Красноармеец Л. ГЕРАСИМОВ

*

Надо было разведать прилегающую улицу, занятую противником, и установить наличие и характер инженерных сооружений, чтобы затем расчистить улицу и дать проход танкам.

Выполнение этого задания было поручено комсоргу нашей сапёрной роты сержанту Родионову. Он взял с собой двух комсомольцев – красноармейца Панкова и меня.

Мы пробирались по развалинам домов, между уцелевшими стенами. Шли, пока ливень пуль не заставил нас залечь. Дальше можно было двигаться только по-пластунски. И вот, ползком, раздирая до крови лицо, руки и ноги, по остроконечным камням и железу, мы добрались до баррикады. Кроме неё, на всём протяжении улицы никаких сооружений не оказалось. Небольшие завалы кирпича в счёт не шли.

Сержант Родионов быстро нанёс схему укрепления, сделал расчёт на подрыв, изучил вместе с нами пути подхода и отхода при взрыве.

Разведка произведена, надо скорее доложить о результатах командиру роты.

И тут началось самое трудное.

Обратный путь был отрезан противником. Пришлось двинуться в обход. Благополучно отползли от баррикады и попали в тихий переулок, где слышны были только отдельные выстрелы. Подошли к Шпрее. Прошли два моста. Стрельба стала сильнее. У третьего моста противник нас заметил. Мы залегли. Там была небольшая площадка с каменной будкой.

Решили пробираться до будки по одному, но потом передумали – все трое сразу вскочили и в несколько прыжков достигли будки. От будки надо было ещё порядочно пробежать, чтобы укрыться за углом фабрики, стены которой тянулись вдоль набережной Шпрее.

Как быть? Немецкие пулемётчики и снайперы уже взяли нас на прицел. Неужели же ждать до вечера? Нет, нельзя, нужно опять попытаться перебежать.

Вот вырвался Панков. Прыжок, второй – и он в воронке от снаряда.

Остался я с Родионовым.

Родионов кинулся вперёд.

И тут пуля снайпера навсегда оборвала молодую жизнь нашего комсомольского вожака. Горе охватило меня. Но время не ждёт. Я задумался. Родионов убит, Панков, видимо, ранен. Значит, сведения о разведке доставить должен я – теперь на мне вся ответственность.

Я выскочил из будки. Град пуль обрушился на меня. Пришлось прыгнуть в воронку. Залёг рядом с Панковым. Так и есть: он ранен.

– Я тебе помогу, – говорю ему, – будем пробираться вместе. А он говорит:

– Ты комсомолец или нет?

Я был удивлён этим вопросом. Он рассердился.

– Как ты смеешь тратить время на меня, не доложив результатов разведки! Иди один. Я перевязался и подожду до темноты.

Я приготовился к прыжку. До угла фабрики оставалось всего три метра.

Набрался сил и одним прыжком был за углом.

Так я вышел из огня. Донесение командованию было доставлено вовремя.

Панкова мы потом выручили, а дорогого товарища Родионова пришлось похоронить. Это был отважный разведчик, лучший командир отделения.

Ефрейтор Д. КАТКОВ

*

Наша огневая позиция была расположена на самой границе центральной части Берлина, у небольшого канала, вытекающего из Шпрее. За каналом прямо на нас смотрело мёртвыми квадратами окон длинное серое пятиэтажное здание. Мы узнали, что за ночь до нашего подхода этот дом огрызался изо всех окон, мешая продвижению нашей пехоты.

Здесь мы обнаружили труп красноармейца, который товарищи, сражавшиеся в это время в самом центре, не успели предать земле. Так хотелось дать залп по этому Дому!

Правее нас через канал к широкой улице вёл железобетонный мост. К нему стекались немцы – беженцы из центральной части Берлина. Они устремлялись прямо на наши боевые установки.

Гвардии капитан Львович стоял посреди моста, угрожающе размахивал руками и кричал:

– Стой! Назад! Назад, говорю!

