Несмотря на многообразие и изобретательность, морские суда-самоубийцы «не обязательно давали повод для оптимизма», и, хотя их и продолжали использовать до самого конца, все больший перевес стала получать тактика воздушных действий, представлявшаяся в целом более перспективной. Среди многих эксцентричных разновидностей летательных аппаратов, сконструированных исключительно в самоубийственных целях, лишь «вишневые лепестки» (Оока) были использованы в реальных сражениях, но изобретались и даже начинали строиться многие другие. В состоянии нехватки (а иногда — отсутствия) практически всех необходимых материалов, экономия всегда ставилась во главу угла, и некоторые «штуковины», собранные бог знает из чего и представленные в качестве кандидатов для самоубийственных миссий, предстают до абсурдного примитивными. Цуруги («Меч»), к примеру, представлял собой хрупкий деревянный моноплан, нагруженный тысячефунтовой бомбой и сконструированный так, чтобы немедленно после взлета пилот мог нажать кнопку и отделить шасси, теперь ему ненужные, чтобы их можно было присоединить к следующему самолету.[805]

Одно из Специальных Ударных подразделений, о котором известно очень мало, было сформировано в самом конце войны в ответ на предполагавшуюся оккупацию главных японских островов американцами.[806] Небольшие аппараты одноразового использования, нагруженные мощной взрывчаткой, предполагалось катапультировать с гор и направлять сидящими в них пилотами во вражеские корабли, которые к тому времени пробились бы во Внутреннее Японское море и другие территориальные воды страны. Основные тренировки происходили на вершине горы Хиэй — буддийской святыни рядом с Киото. Из столь несоответствовавшего происходившему места были выселены почти все проживавшие там монахи, а монастыри и кельи превращены в жилища для пилотов-самоубийц. Поскольку военные действия закончились без вторжения, ни один из этих молодых людей не смог применить на практике свой опыт,

В марте 1945 года, когда война входила в заключительную фазу, тактика и психология самоубийств потеряли свой «особенный» характер и были приняты в качестве основного метода японской обороны.[807] В соответствии с предсказанием вице-адмирала Ониси, камикадзе, ассоциировавшиеся сперва прежде всего с имперским флотом, теперь стали основой всех вооруженных сил и, по мере того, как в обычных действиях поражение следовало за поражением, почти во всех оставшихся подразделениях на Тихом океане тактика камикадзе была использована в той или иной форме. Японские военные операции приняли особо широкий самоубийственный характер после вторжения на Окинаву. Оборонительные рубежи на Октаве остались последней защитной линией перед вторжением на японские острова, и их оборона носила принципиальный характер, — стоял вопрос, останется ли Япония независимой страной. Когда наконец 1 апреля американцы начали наступление, они встретили на удивление слабое сопротивление обычных сил; вместо этого имперские войска — наземные, морские и воздушные — почти исключительно приняли самоубийственные методы, так что Окинава, последняя важная ставка Японии в войне, стала целиком и полностью ассоциироваться с камикадзе. Основной их эмблемой был герб Масасигэ — цветок хризантемы.

Раньше имперская армия, вероятно из-за традиционного соперничества с флотом, с недоверием смотрела на организовывавшиеся там операции камикадзе, однако теперь и они поспешили взять их на вооружение. В марте были сформированы особые штурмовые группы в военно-воздушных силах и впервые использованы в обороне Окинавы. Наиболее драматичными были самоубийственные атаки, которыми пехота пыталась сдержать американское наступление. Тысячи солдат стали «живыми гранатами»; отбросив всякий инстинкт самосохранения, они бросались на врага. Когда наконец стало ясно, что никакая решимость и никакое самопожертвование не смогут предотвратить успехов американцев, оборонявшиеся убивали себя из ружей или подрывали гранатами, чтобы не подвергаться риску пленения. В одном из запомнившихся случаев, вскоре после падения столицы, японская делегация просила американцев прекратить огонь и дать офицерам возможность совершить харакири в соответствии с традиционным ритуалом.[808] Последними из многих тысяч самоубийств на Окинаве были совершенные двумя командующими генералами: Усидзима и Тё, чьи харакири 22 июня послужили символическим концом долгого сражения. Крепость была взята, ее защитники уничтожены, но они ни разу не унизились до капитуляции.

