«Господи, вспомни об избранном Тобой народе и взгляни благосклонным взглядом на этих несчастных, страдающих ради Твоего Имени. Что же касается нас, самих жалких из всех людей, которых Ты все же счел достойными своего милосердия, даруй нам возможность возвыситься в Твоей благодати и избавь нас от необходимости служить орудием Твоего гнева против них…».
Но во Франции Реформация потерпела поражение. За исключением нескольких колоритных фигур, таких как ученый гебраист Жильбер Голмэн или «преадамит» Исаак де Ла Пейрер (В 1656 году Исаак де Ла Пейрер опубликовал книгу под названием «Преадамиты, или рассуждение о стихах 12, 13, 14 главы V Послания Апостола Павла к Римлянам, из коих следует, что первые люди были созданы прежде Адама» (прим. ред.).), новые голоса стали слышны лишь спустя столетие. Это был голос не энциклопедистов, но одного из их удивительных предшественников, которого так никогда и не оценили по достоинству, поскольку он был слишком свободомыслящим для католиков и слишком католиком для свободных умов. Я имею в виду ораторианца Ришара Симона (ораторианцы – одна из новых монашеских конгрегации, возникших в эпоху католической Контрреформации,- прим. ред.) – истинного основателя современной библейской критики.
Ученый с поистине неисчерпаемой эрудицией и замечательный гебраист, Ришар Симон живо интересовался евреями. Он даже поддерживал личные отношения с двумя-тремя евреями, в том числе с Йонасом Сальвадором, авантюристом и торговцем пьемонтским табаком, и с одним каббалистом, чье имя он умалчивает, но которого он высмеивает с блеском, ни в чем не уступающим лучшим остротам Вольтера. В 1670 году он без указания своего авторства публикует речь в защиту евреев в связи с процессом о ритуальном убийстве в Меце. Затем, под псевдонимом «Сеньор из Симонвилля» он публикует французский перевод трактата венецианского раввина Леона из Модены «Обряды и обычаи евреев» с собственным пространным ученым введением.
В этом введении Ришар Симон прежде всего напоминает, что «поскольку авторами Нового Завета были евреи, его можно понять только в контексте иудаизма». Отсюда вытекает необходимость изучения еврейских обычаев и традиций. Затем он воспевает набожность евреев: – «Невозможно не восхищаться скромностью и внутренней собранностью евреев, когда они по утрам собираются на молитву» – и их человеколюбие:
«Евреи достигли вершин не только в молитвах, но также и в человеколюбии: кажется, что в свете сострадания, которое они питают к бедным и несчастным, можно увидеть образы любви к ближнему, которую первые христиане испытывали к своим братьям. Затем это продолжалось в синагогах, так что евреи сберегли эти традиции, тогда как мы сегодня сохранили об этом только смутные воспоминания…»
Наш автор проявляет осведомленность во всех вопросах, вплоть до истории французских евреев: «Я мог бы рассказать здесь о наших французских евреях, которые когда-то превосходили своим богатством всех остальных евреев, вплоть до того, как их изгнали из Франции… Французские евреи достигли самых больших высот в деле изучения Талмуда. В то время Париж был как бы Афинами евреев, и они приходили туда отовсюду для учебы…»
Но таковы были предрассудки того времени, или таковы были евреи, с которыми ему пришлось столкнуться, но в дальнейшем Ришар Симон сменил тон. В 1684 году он писал одному из своих друзей: «Я хочу сделать вам признание, что я не достаточно знал евреев, когда опубликовал на нашем языке маленькую книжку Леона из Модены с описанием их обычаев. В моем предисловии к этой книге я написал слишком хорошие слова об этом ничтожном народе. Мне пришлось это признать в дальнейшем, в результате моего общения с некоторыми из них. Они смертельно нас ненавидят…».
Ришару Симону пришлось пережить и другие разочарования. Его концепции в области библейской критики, слишком смелые для своей эпохи, навлекли на него критические молнии Боссюэ. Он оказался вынужденным покинуть свою конгрегацию и до конца своих дней оставался объектом жесточайшей критики.
