Когда я устроилась, Фрида повела нас на кухню, где саксонки проводили время, пока мужчины сидели в зале. Они бесцеремонно рассматривали нас, проявляя явный интерес к золотому ожерелью Игрейны. Даже мое платье вызывало у них удивление, и Винни тоже купалась в лучах славы своей хозяйки.

Меня усадили на скамью около печи, и жена вождя представила мне своих домочадцев, а затем познакомила меня со своей самой младшей дочерью.

– Эостра, – материнская гордость придала силу голосу Герты. – Она наш виночерпий.

Девушке, которая, как богиня весны, сияла в этом сумрачном мире, подходило это имя. Светлые волосы Эостры были заплетены в длинные косы, и, когда она поклонилась, я вспомнила Ровену, эту знаменитую саксонскую красавицу, ставшую женой Вортигерна.

Говорили, что старый тиран влюбился в нее, когда она подносила ему на пирушке чашу с вином. Я гадала, что же случилось с ней, когда Амброзии победил ее мужа – никто никогда после этого о ней не говорил.

Когда закончились представления, женщины начали разговаривать между собой. Несмотря на то, что они говорили на диалекте, я понимала их речь. Саксонки говорили о детях. Как я поняла, каждая из них уже имела детей, а некоторые даже жаловались, что их слишком много. Я же хотела всего одного ребенка и злилась из-за такой несправедливости, недоумевая, за что боги разгневались на меня.

На следующий день мы выехали из усадьбы Витгара, сопровождаемые веселыми криками и дружескими пожеланиями доброго пути. Мужчинам у Витгара понравилось гораздо больше, чем мне Артур обещал этим людям, что будет защищать их права, выслушивать жалобы, а они заверили его в своей преданности. Я считала, что эта поездка была напрасной потерей времени, но мой муж остался ей доволен.

Витгар послал с нами Брида, чтобы он провел нас через Вельд, чащу, в которой римляне некогда плавили железо, и где до сих пор остались огромные насыпи шлака. Теперь здесь располагались отдельные саксонские поселения. Все дома казались нам одинаковыми.

Когда мы выехали на Римскую дорогу, мужчины разделились на две группы: одни поехали впереди, а другие сзади женщин, чтобы охранять их Ланселот занял свое место рядом с Артуром. Некоторое время я пыталась ехать рядом с ними – ширина дороги вполне позволяла это, – но бретонец с Артуром пустились в бесконечные разговоры, не обращая никакого внимания на меня. Казалось, что реакция Ланселота на мои слова, произнесенные у въезда в усадьбу саксов, никогда не повторится.

Я отстала от мужчин и ехала в одиночестве, со злостью глядя на Ланселота. Когда я увидела его в первый раз, мне показалось, что он застенчив и неловок в обращении с женщинами, но потом я видела много раз, как они с Энидой разговаривали: он смеялся и вел себя совершенно непринужденно. Ланселот никогда не позволял себе обмениваться ни с кем страстными взглядами или интимными шуточками, которыми обычно обмениваются воины, если у них есть возлюбленная. Поэтому было понятно, что его враждебность была направлена против меня, и только против меня. Меня это волновало бы меньше всего на свете, если бы он не проводил столько времени с Артуром.

Днем я разлучалась с мужем, а вечер вынуждена была проводить на кухне с женщинами-саксонками, и жизнь стала казаться мне ненужной и тусклой. Мне так не хватало легкости и веселья Корнуолла, которые мне заменила трудная жизнь саксов. Выносливые, неуступчивые переселенцы, которые приехали только с тем, что могли донести на себе, были одержимы в своей настойчивости вырвать будущее у непроходимых лесов Британии, и их решительность проявлялась во всем. Когда мы доехали до Лондона, союзные саксы уже раздражали меня, и, стараясь быть вежливой, я с нетерпением ждала привычного комфорта римского города.

Но центр Британской империи оказался ненамного лучше лагерей союзных саксов. С упадком торговли и перевозок он перестал быть нужным. Обломками статуй забивали проломы в высоких стенах, заделывая их на скорую руку. После этого они приобретали шутовской вид. Доки опустели, а знаменитый мост через Темзу едва ли выдержал бы крестьянскую телегу. Мы проехали по одному по той стороне моста, где лежали самые крепкие бревна, с осторожностью объезжая места, где дерево сгнило. Даже городские ворота не использовались по назначению, а были лишь полуоткрыты.

