— Не подходи ко мне! — заорала она. — Не подходи!

Слезы брызнули у нее из глаз. Сердце билось в груди, словно мотылек с обожженными крыльями.

— Я не могу больше! Не могу! Уйди! — кричала Марьяна, закрываясь руками.

Иван замер всего в одном шаге от нее, выпрямился и смотрел в окно поверх ее головы. Насколько хватает глаз — высотные дома, новостройки. Далеко внизу — машины, люди, заснеженные деревья. Все это живет, движется, там жизнь. Там все настоящее. А здесь, в этой комнате, нет и толики жизни. Холод.

Иван смотрел поверх ее головы, ведь Марьяна совсем маленькая, миниатюрная. В ней всего полтора метра роста. Полтора с копейками. Когда Иван вставал с ней рядом, ее лицо оказывалось у него на уровне груди.

Словно бы специально, чтобы Марьяна могла видеть его сердце.

«Мне всегда так хотелось, чтобы она видела мое сердце, — думал Иван, разглядывая тяжелое низкое небо. — Мне казалось, она умеет любить. У нее такие прекрасные глаза... Они могут быть такими прекрасными. А сейчас в них пустота. Пустота и злость. Она ненавидит меня. И какое ей дело до моего сердца?»

«Холодное, холодное сердце, — шептала про себя Марьяна. — Я так любила слушать биение его сердца...»

Когда он ложился на постель, закладывая руки за голову, грудная мышца, поднявшись, освобождала просвет между ребрами, и можно было видеть биение его сердца — маленький квадратик кожи, ритмично толкаемый сердцем. Марьяна помнила эти моменты счастья. И понимала, что теперь это в прошлом. Умерло.

Человек — существо странное... Один мудрец назвал его «играющим зверем». Человек все превращает в игру. Любые отношения между людьми, любые ценности и даже объекты веры — все постепенно становится игрой, пьесой, где прописаны не только реплики и роли, но даже сами характеры героев, их сущности.

Несколько репетиций, а дальше — пожизненные гастроли. Пожизненные. Повторы, повторы, повторы. Но, заигрываясь, человек теряет не только свою индивидуальность, самого себя, но и ощущение жизни. Но потерять себя — значит умереть. И он умирает, физически оставаясь живым.

Начав играть однажды, человек уже не может остановиться. Он играет снова и снова. А в какой-то момент ему начинает казаться, что все — это игра, а игра — это все. И тогда он решает: без игры ничего не выйдет — все на ней держится, она включает в себя абсолютно все. Не выйдет...

Но не выходит как раз из-за этой самой игры — вот то, чего человек не понимает.

— Т ы боишься меня... — прошептал Иван — тихо, холодно, безучастно. — Как это низко, Мара. Как ты могла подумать?.. Я сделаю тебе больно?.. Как это низко. Низко и подло.

— Иван, уходи, — прошептала Марьяна.

— Если я уйду сейчас, я уйду навсегда, — предупредил он.

Марьяна вздрогнула — едва заметно, будто ее ударило разрядом электрического тока.

«Уйдет... — это слово выстрелило ей в самую душу, разорвав мгновение тишины. — Почему я должна это решать? Если я ему не нужна — пусть уходит. Если не любит... пусть уходит».

— Как знаешь... — ответила Марьяна.

— Черт! — рассвирепел Иван. — «Как знаешь»! Что значит это твое «как знаешь»?! Как я ненавижу это твое «как знаешь»! Что — знаешь? А ты?! Ты любишь меня или нет, Марусь?! Любишь или нет?! Я нужен тебе или нет?! Нужен или нет?!

— Не знаю, — шептала Марьяна, утирая слезы. — Я ничего не знаю.

— А кто знает, Марусь? Кто?!

— Мне кажется, ты меня не любишь... — прошептала Марьяна.

— Но я же говорю тебе, что люблю, — грозно оборвал ее Иван.

— Не кричи, — шикнула она.

— Черт! Черт! Черт! — Иван опять схватился руками за голову и попятился назад. — Зачем ты меня мучаешь?! Ты издеваешься надо мной?.. Я не понимаю! Скажи: «Я не люблю тебя». И тогда все. Все понятно. Но что значит это «как знаешь»?!

— Ты меня не слышишь, — Марьяна снова повернулась к окну.

«Не люблю?.. Сказать — "не люблю"?.. — спрашивала себя Марьяна, сдавливая рыдания. — Я люблю. Но почему все так? Я хочу, чтобы меня любили. Я больше не могу жить так, чтобы любить и не чувствовать, что это ему нужно. А ему это совсем не нужно, совсем. Он любит себя, а не меня».

— Чего я не слышу, Мара?! — Иван грохнулся в кресло.

«Господи, зачем весь этот спектакль?! — Иван чувствовал, как от напряжения у него сводит руки, а ноги становятся будто ватные. — Знает ведь, что если я уйду... Но и другое, конечно, тоже знает — люблю ее. Поманит — прибегу. Поэтому и издевается надо мной. Издевается! Прямо заколдовала меня! Заколдовала!»

— Ничего не слышишь, — едва слышно произнесла Марьяна.

— Чего?! — Иван скривился, пытаясь понять, что она сказала. — Что ты говоришь? Я не слышу.

— Я говорю, что ты меня не слышишь, — буркнула Марьяна и шмыгнула носом.

— Я тебя не слышу, — согласился Иван, но тут же опомнился: — В смысле... Ах, черт! Всегда так! Всегда! Подлавливаешь меня, хочешь меня дураком выставить! Всегда! И зачем?! Потому что ты меня ненавидишь! Ненавидишь!

— Это ты ненавидишь меня, если думаешь обо мне так !. Ты! — Марьяна рыдала, не в силах с собой справиться. — Ты!

«Господи, да что с ней происходит?» — Иван оторопел.

— Ну ладно тебе, будет... — попросил он. Его голос изменился, в нем прозвучали нотки нежности и заботы. Иван словно просил прощения. Встал, сделал пару шагов навстречу...

— Не подходи ко мне!

Марьяне вдруг стало страшно, еще страшнее, чем прежде. Она закрыла лицо руками и вся задрожала.

— Это какой-то бред... — Иван замер и смотрел, как Марьяна содрогается от нервной судороги. — Ты с ума сошла.

— Нет, нет! — кричала сквозь слезы Марьяна. — Это ты! Ты сошел с ума! Ты!

Иван молча повернулся и пошел в сторону двери. На пороге остановился, бросил на Марьяну последний взгляд, секунду раздумывал и прошептал:

— Знаешь, Марьяна, наши отношения может спасти только чудо.

— Да, да... — обреченно повторила Марьяна, понимая всем своим существом, что это конец. — Только чудо.

Дверь скрипнула. В квартиру ворвался поток холодного воздуха. Словно дыхание смерти... Раздавшийся следом щелчок дверного замка обозначил конец.

Человек — странное существо... Наибольшее счастье ему приносит любовь, но именно любовь он делает полем своих главных сражений. Именно его любовь, его искренняя привязанность, как лакмусовая бумажка, выявляет все, что есть в нем подлинного, — его эгоизм, его желание быть всегда и во всем правым.