Пит. Ну, очевидно, сама матушка ядерная война проделала бы с нами такой трюк.

Джим. Думаю, это не то, что Майкл имеет в виду!

Пит. Да, не то.

Молчание.

Самый подходящий кандидат, до какого мы только могли додуматься… это… (Вопросительно смотрит на Джима.)

Джим (Питу). Пришелец с другой планеты?

Пит. Угу. (Тренту.) Внеземной визитёр!

Трент. О господи!

Джим. Да, только существу оттуда и под силу такие вещи.

Трент. С вами, парни, животик надорвёшь!

Джим. Ещё бы! В нашем деле главное — не унывать.

Трент. А вам, ребята, не приходило в голову, как бы это сказать… отправиться на гастроли по стране? Веселить в ночных клубах? Или ещё где?

Пит. Ясное дело, приходило.

Трент. Так я и думал.

Джим. Народ очень интересуется ядерным жанром.

Пит. А мы сидим как раз в его грязном чреве.

Трент. Ладно. Слушайте, к вопросу о юморе: как вы относитесь к концу света?

Пит. Конец света?

Пит смотрит на Джима. Джим смотрит на Пита.

Джим. Нет, это не решение вопроса.

Пит. Ни в какую. Не решение.

Трент. Нет, я серьёзно!

Пит. Мы — тоже.

Они улыбаются Тренту. Трент поворачивается к зрительному залу в то время, как Джим и Пит исчезают в темноте. Музыка — тема Трента.

Трент. О'кей. Даже с моим никудышным обонянием я смекнул, что здесь пахнет не тем. Будучи человеком скромным, я решил, что это моя вина. «Что же я упустил?» — спрашивал я себя.

На сцене начинает «выплывать» офис Трента.

На другой день я снова сидел в своём офисе в Стэмфорде, просматривал записи, когда вошла Стелла с довольно громоздким пакетом.

Входит Стелла, толкая впереди себя огромный плоский предмет, завёрнутый в коричневую бумагу.

Стелла. Мать честная, ну и здоровенная штуковина!

На обёртке крупными чёрными буквами начертано карандашом: «Майклу Тренту — драматургу и детективу. Обращаться осторожно. Верх здесь».

Трент. Откуда это свалилось, пупсик?

Стелла. Не знаю, нашла на лестнице. Кто-то оставил у твоей двери. Пришлось втащить внутрь, иначе не могла выйти. (Начинает распаковывать предмет.)

Трент (к зрительному залу). Обратного адреса не было.

Внутри оказывается большого размера фотография замысловатого ящика в раме. Трент и Стелла молча разглядывают снимок.

Стелла. Смотри-ка, Майкл… Как только делают такие ящики?

Трент. Не знаю.

Стелла. Ох ты! Слушай, может быть, есть какая-нибудь инструкция сзади. (Осматривает обратную сторону снимка.) Майкл! Взгляни-ка!.. Карточка. (Передаёт Тренту маленькую белую карточку.)

Трент, не читая, смотрит в зрительный зал. Тем временем Стелла исчезает в темноте. Странная, немыслимая конструкция на фотоснимке остаётся освещённой.

Трент. На карточке было написано: «Если вам нужна помощь, будьте завтра в десять вечера в Вашингтоне на углу Третьей авеню и М-стрит». И подпись: «Искренне ваш — Глубокое Горло».

В темноте раздаётся стук в дверь. Трент поворачивается на звук. Фотография в раме исчезает. На сцене появляется замызганный гостиничный номер Трента.

Открыто!

Дверь открывается. На фоне ярко освещённого проёма появляется силуэт человека.

Человек в дверях. Мы готовы, мистер Трент.

Трент делает глубокий вдох.

Затемнение

Трент освещён прожектором, вокруг — темнота.

Трент. Чёрным ходом меня ведут к машине — старому «форду». На заднем сиденье два человека. Сажусь в машину. Никто не произносит ни слова. Машина трогается с места.

Появляется туман.

Туман плывёт с реки Потомак… Насколько я понимаю, мы направляемся к центру столицы. Вскоре здания начинают утопать в тумане сверху донизу. Мы уже не едем, а ползём. Дороги почти не видно. (После паузы.) И вдруг… небо начинает светиться. Небо становится белым! Поразительное молочное свечение! В жизни не видал ничего подобного! (После паузы.) Потом я слышу музыку…

Музыка едва слышна.

