Перед Акопяном было широкое ущелье в гребне, оканчивавшееся тупиком, высоченной каменной стеной. Казалось, что это углубление выбрано гигантским экскаватором, а стена отполирована до зеркальной гладкости. Порода над стеной образовывала козырек; он тоже выглядел обработанным, «выглаженным» снизу. Под самым козырьком виднелось отверстие.
…Поначалу они даже не думали осматривать Фобос. Это вышло почти случайно. «Вихрь» должен был опуститься непосредственно на Марс, высадить исследовательскую экспедицию. Помешала чудовищная пустынная буря, в сравнении с которой любой земной тайфун показался бы легким ветерком. Наэлектризованный песок несся по голым равнинам со скоростью четверть километра в секунду, взметывал столбы-смерчи выше самых высоких гор. Чтобы заполнить время, Сурен упросил Панина отпустить его на «Аннушке» побывать на Фобосе. Дождавшись, пока Фобос и «Вихрь» сблизятся на своих орбитах до неполных пятисот километров, торжествующий Акопян повел «Аннушку» к загадочной марсианской луне. Она занимала его воображение с детства, с тех пор, как Сурен прочел в одной старой книге, что сие небесное тело, быть может, и вовсе искусственного происхождения, пустое внутри…
Редкий случай, когда столь блестяще оправдываются фантастические гипотезы! Ржавый щит Марса наползал на Солнце; включив нагрудный прожектор, Сурен стоял перед своей находкой. Жар охватывал его, все плыло перед глазами, и кончики пальцев противно цепенели. Он чувствовал, что не сможет сделать следующий шаг… А на далекой Земле с опозданием в три минуты Семен Тарханов увидел на своих датчиках дикую пляску цифр и кривых, обозначавших состояние разведчика.
«Вот и молодец, вот и умница!» — зажурчал под шлемом нарочито бодрый голос Виктора Сергеевича. «Давай, брат, посмотрим поближе, что это за штука такая. Только будь осторожен…»
Успокоившись, насколько это было возможно, Сурен обследовал стену. Он подпрыгнул вверх к дыре под козырьком. Снизу она представлялась небольшой, вроде норы ласточки-береговушки; но землянин вошел, не сгибаясь, в отшлифованный сводчатый тоннель. Вскоре Сурен успокоился, потому и кривые на экранах перед Тархановым сделались плавными. Вполне будничным, деловым тоном разведчик доложил на «Вихрь» и на Землю:
— Я «Гранит», нахожусь у входа в пещеру. Вход правильной округлой формы. Над ним козырек с двумя выступами, явно искусственного происхождения. Уклон хода около шестидесяти градусов. Справа и слева гладкие перила. Крепятся к стенам хода через два — два с половиной метра. Спускаюсь дальше и вниз. В полу — отверстия…
Чувство реальности исчезло — вероятно, это была защитная реакция мозга на слишком сильное возбуждение… Словно чужими глазами оглядывал Сурен глухую камеру, в которую привел его наклонный тоннель… Вот он снял с пояса геологический лазерный инструмент, попытался вырезать образец породы — не получилось, стена была прочнее любых легированных сталей. Он подумал о том, что зал, видимо, вовсе не вырублен в скале, а является частью искусственного сооружения, поверх которого навален гребень кратера. Скорее всего, в толщу Фобоса «закопан» звездолет, и зал — нечто вроде бронированного шлюза. А может быть, весь Фобос — это хорошо замаскированный звездолет, и недаром его считали полым?.. Понятно, что луч лазера нипочем материалу, предназначенному для межзвездных перелетов, — корабль, одолевающий световые годы, и не такое должен выдержать…
Перед стартом «Аннушки» он передал видеозапись всех своих приключений на «Вихрь» — мало ли что может случиться… Но полет прошел вполне благополучно. Крошка ракета вернулась в надежный трюм, а Акопян — в свою каюту.
С тех пор бортинженера снедала тоска. Отныне целью жизни Сурена стало возвращение на Фобос со специальной экспедицией. Чтобы вскрыть стену «шлюза»…
…Переговорив с Волновым — ныне руководителем отряда советских космонавтов, — Семен выключил селектор и опять вернулся в кресло за «гостевым» столиком. Акопян машинально помешивал печеньем остывавший чай, печенье размокло в кашу.
— Ну, я поговорил, — сказал Тарханов, выключая телефон.
Сурен так и подобрался в ожидании.
