Аля нарочно бродила вечерами по самым отдаленным и пустынным улицам, останавливалась в самых темных аллеях парка, чтобы Юрий, если все-таки он прячется в городе, мог подойти к ней без риска.

Несколько раз ей снилось, что он вернулся. Проснувшись, она долго лежала, снова и снова переживая сон.

Ее навещали подруги и знакомые, рассказывали о своих горестях и удачах. Она давала им вполне разумные, дельные советы. Ее коллега, Маргарита Петровна удивлялась: «Алька, да ты никак стала мудрой!»

Однажды ей приснился Юрий очень ясно — он вошел в комнату, сел за письменный стол и стал что-то писать. Она помнила, что тень от стола доставала до ее постели, падала на подушку.

«Юра!» — окликнула она.

Он повернул к ней измученное лицо.

«Когда ты вернешься?» — спросила Аля.

«Я все время рядом с тобой», — ответил он.

«Хочу, чтобы ты вернулся навсегда».

«Не произноси этого слова. Навсегда — страшное понятие. Это черно-фиолетовая пустота, в которой не слышны шаги и стук часов».

Она протянула к нему руки, но в этот момент послышался звонок. Аля проснулась, вскочила с постели, никак не могла попасть ногами в тапочки.

Раздался второй звонок.

Наконец она запахнула халатик, выскочила в прихожую и открыла замок. В дверь боком протиснулся Михаил Дмитриевич. Приподняв шляпу, поклонился.

— Доброе утро, — сказал он. — Извините за ранний визит. — Он еще раз приподнял шляпу, открывая лысеющую голову. — Мне необходимо с вами поговорить.

— А где ваш грозный начальник? — спросила Аля.

— Кого вы имеете в виду? — Михаил Дмитриевич решил, что она приняла его за сотрудника милиции.

— Теперь, кажется, моя очередь извиняться, — сказала Аля.

Михаил Дмитриевич засмеялся. Он смеялся как ребенок — заливисто, неудержимо. Прыгали полные губы, тряслись плечи, взмахивали руки. Аля тоже улыбнулась. Лед был сломан.

Но уже в следующее мгновение Аля, нахмурившись, спросила:

— Хотите говорить о нем?

— И о вас, — ответил Михаил Дмитриевич, платочком вытирая пот со лба,

— А что обо мне говорить? Со мной все ясно.

— Все, да не все. Как в любви: и луна светит, но и горы высоки.

Аля не успела бросить уже приготовленное «а это касается только меня», потому что Михаил Дмитриевич быстро добавил:

— Юра достоин любви. Это я вам говорю совершенно объективно, как один из его родителей.

Он и тут не мог удержаться от шутки, но Аля не заметила ее. «Он знает о Юре многое», — подумала она.

— Он оригинальный человек, — продолжал ученый, совершенно спокойно и естественно произнеся слово «человек». — Могущественный, мудрый. И, как всякий мудрый человек, он не может быть злым. Мудрость и зло несовместимы, ибо зло всегда неразумно.

— Вы им это говорили?

— Конечно.

— И что же они?

— Кто не хочет услышать, тот не услышит.

— Они и мне не поверили. А ведь он любит меня понастоящему.

В словах Али слышался скрытый вызов, и Михаил Дмитриевич поспешно подтвердил:

— Он способен на глубокие чувства. На более глубокие, чем…

Михаил Дмитриевич хотел сказать «чем некоторые люди», но спохватился и принялся подыскивать подходящее слово. Аля нашла быстрее:

— Чем многие другие. За это я могу поручиться! Она даже притопнула ногой для большего утверждения.

— Именно это я и хотел сказать. Аля, как и в первую их встречу, прониклась к нему доверием. Она спросила о том, что давно мучило ее:

— Может быть, мне не надо было говорить академику о Юре?..

— Э…

— Я дура!

Полные губы Михаила Дмитриевича то вытягивались, будто он пытался улыбнуться, то недовольно выпячивались. Наконец он заговорил:

— Э-э, не мучайте себя. Кита в карася не впихнешь, — звезды дымкой не закрыть. Слишком уж необычны были многие Юрины действия. Тут ничего не поделаешь — он не такой, как все, да к тому же он только начинал знакомство с миром людей и совершенно не знает искусство камуфляжа. Я очень боюсь, как бы не случилось непоправимое…

— Он добрый.

