В памяти Гончарова парижские чтения запечатлелись во всех подробностях. В письме к И. И. Льховскому от 22 августа (3 октября) 1857 г. он просит передать Н. А. Майкову, что готов отплатить ему за эскиз «головки», который должен был закончить для него, «чтением» своего романа, присовокупив: «Он любит слушать меня», и тут же вспоминает реакцию Тургенева в Париже: «Тургеневу скажите, когда приедет, что я умер, да не совсем, и что, когда я писал, мне слышались его понуждения, слова и

279

что я мечтаю о его широких объятиях». В упомянутом уже письме к Льховскому Гончаров образно и с юмором рассказывает об этих удивительных чтениях, проходивших в дружеской и непринужденной обстановке: «На другой день (после первого чтения. – Ред.) мы все обедали у одного Шеншина (брата Фета, от другого отца) в отличном ресторане и отлично наелись и выпили немного; вечером я читал, но у меня не двигался язык. Боткин задремал, но при одной страстной сцене очнулся. „Перл! Перл!” – кричал он, но читать было невмочь. На другой день Тургенев уехал в поместье Виардо и через пять дней будет опять. Я сам в первый раз прочел то, что написал, и узрел, увы! что за обработкой хлопот – несть числа».1 Возвращается – несколько раз – к очень памятным дням Гончаров и в «Необыкновенной истории» (конец 1870-х гг.), где по вполне очевидным причинам уделяет много места поведению и словам Тургенева, изображенного в памфлетном свете: «Тургенев как-то кисло отозвался на мое чтение. „Да, хоть и вчерне, а здание кончено, стоит!” – сказал он почти уныло, чем несколько удивил меня. Я приписал это слабости моего пера». Вспоминает Гончаров там и более поздние, петербургские чтения, которые, по его свидетельству, произвели сильное впечатление на Тургенева: «В другой раз, когда я читал ему последние, написанные уже в Петербурге главы, он быстро встал (в одном месте чтения) с дивана и ушел к себе в спальню. „Вот я уж старый воробей, а вы тронули меня до слез”, – сказал он, утирая слезы». Отразилось такое внимательное и эмоциональное отношение Тургенева к роману и прямо в тексте «Обломова» (речь идет о выражении «голубая ночь» – «единственных двух словах», которые «подсказал» Гончарову Тургенев).2 В общем же, как пишет Гончаров в той же «Необыкновенной истории»: «Всех скупее на советы и замечания был Тургенев – и редко-редко скажет что-нибудь, а больше слушает да молчит».3

280

Чтения продолжались осенью того же года в Петербурге; Л. Н. Толстой в письме к В. П. Боткину и И. С. Тургеневу от 21 октября – 1 ноября 1857 г. сообщал, что Гончаров «потихоньку приглашает избранных послушать его роман…» (Толстой. Т. 60. С. 234).

Запомнились современникам, круг которых медленно, но все время возрастал, мартовские чтения 1858 г.: 1 и 3 марта «новый роман» Гончарова слушает А. В. Дружинин; 5 марта писатель читает его у издателя «Библиотеки для чтения» в присутствии Дружинина и П. В. Анненкова (см.: Дружинин. Дневник. С. 406). Впечатления от этих чтений описывает Анненков в письме от 10 марта 1858 г. к Е. Ф. Коршу: «На днях мы удостоились выслушать из уст самого Гончарова весь его роман вполне – „Обломов”. Чудная и превосходная штука. Образованная, добродушная и очень благородная по себе апатия влюбилась, засуетилась, хотела выйти из себя, но, попрыгав маленько, невидимо, незаметно опустилась опять к самой себе. Лицо женщины, растолкавшей апатию, особенно хорошо, рама картины мастерская, психологический анализ превосходен, и все кончается ровной грустью, как по отходящем явлении. Немножко многословно, но ведь мы умеем переносить недостатки, не то что московские сибариты, которые и в постель не ложатся, как только заметят складочку на простыне» (цит. по: ЛП «Обломов». С. 545-546).