Остановившись под воротами, Ланс крикнул мальчишке-стражнику.

– Артур Пендрагон, верховный король Британии, просит разрешения въехать в город Лондон.

Мальчишка с любопытством посмотрел на нас, потом слез со своего места и через несколько минут вернулся с каким-то священником, торопливо оправлявшим свое облачение.

– Ваша светлость!

Это был архиепископ, который благословил наш брак в Саруме. Он слегка поклонился мне, а потом обратился к Артуру с улыбкой.

– Ты оказываешь нам большую честь, хотя мы не готовы к приезду короля. Я живу в одном крыле королевского дворца, если ты не против поселиться там вместе со мной, я постараюсь, чтобы тебе было удобно.

Артур поблагодарил его, и вскоре мы уже ехали за ним по полупустым улицам. Среди встречавшихся нам были потомки римских чиновников, бритты, выгнанные из Сассекса вождем варваров Аэллем, изредка встречались саксы, хижины которых лепились к стенам разрушенных домов. Группа саксов пошла за нами в королевский дворец. Это старое здание было запущено, а чудесный парк, окружающий его, зарос ежевикой и сорняками. Я старалась не показывать своего отвращения и работала вместе со смотрителем и его, семьей, очищая комнату, выходящую во внутренний двор, где мы могли разместить союзных саксов. Наконец-то, за праздничным столом я буду сидеть рядом с мужем!

– Не сегодня, Гвен. – Гон Артура был очень серьезным. – Мне не хотелось бы делать ничего, что может не понравиться нашим гостям.

– О чем ты говоришь? – возмутилась я, уставшая от того, что нужно помнить о присутствии саксов. – Эти люди нисколько не лучше тех, кто уничтожал кельтов, а ты беспокоишься о том, чтобы нравиться им? Ты что, сошел с ума?

– Я не хочу, чтобы ты была там, – сказал он спокойно. – На этот раз, если они что-то затеют, мы будем готовы. Но ты должна оставаться с женщинами, они ждут тебя как хозяйку.

Я прислонилась к двери, раздраженная, уставшая, проклиная еще один вечер, который придется провести с женщинами.

– Это последняя остановка, моя дорогая, – весело добавил Артур, поднимая корону, врученную ему христианами. – Потом мы едем в Каэрлеон, там начнутся заседания Круглого Стола. Он лихо надвинул корону на одну бровь и усмехнулся. – Думаю, самое время возвращаться домой.

Артур обладал той удивительной решительностью, которая увлекала за собой людей, и даже я не могла устоять против нее. Поэтому, устало улыбнувшись, я поправила его золотую корону и пожелала ему хорошего вечера с нашими гостями.

– Не жди меня, – предупредил он, – ты же знаешь, что саксы любят пировать допоздна.

Артур ушел на праздничный пир, а я направилась на кухню, уставшая, злая и несчастная.

– Иностранная королева печалится, – сказала саксонская служанка, не догадываясь, что я ее понимаю. Я рассердилась, услышав слово «иностранная», но прикусила губу, чтобы не высказать ей то, что думаю. По закону этих новых жителей и слуги, и рабы имели одинаковые права, и хотя эта женщина носила ошейник рабыни, я боялась ей что-либо сказать.

– По ее фигуре видно, что она ни разу не рожала. – Женщина оглядела меня с головы до ног. – Кто-нибудь должен отвести ее к колдунье у Вестминстерского болота.

– И что же умеет эта колдунья? – сердито спросила я.

– Она знает заговоры, готовит снадобья, вызывает духов и помогает зачать, – последовал решительный ответ. – Я могла бы отвести тебя туда… за плату, конечно, добавила она, прищуриваясь.

– Сколько?

На этот раз она осмотрела меня более внимательно, остановив взгляд на моем кольце с эмалью. Я попыталась спрятать руку в карман, но саксонка показала на мой палец. – Кольцо… разноцветное кольцо. И все. Это, конечно, не очень большая цена за собственного ребенка.