Вслед за теоретической "новинкой" (перепечаткой книги С.А. Нилуса) стали появляться и всевозможные "творческие" переработки сюжетов романов или "речей" героев не только давно забытых "жидоборов"56, но и современников автора. Фактически, для всех беллетристических "новинок" XX в., включая "бестселлеры" советской литературы, сходство схем, приемов описаний, сюжетных ходов и стилистико-персонажных характеристик – было ничем иным, как способом доказательства того, что "жидо-масонский заговор" является объективно-реальным явлением. Но, представляя читателю мифы и легенды антисемитской литературы как широко известные сведения и знания, авторы используют ограниченное число "фактов", одинаковость "логик", однообразие "цитат", одни и те же источники.

Замечательно, что характерной чертой всех произведений антисемитской беллетристики стало прямое заимствование друг у друга деталей "жидо-масонского заговора", расцвеченное "стилистическими новшествами" и не содержащее никаких ссылок на предшественников, а принципиальное условие заимствований опиралось на неукоснительное правило: это положение (ситуация, обряд, традиция и т.д.) – истинно, оно давно доказано имярек и не требует никаких оговорок и ссылок.

Первыми приметами этого были обязательные утверждения о творчестве по "чувству долга" и "подстраховка": авторы пытались представить себя возможными жертвами "еврейской мести" за "честность и правдивость" своих трудов.

Издатель "рукописи" из "бумаг покойного О.А. Пржецлавского" ("Разоблачение великой тайны франкмасонов") в своем предисловии особо оговаривал: "Затем, считаю необходимым добавить, что если я, ныне оглашая тайну масонов, могу навлечь на себя злобу российского и даже западноевропейского еврейства… то я, тем не менее, по мере сил моих, исполняю свое намерение в том убеждении, что своей пассивностью… я поступил бы против своей совести и тяжко согрешил бы пред Господом Богом и пред моей родиной"57.

Храбрый русский офицер, побывавший в немецком плену58 и бежавший во время революции за границу, Г. Шварц-Бостунич, поддержал издателя "Разоблачения великой тайны франкмасонов": "Знаю, что издание моих лекций вызовет бурю негодования… Знаю, что от роз, которые прикроют прах мой, в житейской долине пока ждут меня только тернии. Но все же иначе поступить не могу… Предвижу ушаты помоев и клеветы со стороны евреев, которые по старому и испытанному методу постараются, где можно меня и труд мой замолчать, где нельзя – объявить меня фанатиком и безумцем, а книжку мою, как то было с книгами: Даля, Диминского, Шмакова, С. Нилуса, Д. Селянинова, Лютостанского, Е. Шабельской, Вутми, Калитина, графини Толь, Тихомирова, арх. Никона, полк. Ф. Винберга и др. правдолюбцев… скупить и сжечь… Предчувствую гонения, поношения, хулу и брань, но отступиться от завета моего не могу…" ".

Во втором издании книги Г. Бостунич в главу "Тайное общество жидов" даже ввел специальную подглавку "Приговор автору этой книги", в, которой сообщал о полученной им "черной метке": «В этом приговоре от меня требовался немедленный отказ от всех моих верований и безусловный переход на сторону "Князя тьмы", иначе мне грозили самыми страшными последствиями…»60.

Его единомышленник Е. Брант заклинал: "Я знаю, что евреи начнут травить меня, возможно, что я даже подвергаю свою жизнь опасности, но я считаю своим долгом дать возможно большему числу христиан, а также и евреев, убедиться, что чудовищный культ ритуального убийства у евреев не есть миф, а печальная действительность" 61.

Нетрудно заметить в предисловиях столь различных авторов одну и ту же "фабулу", которая будет развернута в сюжеты многих произведений: вспомните героиню повести С. Литвина гувернантку Пешу, которая, боясь мести "старого жида Боруха", передала скопированные ею обли 194 чительные письма "со всего света" своему адвокату в Петербурге, или же бедного Рудольфа Гроссе, героя трилогии Е. Шабельской "Сатанисты XX в.", убитого евреями только за то, что он написал исследование о жидо-масонском заговоре".

Даже заключительные слова в работе новейшего обвинителя "Малого Народа" академика И. Шафаревича воспринимаются как нечто знакомое, вторичное, сворованное: "Когда… двусторонний процесс разлаживается, происходит то же, что и в природе: среда превращается в мертвую пустыню, а с ней гибнет и человек… Таков конец, к которому толкает "Малый Народ", неустанно трудящийся над разрушением всего того, что поддерживает существование "Большого Народа". Поэтому создание оружия духовной защиты от него – вопрос национального самосохранения… Но есть более скромная задача… сказать правду, произнести, наконец, боязливо умалчиваемые слова. Я не мог бы спокойно умереть, не попытавшись этого сделать" 62.

Не менее "тавтологичен" и образ "исконного врага" – еврея: наделенный посредством "хищных" эпитетов отвратительной внешностью (для френологов и психиатров она может быть "учебным пособием" по обнаружению симптомов "дурных болезней") и столь же неблаговидными чертами характера (етественно, списанными с евангельско-учительных мифологем), – его образ не может не вызывать у читателя чувства гадливости, презрения, ненависти.

Сравните, например, описание магида у Вс. Крестовского ("По правую руку, прихрамывая, ковыляет жидкий, как гнутая жердина, армер ламдан, рабби Ионафан… Сухощавое, болезненно-желтоватое лицо… глубокие глаза исподлобья сверкали, как угли… Армер ламдан самодовольно улыбнулся…")63 и описание у Литвина (хилый беспомощный старик, безграмотный и ничтожный жидок, уродливый Мафусаил и т.д.)64 с подобными портретами в произведениях Брешко-Брешковского и Родионова.

"Действительно, в бритом мясистом, асимметричном лице… с крупным массивным подбородком и с копною рыжеватых мелкокурчавых волос над низким прямым лбом, в бычачьей шее и в раскормленной не по летам тучной фигуре с изрядным животом, круглившимся под стеганым голубым атласным одеялом… спустил жирные, голые ноги…" или "За ним показался толстый человек… Бритое, жирное, помятое бабье лицо… На мясистых коротких пальцах… эти обрюзгшие щеки в красных жилках… был отвратителен… со своей жирной бабьей грудью, толстыми короткими ногами и отвисшим животом…" 65.