За исключением Симона в Великое столетие имелся лишь один серьезный автор, который проявил некоторую оригинальность в обсуждении еврейской проблемы. Разумеется, мы здесь имеем в виду Блеза Паскаля, которому «тайна евреев» не давала покоя точно так же, как и непостижимая тайна Бога. «Что касается религий, то нужно быть искренним: настоящие язычники, настоящие иудеи, настоящие христиане…», – можно прочитать в его «Мыслях». Далее, по поводу ложности других религий говорится: «У них нет свидетелей, тогда как у евреев они есть».
« Я верю только тем историям, свидетели которых готовы положить за них свою жизнь»,- продолжает Паскаль (знаменитая фраза находится именно в этом контексте). Далее он выражает свое восхищение «искренностью евреев»: «Честность для них превыше чести, и они готовы умереть за нее; этому нет ничего подобного в мире, даже корней этого нельзя найти». «Это поразительная вещь, достойная всяческого внимания, – восхищается Паскаль, – когда наблюдаешь, как еврейский народ смог выжить в течение стольких лет, при этом всегда оставаясь отверженным: еврейский народ необходим для доказательства Иисуса Христа, и он выживает, чтобы доказывать это, но он должен быть отверженным, потому что евреи распяли Иисуса; и хотя евреи не хотят мириться с тем, чтобы быть отверженными и выживать, но тем не менее еврейский народ по-прежнему существует, вопреки своей отверженности…»
Легко заметить, какое впечатление производит на великого мыслителя необыкновенная и значительная роль, которую отводит евреям христианская эсхатология, и каким образом из их странного и тяжелого положения он пытается извлечь еще одно доказательство.
Затем наступил Век Просвещения с его призывом «раздавить гадину» (Знаменитый антицерковный призыв Вольтера (прим. ред.).
). Нет ничего более показательного для нашего сюжета, чем то смятение умов, которое охватило тогда умы философов. Одни из них (во главе с Монтескье) от имени справедливости и разума защищали дело традиционных жертв суеверий, другие (самым знаменитым среди них был Вольтер) во имя того же разума обрушивались на народ обманщиков, пришедший из Ханаана. Этот спор, являвшийся салонной игрой в XVIII веке, приобрел общественное значение в следующем столетии, и в наши дни он по-прежнему далек от завершения. Но об этом речь пойдет в следующей книге.
Отвлеченный антисемитизм: Англия
Мы уже знаем, что евреи были изгнаны из Англии в 1290 году. Однако воспоминания о них сохранились, так что не составит труда предпринять разыскания, подобные тем, что мы сделали применительно к ситуации во Франции, и показать, как их призраки продолжали будоражить воображение в течение длительного времени после их изгнания. Могли ли попадать в Англию до наступления нового времени евреи из плоти и крови? Для обращенных существовал королевский фонд «domus conversorum» («жилище для обращенных»), созданный в 1234 году и постоянно привлекавший клиентов из Германии, Испании и даже из Марокко. Удалось также установить несколько случаев нелегального приезда в Лондон в XIV – XV веках некрещенных евреев. Эта проблема стала гораздо более острой после изгнания евреев из Испании в 1492 году, когда суда с многочисленными изгнанниками бороздили моря. Так, через шесть лет после этого события Генрих VII во время свадьбы его старшего сына с Екатериной Арагонской дал торжественный обет категорически не допускать в страну евреев.
Этот обет не слишком строго соблюдался его наследниками, так что в 1540 году в Лондоне существовала колония марранов, насчитывавшая тридцать семь домохозяйств. В 1542 году она была разоблачена и рассеяна. Отметим также, что по случаю своего исторического развода, который привел его к разрыву с Римом, Генрих VIII, не сумевший добиться согласия папы, попытался получить его от итальянских раввинов: речь шла о проблеме «левирата», и казалось, что Библия может помочь найти выход из этого положения (Генрих VIII хотел развестись с Екатериной Арагонской, которая первым браком была замужем за его старшим братом принцем Уэльским. Основываясь на библейском тексте (Левит, XVIII, 16), запрещающем открывать наготу жены брата, Генрих VIII попытался объявить свой брак недействительным. Но в данном случае действует другое положение (Второзаконие, XXV, 5), которое, напротив, предписывает женитьбу на вдове своего брата.), но большинство раввинов, мнение которых он запрашивал, оказались непреклонными. По крайней мере эта история могла способствовать развитию гебраистических исследований в Англии, где, как и в других местах, гуманисты увлекались священным языком. В результате несколько обращенных евреев, прибывших с континента, стали их преподавателями.