Утро за окном такое лирическое, нетронутое еще окрестными жильцами. Те немногие, что виднеются, спешат исчезнуть, прошмыгнуть.

Хочется сделать что-нибудь бодрое, из юности: например, зарядку в маечке, подобно невинной деве с картины Яблонской. Отставить ножку и потянуться к свету. А потом сесть за стол с персиками. Женские образы лезут потому, что из мужских приходит на память либо "Сватовство гусара", либо "Свежий кавалер". А "Семейство молочника" - какая-то неопределенная и подозрительная; черт их знает, что у них в семье, осел в придачу - нет, не ложится благостно.

Вот, стало быть, оставить ножку, но так, чтобы не упасть, и начать думать о невозможном, но заманчивом. Например, пообещать себе к вечеру написать роман из крестьянской жизни. Сплести венок, направить городским властям благодарственную телеграмму. У Патриарха благословиться. Выпить каких-нибудь мирных таблеток. Вообразить себе Кольцевую Автодорогу с новой линией метро. Украдкой, в уголке, инаугурироваться. Короче говоря, самые светлые и милые мысли, которых мертвые души, отсталые технически, себе и помыслить не могли.

...Утреннее очарование рухнуло.

С утра пораньше позвонил и закаркал мой приятель со Скорой.

- Я сейчас пойду на работу, - рассказал он, - купил бутылочку водки и две пива. Так что не вызывай 03, не то на меня попадешь.

Иногда он чувствует, что перехватывает через край:

- Я люблю свою работу, - трубит он обиженно. - Ты не подумай! Знаешь, дня не проходит, чтобы я кого-нибудь не спасал!

Раза два он задумался хищным гамлетом:

- Я вот только думаю - куда я их спасаю?