Вспомни, ах, вспомни: это я, это я.

Я — ветер!»

И ветер нес ее будто снившимся где-то образом, будто ее полюбившим странником, будто старинным, старинным в бескрайнюю высь улетающим томлением.

И она была — только снег, только снег.

Ветер пролетел; снегом она взметнулась, и они вознеслись пургой.

ЧУДО

Белый рукав поднимался вдоль стены. А за ним вырастал уж другой.

Белый рукав, сочась над могилой, неизменно вырастал. Лизал гробовую плиту.

И ускользал.

Над гробами надулись белые паруса.

Над гробами летели воздушные корабли.

Белокрылые летуны уносились сквозь время… на родину.

На неизвестную родину.

Безвластно истаяли клубы ладана. Смущенно встал на ступенях споткнувшийся епископ.

И сутулые старицы, и красавицы, юницы, отроковицы, вдовы, черные, белоликие, розовоустые собирались к царским вратам за игуменьей, за странником.

Чем тревожней пьяные духом сестры искали беглецов — и епископ, и сутулые старицы, и красавицы, юницы, отроковицы, вдовы черные, белоликие, розовоустые, тем властнее встал на амвон старец, указуя на царские врата:

«О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что осязали — о слове жизни.

О том возвещаю вам.

Не ищите вы мертвых: не найдете воскресших и вознесенных.

Как ныне вознеслись они, будем и мы возноситься, потому что и мы — дети».

В открытых царских дверях с матово-светлого стекла на всех уставился ясноочитый лик.

Кротко яснел он синевою глаз и спелым колосом бородки среди богомольных выкликаний.

Красными своими тканями, будто языками огней, раскидались над сестрами его перловые руки.

Отныне серебряный лик склоненной жены впаялся в стекло; склонясь, проливала жена елей на его жемчуговые ноги, утирала их янтарным златом волос.

Сквозной лебедь в окне там поплыл над хрустальным ледком.

А за ним пролетал и другой.

Белый лебедь, сочась снегом, взлетал, чтобы бить в стекла пурговым крылом.

Бросался в высь.

В небо бросались тучи лебедей. Белокрылые летуны уносились сквозь время.

Черные, черные старицы, чуду преклонясь рогами свещных огней, пляшущих над клобуком, хвостами прошушукали вдоль амвона, и оторванные рои искр, будто красные пчелы, уползающие в фимиам, и чела их, кровью гвоздик оплетенные, и пламена восковых копий — все в них являло одно, навек одно, когда чинно текли они стареющими ликами, бархатными клобуками и огнями.

Вот поднималась метель, как воздушная, белая игуменья, изогнулась атласным станом под окном, а хладные ее пальцы в стрекотанье ледяных четок плеснули серебряной волной муаровой мантии, точно засвиставшими в небо крыльями: так она тянулась к окну; из-под ее ресниц нежно взирали пустые небеса, нежно; руками точно терзала алмазы шелковых своих риз, разорванных бледными клочьями; а зов слетал с ее уст восторженным стенаньем.

Многокрестное кладбище, терзаемое порывом, страстным гласом стенало, в любовной ширило пытке свои лампады — огневые, янтарные очи, — пурговыми лопастями свеиваясь, точно в час брачный свеивалась фата, истерзанная невестой; оно потрясало руками — десятками крестов, — к Нему тянулось старинным томлением.

Петровское. 1907

ПРИЛОЖЕНИЯ

<ПРЕДСИМФОНИЯ>

§ 1 (Praeludium)

ст. 1. Ухожу в надзвездные страны. Жемчужные края. [Окунаюсь [в кристальные] потоки Вечностей, где и ты потом будешь.]

ст. 2. Слышу Ангелов Горних. В блеске месячном святых созерцаю.

ст. 3. Чтобы омыться водами алмазными. Звездами горячими рассыпаться.

ст. 4. [Она уйдет от нас. Мир пролетает птицей сумеречной, жизнь пролетит тенью сумеречной. Мир пролетит смрадом велиим.]

ст. 5. Рассказала нам о Вечности, которую мы забываем и которая спускается к нам.

[ст. 6. Пусть Она ревет над несчастными; пусть Она гудит, как судный звон.

ст. 7. Ибо из грозового облака сверкнет стрела Божия, меч Божий.

ст. 8. Вот сходит Вечность! Святы поющие Ее.

ст. 9. Она светла, как зарница отдаленная, как предвестница вечного счастия.]

ст. 10. Как победная Заря далекого Солнца.

ст. 11. И заре той не будет предела, потому что счастью не будет предела.

