Пётр Никитич поглядывал на ручные светящиеся часы и всё поторапливал:

— Нажмём, ребята! Поезд ждать не будет. И верно: когда пришли на вокзал, оказалось, что посадка уже давно началась. Прощаться долго не пришлось. Все столпились у переполненного вагона. Миша протянул Онуте фонарик:

— Онутечка, на, возьми на память. Он хорошо светит, только надо покрепче нажимать.

Онуте взяла фонарик и направила его на Мишу:

— Спасибо, Миколас! Я буду крепко нажимать.

А Миша стал прощаться с остальными ребятами. Ему пришлось пожать примерно рук тридцать.

— До видзеня, Бронек! Висо гяро, Юргис! Висо гяро, Антанас! До свиданья, Зелёненький! Будь здоров, дядя Корней! До свиданья, папа!

— До скорого, Мишустик!

Они крепко поцеловались. Загудел паровоз. Миша вскочил на подножку. Все замахали руками, а Онуте, шагая за вагоном, махала фонариком:

— Миколас!.. Приезжай!..

Поезд прибавил ходу, и тёмный вокзал остался позади. Но Миша долго ещё видел слабый, качающийся луч карманного фонарика.

Ночью Миша спал. Утром он проснулся и стал смотреть в окно. Весь день он видел одно и то же — разбитые вокзалы, разрушенные города, спалённые леса, исковерканные мосты, воронки от бомб… Ехали по Литве — развалины; ехали по Белоруссии — развалины; ехали по Смоленщине — развалины… Сколько городов разрушила злая сила! Сколько деревень сожгла! Сколько человек убила, искалечила, обездолила!

— Мама, — спросил Миша, — а разве можно сделать, чтобы опять всё было, как раньше? Чтобы опять всё целое было?

Лежавший на соседней полке пожилой красноармеец с перевязанной головой посмотрел на Мишу и уверенно сказал:

— Сделаем, сынок! Всем миром как возьмёмся, лучше прежнего сделаем.

…Через сутки с небольшим поезд подошёл к Москве. Как приятно было очутиться в своём просторном городе, спуститься в светлые залы метро, пройтись по родному Никитскому бульварчику!

Мише казалось, будто сто лет он не был в Москве. В тот же вечер он побежал в школу. Здесь пахло масляной краской, лаком. Кругом всё было побелено и покрашено.

Миша взбежал на второй этаж и остановился у дверей пионерской комнаты. За дверью был слышен знакомый голос Лины Незвановой.

Миша не выдержал и толкнул дверь.

И тут сразу все — и Олежка, и Хаким, и Нойка, и Митя Попов… — все повскакали со своих мест, кинулись к Мише и давай его тормошить.

Встреча была бурной. Наконец, когда все угомонились, Миша стал рассказывать про своё путешествие…

А месяца через два, когда Миша сидел дома и готовил урок, вошёл дядя Серёжа. Он привёз Мише письмо. Миша развернул бумажный треугольник. Оттуда выпало два жёлтых цветка с тёмно-зелёными листочками. Миша подобрал их и стал читать:

«Дорогой Миколас! Я поступила во второй класс. Я по тебе скучаю. Я теперь тоже пионерка, и все ребята. А Бронек звеньевой, и я даже тоже звеньевая. А папа уже поправился. Зеличок поступил в детский дом. А я тебе посылаю наши цветы — называются рута.

Дорогой Миколас! Уже открылся Дворец пионеров. И Юргис с Бронеком слепили из глины подвал, как было у нас. Называется макет. И поставили в „комнате сказок“.

А твой фонарик светит очень хорошо. И все тебя вспоминают. Приезжай! И напиши большое письмо. Висо гяро! Онуте Петраускайте».

Ниже разными почерками было столбиком выведено: «Юргис Межелайтис, Бронек Яблонский, Юзек Козельский, Антанас Балтрушка, Янек Капелюх…» и ещё много подписей.

А в самом конце большими кривыми буквами было нацарапано: «Зелицок».

Миша улыбнулся и понюхал цветы. Они немного завяли и всё-таки нежно пахли, словно ещё росли на родной литовской земле.