Берлинцы, не понимая, чего хочет от них этот запылённый с ног до головы человек, продолжали напирать. Когда ему удалось задержать первые полтора десятка, шедшие сзади остановились. Но несколько человек с правого и левого края проскользнули, волоча домашний скарб – кто в мешке, а кто в детской коляске. Тут в большинстве были пожилые мужчины и женщины, были и дети.

День стоял безоблачный, но сквозь пороховую гарь и дым солнце смотрело тусклобагровым диском. Нам хорошо было видно, как длинные языки пламени лизали стены одного из домов за каналом.

– Огонь давать по моей команде! – кричал во всё горло капитан Львович, преграждая беженцам дорогу к нашим орудиям.

Все подготовительные работы на огневой были окончены. Наши рамы стояли строго в шеренгу. Чёрные головы снарядов уставились вверх, готовые по команде ринуться на центр Берлина.

Я не отрывал глаз от капитана. Вот он поднял руку. До меня донеслось:

– Ого-онь!..

Резкий удар заглушил голос кашггана. Это заговорили по всей линии орудия, стоявшие позади нас.

– Огонь! – отчётливо раздалось совсем близко от меня. Взлетели наши мины, волоча за собою огненные хвосты. В воздух поднялось всё: песок, пыль, камни, образуя густое серое облако, сквозь которое ничего нельзя было разглядеть.

Мины уходили одна за другой, рассекая стену пыли и дыма и скрываясь где-то в вышине над нею.

Меня завалило песком. Вылезая из своего "подрывного" окопчика, я почувствовал, как задрожала земля, и услышал потрясающий грохот. То наши снаряды сокрушали центральные кварталы города.

Вытряхнув из-за воротника песок, я посмотрел в сторону моста.

Вся эта пёстрая масса людей, которая минуту назад стремилась прорваться через мост, лежала в пыли на мостовой. Весь скарб был брошен.

Люди лежали, тесно прижавшись друг к другу. Изредка кое-кто осмеливался поднять голову, но тут же в ужасе опускал её.

Впервые берлинцы воочию увидели наше чудесно-грозное оружие. Легендарные "катюши", о которых по слухам, шопотом немецкие обыватели передавали друг другу страшные подробности, стояли перед ними.

Не знаю, сколько времени пролежали бы немцы в таком оцепенении. С трудом подымали их красноармейцы, говоря:

– Вставайте! Залп окончен. Можете проходить… Они подымались, заискивающе улыбаясь.

– Русс гут, – говорили они. -Русс гут… Берлин капут! Такова была первая встреча берлинцев с "катюшами" в момент, когда мы дали наш гвардейский миномётный залп по сердцу Берлина – рейхстагу.

Гвардии старший Лейтенант С. БАРЫШНИКОВ

*

На следующий день после того, как наши войска заняли предместье Берлина – Адлерсхоф, мы подыскали здесь помещение для госпиталя. Госпиталь наш двигался вместе с войсками от самой Москвы. В последние дни наши санитарные машины мчались рядом с танками и самоходными орудиями, и нередко знакомые уже нам танкисты высовывались из люков, чтобы приветствовать нас.

– До встречи в Берлине! – кричали они нам. – Смотрите, не задерживайтесь. Передайте привет Ивану Анатольевичу и Софье Христофоровне!

Сорок шесть раз развёртывался наш госпиталь для приёма раненых. В первый раз это были защитники Москвы. Сейчас мы принимаем раненых в боях за Берлин, в боях, завершающих Великую Отечественную войну. Весь персонал работает с удесятерённой энергией. Не прошло и суток, а в госпитале всё налажено. Операционная блестит белизной, ровные ряды коек аккуратно заправлены.

Раненые прибывают к нам прямо с улиц Берлина. Они возбуждены, глаза блестят. Редко услышишь стон. Почти каждый считает своим долгом доложить обстановку, офицеры называют улицы и кварталы, занятые нашими войсками. К сортировке подходят машины с ранеными. В тот же миг к машинам подскакивают санитары и вместе с шофёрами вносят и вводят раненых в здание. В помещении тесно, но нет нервозности, как обычно при больших скоплениях раненых.