Запись в «Дневнике» Е. А. Штакеншнейдер от 18 мая 1858 г. говорит о том, что чтения продолжались и в мае, причем слушатели позволяли себе критические замечания, в частности о главной героине.1

Интенсивно продолжаются чтения и осенью 1858 г. А. В. Никитенко записывает 10 сентября 1858 г. в «Дневнике»: «Вечером у Гончарова слушал новый роман его „Обломов”. Много тонкого анализа сердца. Прекрасный язык. Превосходно понятый и обрисованный характер женщины с ее любовью. Но много такого еще, что может быть объяснено только в целом. Вообще в этом произведении, кроме неоспоримого таланта, поэтического одушевления, много ума и тщательной, умной обработки.

281

Оно совершенно другого направления, чем все наши нынешние романы и повести» (Там же. С. 115). 13 сентября Никитенко присутствует на продолжении чтения (среди слушателей были А. А. Краевский, Вл. Н. Майков, С. С. Дудышкин). Одним из «практических» результатов осенних чтений были изменения, внесенные Гончаровым в текст романа; он писал И. И. Льховскому 17 октября 1858 г.: «…я переделал главу Штольц с Ольгой в Париже: она показалась слушателям неестественной, как и Вам».1 В октябре 1858 г. Гончаров читает роман у Е. П. и Н. А. Майковых: Е. П. Майкова 27 октября 1858 г. писала А. Н. Майкову: «Гончаров читал нам своего „Обломова”, он начал читать со второй части, женщины великолепны! Читал только два вечера, еще на два или на три осталось чтения; прерывается оно потому, что раз захворала Юния ‹Ю. Д. Ефремова›, а другой – Бенедиктов. Гончаров, кажется, еще что-то пишет» (цит. по: Летопись. С. 87).2

8. ‹Критические отзывы о романе›

Тему «Роман Гончарова „Обломов” в критике» открывают отзывы, посвященные главе «Сон Обломова» и относящиеся к концу 1840-х – началу 1850-х гг. Первым печатным откликом на публикацию «Сна Обломова» было краткое высказывание, которое содержалось в заметке-объявлении о «Литературном сборнике с иллюстрациями», изданном редакцией «Современника» в 1849 г. «„Сон Обломова”, – сказано в заметке, – эпизод из неоконченного романа г. Гончарова, – эпизод, который, впрочем, имеет в себе столько целого и законченного,

282

что его можно назвать отдельной повестью, – есть образчик того нового произведения, которое, нет сомнения, возобновит, если не усилит, прекрасные впечатления, оставленные в читателях за два года перед этим напечатанною в „Современнике” „Обыкновенною историею”. ‹…› В этом эпизоде снова является во всем своем художественном совершенстве перо-кисть г. Гончарова, столько замечательная в отделке мельчайших подробностей русского быта, картин природы и разнообразных, живых сцен. Мы удерживаемся хвалить этот эпизод только потому, что он помещен в нашем издании» (С. 1849. № 4. Отд. III. С. 96; Некрасов. Т. XIII, кн. 1. С. 74-75).

Мысль о том, что гончаровский «эпизод из неоконченного романа» может рассматриваться и как отдельное, завершенное произведение, позднее будет повторена многими критиками. Автор процитированной заметки, призвав читателей обратить особое внимание на «Сон Обломова», пообещал, что подробно об этом произведении будет сказано в годовом обзоре русской литературы. Беллетристический отдел «Обзора русской литературы за 1849 год» не был напечатан, но это обещание редакцией «Современника» было отчасти выполнено через год. В «Обзоре русской литературы за 1850 год», во второй его статье, в частности, сказано: «Самым лучшим произведением, появившимся в 1849 году, был, мы можем смело сказать, помещенный в „Литературном сборнике”, изданном редакциею „Современника”, отрывок „Сон Обломова”. Г-н Гончаров, сразу вставший в ряд самых даровитых и известных писателей наших, в этом новом произведении своем показал еще образчик своего художественного мастерства. Читатели уже оценили достаточно талант г. Гончарова по его „Обыкновенной истории”, которую критики также встретили с должным уважением. ‹…› Новый отрывок, составляющий, впрочем, полное целое, по нашему мнению, есть произведение совершенное в художественном отношении. Это произведение, на которое можно было бы указать как на образец понимания истинного художества псевдореальной школе, о которой было говорено в обзоре литературы за 1848 год, – школе, в настоящее время утратившей, к счастью, всю свою первоначальную привлекательность. Сравнивая картины г. Гончарова с произведениями этого псевдохудожества, можно понять различие между творчеством истинного таланта