— Недолго осталось. — Степанчук обнажает зубы. — Еще один раз поможете нам, и будете на свободе. Прокуратура пойдет навстречу. Сможете снова забавляться со своими собачками. Вы, я так понимаю, с ними ужинаете в заведениях не чета этому… Вот что, мой вам совет: впредь будьте умнее, Пархоменко, приводите животных домой. В сквере нельзя. Сотни глаз.

— Учту, Эдуард Иванович.

— А все-таки, мне непонятно, — бульдожья челюсть Степанчука подается вперед, — какое вы в этом находите удовольствие. Столько симпатичных женщин вокруг, присмотритесь… Да и сами вы вроде бы не урод, не какой-нибудь Педичка Цитрусов. Нет, не понимаю я ваших наклонностей.

Пархоменко ухмыляется. Берет оставленное Степанчуком меню, листает.

— А вы попробуйте. Поймете.

— Но-но, Пархоменко. Что-то вас не туда заносит. Я таких шуточек не люблю, — Степанчук постукивает по столу вилкой.

— Эдуард Иванович, извините. А что вы собираетесь заказать?

— Эскалопы и сухое вино, — сухо отвечает майор. — Вас это устраивает?

Пархоменко кривит рот. Степанчук ищет взглядом официантку. Не находит, ворчит:

— Куда это наша Таиса Афинская подевалась? Как сквозь землю провалилась. Никогда не дождешься этих вертихвосток.

— Вот именно. А вы говорите: женщины. Женщины — сплошной вакуум. Другое дело наши четвероногие друзья.

— Хватит. Переключитесь. Мороженое будете? У Пархоменко ломается спичка.

— Эдуард Иванович, я не мальчик. Прошу вас, не заказывайте сухого вина. Не надо мороженого. Мы же с вами русские люди!

— Нет, — Степанчук качает головой, — водку вам пить сегодня нельзя. Через два часа мы едем в управление, и вы стразу приступаете к делу.

— Хотя бы сто грамм… А вот и ваша Таисия. Заказывайте скорее, пока ее та парочка не перехватила. Вон, видите, бугай своей тыковкой натрясывает.

За столиком у дверей сидит Евсюков. Он в темно-синем костюме, под подбородком у лейтенанта — атласная, в горошек, бабочка. Рядом с ним, поглядывая в зеркальце, пудрит нос девушка спортивного типа.

Официантка, извлекая из кармана мятого передника блокнот, приближается к Степанчуку и Пархоменко.

— Выбрали?

— Да, — говорит Степанчук. — Пожалуйста. Две порции эскалопа. Бутылку сухого вина. Мороженое.

— И все? — официантка поджимает губы.

— Все.

— Сухого нет. Берите водку, — заявляет официантка.

— Надо брать, — водянистые глаза Пархоменко голубеют. — то без обеда останемся, Эдуард Иванович.

Степанчук глядит на официантку, в меню, на Пархоменко.

— Ну, ладно. Несите водку. Маслины есть?

— Пишу рыбный салат, — говорит Таисия и отходит к столик Евсюкова. Оттуда слышится:

— Бутылку фруктового напитка и пирожные. Официантка фыркает и покидает зал. Пархоменко потирает руки.

— Водочка — это другое дело. Только бы она ее поменып водой разбавила.

— Рано радуетесь, — предупреждает Степанчук. — Придется вас по прибытии в управление основательно прочистить… Ну, к делу. Запоминайте все, что я вам скажу.

Майор пристально смотрит в лицо своего собеседника.

— Вся ваша предыдущая работа, Пархоменко, не идет ни в какое сравнение с тем, что вас ожидает. Раньше вам попадались] преступники различного плана, но все они были люди наши, СЯ ветские… ну, пусть заблуждающиеся, запутавшиеся, обманутые, но все же не отпетые мерзавцы. Теперь готовьтесь к встрече с настоящими матерыми зверями.

Пархоменко берет новую спичку, проводит ею по волосам, принимается ковырять в левом ухе. Предполагает:

— Агенты иностранной разведки? Профессионалы?