— Новый полет к Марсу, судя по всему, может состояться очень скоро. И не только в связи с полярными месторождениями. Намечается крупная международная экспедиция по планетам, но… Есть загвоздка. Даже две.
— Какие еще загвоздки?! Не томи душу, Сеня!
— Твое присутствие на корабле. И твой выход на Фобос.
Вздрогнув, Сурен неловким движением опрокинул стакан. Стал вытирать салфеткой лужу на столе. Тарханов остановил.
— Не надо, Светлана уберет…
— Понимаю, — сразу угаснул Акопян. — Конечно, я должен был с самого начала об этом подумать… Почему, собственно, я? Мавр сделал свое дело… Есть молодые, надо дать им проявить себя. Все правильно! А нам, значит, аммиак возить в цистернах…
— Ты опять за свое! — засмеялся Тарханов. — Ничего не понял, горячая голова… Полетишь, конечно, ты. Но прежде надо доказать — всем, всему Космоцентру! — что та штука на Фобосе действительно заслуживает внимания, а значит, специально подготовленной экспедиции. Ясно теперь?
— Как в лесу — чем дальше, тем темнее… Если видеофильм и мой доклад не считаются доказательствами, что же вас убедит?!
— Видеофильм и доклад считаются доказательствами. Без них никто бы и разговора с тобой не затевал… Но видеозапись нечеткая и темная — особенно та, что записана в тоннеле и в пещере. Нам уже десяток профессоров геологии клялся и божился, что ты нашел вполне естественные образования… А у тебя — допустим сразу крайний случай — могло произойти расстройство нервов из-за необычных условий. Ты мог попросту бредить, галлюцинировать. А Космоцентр не имеет права без серьезнейшего обоснования изменять маршрут дальнорейсового корабля, нагружать ракету добавочными приборами, инструментами. Не мне рассказывать, не тебе слушать, сколько стоит перевозка от Земли до Марса каждого килограмма топлива или груза…
— Опять-таки не вижу выхода. Хорошо: запись нечеткая, а мои впечатления — галлюцинации. Но что, кроме этого, ты можешь представить Центру? Показания своих приборов, телеметрию? Смешно. Во-первых, мое повышенное давление или там… учащенный пульс могли оказаться следствиями чего-то совсем другого… скажем, я ударился или меня что-то испугало. Во-вторых, это могла быть реакция моего организма на мои же собственные видения… или бред, как ты выражаешься!
— Логично, — кивнул Семен. — Но… все-таки ты близок к истине. Да, в качестве главного доказательства твоей правоты я хочу представить показания приборов. Только снятые не на Фобосе, а здесь. Сейчас.
— Это каким же образом? — озадаченно заморгал Сурен.
— Ты когда-нибудь слышал о гипнорепродукции? — небрежно спросил Тарханов.
Глава II
МЕТОД «ЛУННОГО КАМНЯ»
Сурдокамера клиники психофизиологов ничем не напоминала тяжелые стальные боксы начальных времен космонавтики. Обычная комната: теплые, ласкающие глаз краски стен и потолков, изящная мебель, обитая бутылочно-зеленым штофом, срезанные живые ветки в вазах, стеллаж с книгами. Не хватает только радиоаппаратуры — телевизора, магнитофона… Единственное, что напоминало Сурену об эксперименте, было специальное обтягивающее белье под домашним тренировочным костюмом да шапочка вроде плавательной. Сама ткань белья и шапочки была чувствительной к биотокам и представляла собой сплошной датчик…
Сурен вспомнил состоявшийся накануне разговор. Он сидел в соседнем помещении, возле пульта управления полетом. Подтянутые операторы старались вовсю — еще бы, ведь рядом находился «сам» Тарханов! Они готовили аппаратуру, а Семен тыкал толстым розовым пальцем в экран видеофона и гудел:
— Вот, братец, твои настоящие данные, те, из полета… Видишь? Это спектрограмма твоего голоса. По ней мно-огое можно увидеть…
— Сейчас даже уголовные преступления так раскрывают, — вмешался сухонький остролицый мужчина лет шестидесяти, суетливыми повадками напоминавший птицу. Этот человек мог позволить себе перебить Тарханова — знаменитый профессор Добрак из Брно, еще мальчишкой участвовавший ассистентом в подготовке советско-чехословацкого орбитального полета, ныне один из ведущих космофизиологов Европы. Добрак приехал в Москву специально для участия в опыте с Акопяном. По-русски он говорил безупречно. — Сначала снимают допрос, а потом прослушивают ответы и анализируют спектр частот, да… Где голос дрогнул, где нервишки подвели…