ст. 12. Оно будет бесконечно.

[ст. 13. Братья, больные, погибшие, бледные! Ее пойте!

ст. 14. А не то сойдет Она пустотой грозной.

ст. 15. И ослепнете от черного блеска ее. Оглушит тишиной великой.]

(ст. 16. Память о Рае, как грозное предчувствие, пролетит над вами… Шум крыл ворониных. Ворон вьется над главой осужденного.)

ст. 16. [Я] обратился к Ней. [Она встретила меня] тихими зорями, бряцанием гуслей.

ст. 17. Она пела.

ст. 18. И видят меня в Облаке: то фимиам славословий моих. И я с Богом моим, и я с Омом моим.

ст. 19. И надо мной Дух Вечности. И [мне] страшно в блаженстве [моем].

ст. 20. И Бог говорит: «Будь зерцалом моим».

ст. 21. Туча синяя. Белые клоки Облак прошли по ней.

[ст. 22. И надо [мной] Дух Вечности. И [мне] страшно в блаженстве моем.]

ст. 23. Туча синяя. Белые клоки Облак по ней. Голос Бога, грохочущий: «Мост!»

ст. 24. Над ней засверкала радуга седмицветная.

ст. 25. Она умеет смотреть <с?> вышины тихой в разрывы Облак.

[ст. 26. Видел жизнь вашу… Понял.

ст. 27. Не вы поняли жизнь свою.

ст. 28. Вы не знали о жизни своей.]

§ 2 (Praeludium)

[ст. 1. Горят, дрожат, мигают — лампады в киотах Черных Богов.

ст. 2. Зыблются томные ветви. Серебрятся томные ветви. Тополи белы от ветра.]

ст. 3. Огненный Херувим метнулся от Божьего трона, [с криком полетел, возвещая Ом. Бледная луна озарила Летящего.]

ст. 4. И огненной слезой прокатился по черному своду.

ст. 5. Не видела ли она ночью темной облако кроваво-красное? Не облако: толпу Херувимов.

[ст. 6. Каждый сгорал от любви к Сидящему, каждый сверкал от любви.]

ст. 7. Не слышала Сидящего. Закрывали Сидящего.

ст. 8. Не слышала ли она далекий шум: шум крыл херувимских?

[ст. 9. И скрылось Видение. Утонуло в пустыне без дна.

ст. 10. Я сел на Орла. Я летел.

ст. 11. На Орле меж бурь и туманов! Мне светит горькая луна!

ст. 12. Гудят одинокие песни Вечности. Исполнился духом Божиим. Скорбел о разлуке с Ней. И не было в очах моих настоящего. Все было как бы не на месте. Я плакал.

ст. 13. И снова закровянел горизонт: облако багрово-красное, как бы в огне! Голос Сидящего за облаком!]

ст. 14. Не слышит ли она голос Божий: «Выплакала ли ты беззаконие твое?»

ст. 15. И отвечала: «Так, Господи: выплакала беззаконие свое: ослепла. Плачем оглушила себя. Не имею иного наставника, ни поводыря, кроме Тебя!»

[ст. 16. И гром заговорил. И громы отвечали.

ст. 17. Луч света пал на меня.

ст. 18. Осиянный, пророчествую.]

§ 3 (Andante)

ст. 1. Небо в голубой ласке. Бледный, тихий — туман. Степь незабудок. Нега.

ст. 2. Вдали блестят хрустальные озера чистоты. Строгий камыш стережет чистоту.

ст. 3. И луна, и земля — невинность.

ст. 4. На фоне Вечности жизнь так, как она была; как была и как будет!

ст. 5. Образы гигантские. Нагромождены, как облако на облаке. Образуют один купол облак.

[ст. 6. Ребенок. Чистый.]

ст. 7. Меж гор небесных Ангел летит: ребенок летит.

ст. 8. На озере поет лебедь. Золотисто-лиловая гряда тучек. Вечерняя фантазия умирает над прудом.

ст. 9. И поют. И танцуют. Мальчики и девочки. Дети!

ст. 10. Почему, Бог мой, дитя летит, и смеется, и сыплет розы победы? И мир — букет цветов? И в мире одна чистота и одна любовь?

ст. 11. В прошедшем Голос. В забытом Голос. Из тучи Голос.

ст. 12. Из тучи грозной. Из синей тучи.

ст. 13. «Не знает ничего дитя. Не знает: чисто».

ст. 14. «А когда узнает — смерть ему».

ст. 15. «„Я“ иду мраком градовым, тяжелым испытанием».