Играет оркестр. И вот я вижу источник этого странного свечения!

Музыка становится громче.

Мы проезжаем мемориал президента Джефферсона. Он окружён бесконечными рядами огромных юпитеров. Всё пространство вокруг, насколько хватает глаз — заполнено. Как будто привидениями, хотя это, конечно, не так. Судя по всему — какой-то концерт. Сквозь просвет в тумане я вижу, что в толпе много людей в военной форме!.. Машина останавливается. Вижу какую-то афишу, но не могу различить, что на ней написано. Те, кто доставил меня сюда, предлагают покинуть машину и прогуляться. «Как я его узнаю?» — спрашиваю я. «Не беспокойтесь», — говорят они. «Но куда же мне идти?» — «Куда хотите». Я выхожу из машины и бреду навстречу туману. Машина отъезжает. (После паузы.) Иду в сторону афиши. И, наконец, натыкаюсь на неё. Там написано: «Оркестр морской пехоты США».

Музыка громче.

Даже в лучшие времена я не любил толпу, а на сей раз творилось нечто ужасное. Итак, я решаю двигаться в направлении мемориала, который выступал из тумана, как светящийся белый гриб.

Начинает вырисовываться мемориал Джефферсона.

В ротонде какие-то люди, но их немного. Я смотрю вниз, сквозь облако, и вижу… нет, не могу различить почти никого.

Статую Джефферсона можно распознать по общим очертаниям. Это относится и к окружающим её колоннам.

И тут я слышу…

Вдруг раздаются шаги. Они приближаются к Тренту. Шаги замирают на краю мерцающего столба света, пронизывающего туман. Фигура человека неразличима, видны лишь ноги.

Голос. Мистер Трент?

Трент поворачивается на оклик. Голос кажется ему знакомым. Человек приближается к Тренту в лучах призрачного света. Первое, что мы видим — он в военной форме. Но лица пока не различить. Затем он выходит вперёд, на более освещённое место. Это генерал Уилмер.

Генерал Уилмер (мягко). Ну что ж, давайте побеседуем? (Улыбается Тренту.)

Гонг.

Затемнение

Генерал Уилмер и Трент исчезают в темноте.

Музыка: ребёнок учится играть на рояле. Свет на Тренте. Он в одежде, какую носят за городом. Сцена вокруг него преобразуется в его дом в штате Коннектикут. Через открытые окна в глубине комнаты можно разглядеть деревья и лужайку. Нежный летний ветерок играет занавесками. Комната представляет собой гостиную уютного, обставленного без претензий фермерского дома. На полках много книг. Прежде чем Трент начинает говорить, выдерживается пауза.

Трент. Первая задача каждого драматурга… заставить зрителей поверить ему. (После паузы.) Более того, из всех его задач эта, пожалуй, наиболее важная. Ведь без доверия к автору ни одного зрителя не будут волновать герои пьесы и их судьба. Драматурга не спасёт ни его остроумие, ни изящество стиля… В таком случае пьеса обречена. Это ясно, как божий день. (После паузы.) Итак, как же автор добивается доверия зрителей? Каковы правила игры? В чём секрет? (После паузы.) А никаких секретов нет. Кроме одного. Если драматург сам не верит в то, что он пишет, не поверят и зрители. (После паузы.) Проблема же здесь в том, что я не верю. Не верю тому, что нашёл. Точнее, выяснил. (Вскидывает голову, как будто услышал снаружи какой-то звук.)

Тишина, доносится лишь пение птиц.

Между прочим, если вы ещё не догадались, это мой дом в штате Коннектикут или, во всяком случае, его некое подобие; в действительности он совсем не такой, хотя кое в чём похож, давайте не будем придираться в столь поздний час. Нет, по сути он похож! Весьма похож. Очень похож! И сюда прибывает Стоун, чтобы посмотреть, как идут мои дела. Как идут мои дела! (Доверительным тоном.) Хорошо, выложу вам всю правду. Я сказал ему, что встреча с Глубоким Горлом не состоялась. Сказал, что её отменили. Вообще-то говоря, у меня не хватило духа сказать ему это в лицо, и я оставил записку. То же самое я сообщил своему литературному агенту и даже жене. Имейте в виду, это не такая уж большая ложь, как вам может показаться, — особенно, если учесть то, что произошло. Не оправдал ваших надежд? Извините.