В качестве части стратегии «Кикусуй» для спасения Окинавы, в начале апреля имперский флот решил послать последние из своих боевых кораблей для атаки на ударные силы противника. В этой операции принимал участие мощнейший японский линкор «Ямато» — гордость и надежда имперского флота. Относительно самоубийственной природы этой миссии не было ни малейшего сомнения. Так, контр-адмирал Комура, капитан одного из участвовавших крейсеров, информировал свою команду, что они и другие корабли Второго Флота продвигаются к Окинаве без какого бы то ни было воздушного прикрытия и даже без достаточного количества топлива на обратный путь. «Одним словом, — закончил он, — мы принимаем участие в операции симпу (камикадзе), но, в отличие от тех, что проводятся нашими воздушными силами, у нас нет ни малейшего шанса поразить важную цель. Я позволил себе сказать адмиралу Кусака (начальнику штаба соединенного флота), что это чисто самоубийственная операция…» [809]

Закончилась она полным уничтожением. Каждый более менее значительный корабль был потоплен, включая «Ямато», пошедший на дно со своим капитаном, адмиралом Ито и почти всей командой. В этом самом быстром сражении при Бономисаки, в котором в сущности были уничтожены последние остатки имперского флота, американцы потеряли всего двенадцать человек. Последнее выступление имперского флота было не только самоубийственным (как предсказал контр-адмирал Комура), но, с любой практической точки зрения, совершенно бесполезным.[810]

До самого окончания войны пилоты — морские и армейские, продолжали самоубийственные атаки на американские бомбардировщики. Первые разрушительные воздушные налеты на Токио и другие густонаселенные центры, начавшиеся с конца ноября 1944 года после падения Сайпана, придали японским авиаторам новую решимость. Когда гигантские В-29, теперь уже совершенно неуязвимые для обычных способов перехвата, беспрепятственно проплывали к своим целям — городам, маленькие японские самолеты пытались сбить их с помощью тарана, удара винтом и других импровизированных тактик, однако чрезвычайно редко им удавалось задержать, не говоря уже о том, чтобы уничтожить атакующих. Больше надежд подавали комбинированные атаки камикадзе с Кюсю, как часть борьбы за Окинаву, которой были отданы все силы. Первая массированная атака такого рода имела место 6 апреля при участии нескольких сот самолетов-самоубийц как морских, так и армейских,[811] а в последовавшие недели Верховное Командование отдало приказ о дальнейших обширных атаках «Кикусуй». По мере того, как истощались запасы летательных аппаратов и топлива, масштаб операций камикадзе пришлось сократить, однако сами самоубийственные атаки, которые во время смертной агонии Японии стали для страны основным проявлением воли к сопротивлению, никогда не прекращались. Напротив, с увеличением количества операций камикадзе прекратились все активные военный действия на тихоокеанском театре.

В последние месяцы войны самолетов стало так мало, что для самоубийственных атак стали собирать и запускать в воздух немыслимые летательные аппараты, однако недостатка в желающих полететь на них не было никогда. Даже в эти поздние часы никого не заставляли силком или приказом участвовать в операциях камикадзе против своей воли. Такое принуждение не только было бы бессмысленным (трудно представить себе кого-либо менее эффективного, чем пилота, неохотно исполняющего самоубийственную миссию), но оно было просто ненужным, поскольку на практике имперские силы никогда не испытывали ни малейшего затруднения в наборе бойцов-камикадзе, и до самого конца войны у них всегда было вдвое больше добровольцев-пилотов, чем самолетов. Кто были эти люди, благодаря которым стало возможным проводить столь многочисленные самоубийственные операции? При взгляде со стороны, их самой общей выдающейся чертой была, пожалуй, молодость. Мало кому исполнилось больше двадцати шести лет, и даже командирам подразделений было немногим за двадцать. Это вовсе не являлось случайностью. Поскольку сами самоубийственные операции требовали сравнительно небольшой технической тренировки, естественно, представлялось практичным посылать в атаки молодых людей и сохранять старших, более опытных пилотов для дальнейшего обучения кандидатов и для вождения самолетов эскорта, что требовало гораздо большего умения.[812] Не менее важными были и психологические причины. С самого начала самоубийственных операций на Филиппинах, вице-адмирал Ониси настаивал: «Если Япония будет спасена, то именно этими молодыми людьми — от тридцати лет и младше. Именно они своим духом самопожертвования и делами способны [охранить нашу страну].[813]» Большинству из тех, кого отбирали для симпу и других операций специального назначения, было от двадцати до двадцати пяти лет.