче и мудрее книг
Его обдуманная речь,
Сердца разящая, как меч.
С Гертрудой встретясь в первый раз,
Не поднял Роберт темных глаз.
То было поздно, в час глухой,
На узкой лестнице витой,
Где злые тени при огне
Качались грозно по стене.
Промолвил он, лицо клоня:
«Молись, святая, за меня!»
И был встревоженной мольбой
Ее ответ: «Господь с тобой!»
Но день спустя, в такой же час,
Опять вдали от чуждых глаз
Они сошлись. Был мрак уныл,
Над черной бездной ветер выл,
И в свете молнии — бледна
Была Гертруда у окна.
Шепнул смиренный пилигрим:
«Твоей молитвой я храним
Сегодня!» Но, смотря во тьму,
Та не ответила ему.
Когда же, в третий раз, опять
Пришлось им вместе задрожать
На башне перед ликом звезд, —
С груди сорвал он черный крест,
И пал к ногам ее, и ей
Сказал безвольно: «Будь моей!» —
Сказал, и к ней лицом приник…
И темен был безмолвный миг…
Но вдруг, как солнце впереди,
Ее ответ зажегся: «Жди!»
Письмо Гертруды
«Мой господин! мой царь! мой брат!
Свершилось. Нет пути назад.
Не жаль мне в прошлом ничего.
Хочу лишь взора твоего,
Твоих, огнем горящих, уст.
Мир без тебя и дик и пуст.
Я годы целые спала;
Взошла денница и сожгла
Мои глаза своим лучом.
Рублю я радостным мечом
Нить жизни краткой — пополам.
Души спасенье я отдам
За день с тобою, — и в аду
У ног твоих я рай найду!
Как сон, я скину дни мои!
Увижу лес, поля, ручьи,
Увижу вольных певчих птиц!
У наших западных границ
Есть лог и три Проклятых Пня.
На склоне дня там жди меня!»
Алеют тихо облака.
И безрассудна и робка,
Лицо закрыв густой фатой,
В одежде странницы простой
Гертруда вышла из ворот.
Ее никто не поведет,
Ее никто не охранит, —
Но тщетно будет Гуго Твид
Искать изменницы-жены.
Ее движенья решены,
Как решена ее судьба:
Она — счастливая раба,