— Вы на удивление проницательны… Ну, бояться вам ничего не надо, просто следует быть предельно внимательным и осмотрительным… Перестаньте ковырять в ухе… Предупреждаю: любая фальш повлечет за собой провал, так что не выдумывайте и не несите всякую чушь. Побольше правды. Побольше говорите о себе, только забудьте о своей настоящей статье. Статью я вам предлагаю взять шестьдесят четвертую. Вы — жертва несправедливости, оговора, сомкнувшихся в цепь случайностей, но тюрьма сделала из вас настоящего борца, человека идеи. На этом и стойте — такой вариант легенды поможет вам в процессе налаживания контакта. Времени для работы у нас катастрофически мало — два дня…

Перед Степанчуком появляется салатник с нарядной резной луковицей, придавившей ко дну худенький винегрет. Рядом с салатником возникает тарелка, в которой картофель победил мясо. То же самое оказывается перед Пархоменко. Зато центр стола — во власти полного по самую макушку граненого графина. Пархоменко гладит руку Таисии.

— Спасибо, ластуля. Сервис на все сто. Официантка, поигрывая бедрами, удаляется.

Прижав к груди руки и не отрывая взгляд от графина, Пархоменко читает молитву:

— Дядя наш. Иже еси на небеси! Да святится имя Твое, да прибудет Царствие Твое, да…

— Хватит валять дурака и слушайте дальше, — разлив водку по рюмкам, ставит графин рядом со своей тарелкой Степанчук. — Подопечных у вас будет двое. Работают они под простых советских людей. Сыграйте на том, что вы из рабочей семьи. Вспомните волнения в нашем городе. Побольше и поизобретательней ругайте порядки, строй, органы, правительство, восхищайтесь западным образом жизни. Вообще, покажите себя человеком умным. Раскройте саму сущность нашей государственной системы, ее гнилую природу. Следите за лексикой. Не нужно витиеватостей, используйте поменьше сложных предложений. Обязательно расскажите о том периоде, когда вы работали санитаром в психиатрической клинике. Остальное — по ходу дела, на ваше усмотрение. В камере, как всегда, будут установлены микрофоны. Вернее, уже установлены. Организовано круглосуточное дежурство у динамиков. За стеной, на случай непредвиденного поворота событий, — ваши телохранители. Если понадобитесь нам для дачи дополнительных инструкций, — заберем вас из камеры. Якобы на допрос… Что непонятно? Какие вопросы?

— Девушка! Сколько можно? — негодует за столиком у дверей Евсюков. — Где наш заказ?

— А ты не хулигань! — охотно откликается официантка. — Что раскричался, руками размахался?!

— Вопросов нет, — говорит Пархоменко, пьет.

— Подумаешь, грозный какой! — продолжает Таисия. — Дома командуй! Мама тебе на кино, наверно, деньги дала, а ты с утра-пораныпе по ресторанам с девками шляешься! Такой большой, а без гармошки. Комсомолец поди! Или пионер?

Пархоменко поворачивает голову, шутит:

— Да плюнь ты этому акселерату за воротник, ластуля.

— Перестаньте. Быстро же вы опьянели, — говорит майор. Покрывшийся пятнами Евсюков сжимает кулаки.

— Дайте жалобную книгу! Я вам сейчас покажу! Комсомолец! Кино! Лимонад! Мама! Вы у меня попляшете под гармошку!

Степанчук отодвигает салат и принимается за эскалоп. «Ну и баран! — думает он. — Действительно без гармошки».

— Повторим? — предлагает Пархоменко. Степанчук берет графин. «Капита-ально тебя прочистим, кот собачий».

— Вы когда-нибудь перестанете ковырять в ухе?

— Это у меня нервное, Эдуард Иванович. С армии. Подарок Гречко.

Бьют куранты. Первый секретарь обкома Борисов — высокий, ладно скроенный мужчина — открывает массивную дверь, ступает на красную ковровую дорожку. Чуть выставив кожаную папку, спрашивает с нотками уважения в бархатном голосе:

— Можно, Михаил Андреевич?

Сухощавый старик, сидящий за небольшим столом, поднимает глаза. Кашляет, тряся седой челкой.

— Проходите, — говорит он, прокашлявшись. — Садитесь на стул.

Борисов подходит ближе к столу. Садится, кладет папку на колени. Поправляет депутатский значок на лацкане пиджака. Старик опять принимается кашлять. Его восковое лицо покрывает испарина. Старик достает платок. Борисов вежливо отводит глаза. Глядит в окно на золоченые купола.

— У нас мало времени, — предупреждает хозяин кабинета. — Я имею в виду, что вам следует поторопиться. Говорите.

Борисов учтиво кивает, открывает рот. Гремит телефон. Старик сурово смотрит на Борисова. Берет трубку.

— Сурков вас слушает. Куда вы звоните? Мой номер два. Говорите.