ЯКОВ ТАЙЦ

ПОД ГОРОЙ ГЕДИМИНА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«СВЕТИТЬ ВСЕГДА»!

Глава первая

ФОНАРИК

По улице идёт мальчик. В руках у него фонарик. Фонарик этот не простой, а особенный.

Обычно фонарик горит от батарейки, а в этом никакой батарейки нет. Там маленькая динамка, и надо нажимать. И выходит, будто ты сам светишь, будто ты сам — маленькая электростанция. Сильней будешь нажимать — света будет больше, слабей — меньше.

Но у мальчика с фонариком, видно, руки сильные, потому что фонарик горит отлично.

Мальчика зовут Миша. Фамилия его — Денисьев. А фонарик подарил ему папа.

Дело было давно, ещё зимой. Миша с мамой готовились тогда встречать Новый год — сорок четвёртый. Утром они вышли на Пушкинскую площадь за ёлкой. Елку надо было выбрать особенную, потому что Мише под Новый год исполняется десять лет.

Вдруг Миша закричал:

— Мама, смотри, чудо!

И верно: на площади произошло чудо. Там, где всегда было ровное место, в центре Москвы, недалеко от памятника Пушкину, за ночь вырос густой еловый лес.

Ёлки стояли в снегу тесно, одна к другой — тёмно-зелёные, пахучие, точь-в-точь как в настоящем лесу. Миша с мамой бродили под ними, аукались.

— Ау, мама, где ты? — кричал Миша.

Казалось, вот-вот из-за ёлки выскочит ушастый заяц или высунет свою острую мордочку рыжая лиса.

— Миша, — смеялась мама, — хватит аукаться, давай ёлку выбирать. Какая тебе улыбается?

Миша оглядывал ёлки. Они протягивали к нему колючие, покрытые снегом лапы, словно просили: «Меня возьми, меня…»

— Да они мне все улыбаются. Давай эту… Нет, нет, лучше вот эту… Нет, мама, окончательно вот эту!..

Наконец выбрали большую ёлку и поволокли домой. Миша, как мужчина, ухватился за нижний, толстый конец ствола, а мама — за гибкую, тонкую макушку.

Потом мама пошла в магазин и получила за весь декабрь конфеты «подушечки» и твёрдое, простроченное дырочками печенье.

Мало того! Она ещё сделала из яичного порошка и кукурузных хлопьев очень вкусный пирог. Называется: «чудо». Кто едал, тот знает.

Вечером собрался народ. Пришли Мишины товарищи. Зажгли ёлку, стали играть.

Вдруг раздался звонок. Миша побежал открывать. Он думал, это Лина. Она тоже обещала прийти.

Но это была не Лина. За дверью стоял военный.

«Лётчик», — определил Миша, который отлично разбирался во всех погонах и звёздочках.

А лётчик, стряхивая с кожаного пальто снег, спросил:

— Здесь живёт Наталья Лаврентьевна Денисьева?

— Здесь.

— А она… дома сейчас?

— Дома.

— Так! А ты, часом, не Миша?

— Миша, — удивился Миша. — Как же это вы угадали?

— По глазам, — отозвался лётчик. — Я могу любое имя по глазам угадать. Да что же мы тут стоим! Веди меня к маме. Ведь я вам привет от папы привёз.

— От папы?.. Вот это здорово!

Миша повёл лётчика в комнату. Началась весёлая суматоха. Мама не знала, куда и посадить дорогого гостя. А гость съел кусочек пирога, похвалил и стал рассказывать про папу:

— Пётр Никитич жив-здоров. Работает начальником прифронтового госпиталя. Хочет вырваться хоть на денёк в Москву, да всё не выходит.

Он долго рассказывал. Мама и Миша без конца расспрашивали его. Наконец, когда лётчик всё рассказал, Миша спросил:

— Вы истребитель, да?

— Нет, Миша, я не истребитель, я «санитар».

— Как это — санитар?

— Очень просто. Летаю на санитарной машине, вожу раненых.

— А как вас зовут?

— Зови дядей Серёжей, ошибки не будет.

— А как это вы по глазам имена отгадываете?

Дядя Серёжа улыбнулся. У него было широкое, румяное, добродушное лицо.

— Так ведь папа твой то и дело хвалится: мол, растёт у него в Москве богатырь Миша. А глаза у тебя папины. Вот и вся механика. Кстати, самое главное…

Лётчик развязал заплечный мешок и вынул оттуда увесистый пакет:

— Это вам, уважаемая Наталья Лаврентьевна, к празднику от Петра Никитича.

Потом достал маленький свёрток:

— А это, Миша, тебе!

Миша развернул бумагу. В свёртке оказался карманный фонарик. К фонарику было приложено письмо. Миша стал сразу же вслух его читать:

— «Дорогой Мишустик! Посылаю тебе к Новому году и ко дню рождения фонарик. Называется он „жужжалка“, потому что жужжит. Батарейки не надо, а надо нажимать. Думаю, он вам в затемнённой Москве пригодится. Знаешь ли ты стихи Маяковского?

Дорогой Мишук, свети всегда и везде! Твой папа».

Мише очень понравился фонарик-жужжалка. Он никогда с ним не расстаётся. И даже если днём пойдёт куда-нибудь, всё равно берёт фонарик с собой.

Стихи ему тоже очень понравились. Дядя Серёжа когда был? Давно, под Новый год. Тогда была зима, а теперь лето. Но Миша до сих пор помнит эти стихи. Вот и сейчас, шагая по тёмной улице, он распевает их на свой самодельный мотив: «Светить всегда, светить везде…»

А кругом темным-темно. Чёрные дома сливаются с чёрным небом. Тускло горит лиловая лампочка над милиционером на площади. Еле виден краешек тротуара, покрашенный мелом.

И только наверху, в тёмном небе, блестят огоньки. Миша смотрит на небо. Сколько там огоньков! Они дрожат, переливаются и поёживаются, словно живые. А на земле — ни одного!

Впрочем, на земле тоже попадаются огоньки. Это фонарики. Вот встретились два фонарика, словно посмотрели друг на друга, и разошлись. А вот два фонарика пошли рядом. Потом один погас, потом и другой погас. И снова на улице темным-темно. Но Миша не боится темноты и смело шагает по тротуару. Иной прохожий направит на него свой фонарик — мол, кто это тут распелся в темноте? — и тогда видно, что Миша ростом невысок, зато широк в плечах, грудь колесом, то что называется «крепыш». Голова у него большая, брови сдвинуты, над бровями — низкая аккуратная чёлка.

Но вот встречный фонарик проплыл, и Миши опять не видать, и только слышна его песня.

Вдруг, откуда ни возьмись, вылезла большая круглая луна с отбитым краешком и повисла над домами. Сразу стали отчётливо видны люди, машины, крыши, деревья…

«Ого, — подумал Миша, — вот это фонарь! Сразу всю Москву осветил!»

Он убрал свою жужжалку в карман и свернул на бульвар. Издали ещё он увидел свой дом и знакомое зашторенное окно на втором этаже. Штора чуть отодвинулась, мелькнула полоска света, и Миша не столько увидел, сколько угадал маму. Она, уж конечно, беспокоится.

Миша выхватил свой фонарик и лучом просигналил: свет — темно — свет. Это означало: «Иду, мама, иду!»

Он прибавил шагу и свернул в тёмные сводчатые ворота.