— Знаю. Но когда слон идет к водопою, он может не заметить на дороге муравьев.

Аля сощурилась, посмотрела пристально на собеседника, потом спросила:

— Такое соотношение?

Михаил Дмитриевич укоризненно улыбнулся:

— Должен вас разочаровать. Конечно, я преувеличил. Впрочем, почти невозможно точно определить разницу в мышлении, в способностях, да и незачем. Разница есть, значит, нам трудно предугадать последствия.

— Поэтому вы тоже хотите, чтобы он поскорей вернулся?

Михаил Дмитриевич посмотрел Але в лицо.

— И потому и поэтому, — медленно сказал он. — А если начистоту, то я отношусь к нему как к своему сыну, которого у меня никогда не было. Угораздило меня, понимаете?

Аля кивнула, доверчиво положила руку ему на плечо, спросила заговорщицки:

— А можно как-нибудь ускорить его возвращение?

— Бумеранг возвращается, когда его бросают. В качестве первого шага я рекомендовал полковнику и своему шефу вернуться на исходную позицию — прекратить всякие поиски Юрия.

— Полностью согласна с вами.

— Но они не согласились. Их тоже нужно понять.

— Что же делать? — спросила Аля.

— Увы, друг мой, не знаю. Одна из незыблемых истин гласит: рассуждать легче, чем действовать. — Он провел ласковым взглядом по ее лицу, будто погладил. — А у вас нет никаких контактов с Юрием?

Аля отпрянула. Лицо ее выражало возмущение и удивление.

— Неужели вы все еще подозреваете… Михаил Дмитриевич даже замахал руками:

— Что вы! Что вы! Я вовсе не то имел в виду. Я спрашиваю о неосознанных контактах. Например, вы могли видеть его во сне…

Аля залилась краской. Брови Михаила Дмитриевича удивленно полезли вверх.

— Это было не раз. Но ведь я все время думаю о нем, — пробормотала она.

— Расскажите о ваших снах.

Никому другому она не смогла бы этого рассказать. Разве что маме, если бы мама была жива. А этому человеку почему-то рассказала. И от его молчаливого сочувствия, от его доброй заинтересованности ей становилось спокойнее, появлялась уверенность, что никакой беды не случится.

Они расстались друзьями.

Словно сквозь серую пелену Сергей Павлович, профессор философии, увидел смутные очертания человека в халате.

— Степан Прокофьевич? — прошептал он, задыхаясь.

— Меня зовут Юрий Юрьевич, — послышалось в ответ.

Сергей Павлович сделал мучительное усилие и вгляделся в говорившего. Он увидел ничем не примечательного мужчину в белом халате. В следующее мгновение его что-то поразило в лице мужчины, но что именно, он не успел осознать и закрепить в памяти. Одно он знал точно: никогда раньше этого человека он не видел. Сергей Павлович вспомнил, что сегодня в больнице должен консультировать приезжий профессор из Москвы. Он спросил:

— Вы из Москвы?

— Это имеет значение?

Голос был не иронический, скорее любопытный.

— Нет, конечно. Извините, Юрий Юрьевич.

— Ничего, ничего. Вы еще что-то хотите спросить?

— Я хочу знать правду. Сколько мне осталось?

— Вы очень боитесь смерти?

Вопрос был более чем странный. Сергей Павлович попытался приподняться, чтобы лучше рассмотреть собеседника, но это ему не удалось. Он спросил:

— Новый метод психотерапии?

— Вы не ответили на мой вопрос.

Голос звучал серьезно, даже требовательно, и это совсем озадачило Сергея Павловича. Он произнес растерянно:

— Каждый нормальный человек боится смерти.

— Нормальный — тот, кто не может справиться со слепым инстинктом самосохранения? Человек нормальный — человек банальный, так? Кибернетики утверждают: нормальная машина — та, которая работает по программе.

— Не совсем так…

Сергей Павлович собрал последние силы и стал говорить.

Последние слова он вымолвил свистящим шепотом.

Юрий наклонился к нему, коснулся лба кончиками пальцев:

— Вам интересно было говорить на эту тему?

— Да. Но у меня нет сил. И я не понимаю… Не понимаю, зачем это вам…