Религиозные люди боятся наблюдения. Это мой опыт. Они не хотят медитировать, они не хотят быть бдительными, они не хотят быть более осознанными, потому что на карту поставлена вся их религия. И называя меня опасным, они правы, потому что я говорю им нечто такое, что разрушит все их строение, всю систему, согласно которой они живут, верят, надеются. Тогда они останутся в пустыне.

Очень трудно убедить этих людей, что прямо сейчас они находятся в пустыне ложных верований, что наблюдение выведет их из пустыни в сад существования со всей его зеленью, со всеми его цветами.

Я нашел, что труднее всего учить святого - индуист ли он, мусульманин, джайн или христианин - медитации. Она просто повергает в дрожь все его существо, потому что пятьдесят или шестьдесят лет он жил согласно определенной системе верований, и это хорошо окупалось: люди чтили его, поклонялись ему.

Однажды в Хидерабаде случилось так, что мной заинтересовался один джайнский монах, очень почитаемый в Южной Индии. Слушая меня, читая мои книги, в конце концов, он набрался храбрости и отбросил монашество.

Я сказал ему:

- Ты предпринимаешь очень рискованный шаг. Потом не вини меня, потому что нет необходимости ничего отбрасывать, можешь продолжать это представление. Я говорю только, оставайся бдительным. Я даже не говорю актеру прекратить представление, так в чем же проблема? Ты изображаешь святого, и пусть вся эта жизнь будет драмой. Оставайся бдительным. Мое учение состоит в том, чтобы быть бдительным, - я не говорю тебе отбросить всю эту чепуху.

- Но, - сказал он, - это кажется неискренним. Я в это верил, и это было одно. Теперь это будет сущим лицемерием. Я не смогу говорить с такой же уверенностью. Ты отнял у меня всю уверенность. Я знаю, что все это ложно, я не могу притворяться.

- Тогда помни, что идешь на риск.

- Я понимаю, - сказал он. Он отбросил монашество.

Я жил там у друга. Мой друг был джайном - он не мог поверить своим глазам! Он спросил:

- Что случилось с твоим особым монашеским одеянием?

- Я его выбросил, - сказал он.

- Тогда ты не можешь войти в мой дом, - сказал мой друг. Он был одним из самых преданных учеников этого монаха - именно поэтому он к нему пришел. Во-первых, там остановился я, и во-вторых, мой друг был очень предан этому монаху. Но он просто не пустил его в дом:

- Убирайся! Я не хочу с тобой связываться.

В тот самый день я собирался выступать перед джайнской конференцией, и этот бывший джайнский монах пришел со мной на эту конференцию. Джайнские монахи всегда сидят на высоких платформах, и просто по привычке он прошел за мной на платформу, с которой я собирался выступать. Он сел позади меня, испуганный, потому что там было, самое меньшее, пять тысяч джайнов, разгневанных до предела, - это было заметно. Это были «ненасильственные» люди. А этот человек ничего не сделал - просто переоделся.

Поднялся большой переполох. Кто-то встал и сказал:

- Этого парня нужно стащить со сцены. Он не вправе сидеть на сцене.

- Но в чем проблема? - спросил я. - Я не джайнский монах, и я вправе сидеть на сцене. Он больше не джайнский монах.

- Ваша ситуация другая, - сказали они. - Вы никогда не были джайнским монахом. Но он оскорбил всю нашу традицию.

И они уже шли на сцену, чтобы стащить с нее этого беднягу.

Видя всю ситуацию, я сказал ему:

- Тебе лучше спуститься самому, иначе они тебя стащат, и это будет гораздо уродливее.

Но вы видите человеческий ум! Он не двигался. Он не мог сидеть с обычными людьми, он никогда с ними не сидел. Я сказал:

- Раньше ты был их святым, теперь ты больше не их святой.

Мне пришлось встать между толпой и этим человеком, и я сказал:

- Он вышел на возвышение просто по привычке. Если вы хотите меня слушать, вам придется терпеть его на возвышении, если вы не хотите меня слушать, я уйду - только тогда уйдет и он, вместе со мной. Решайте.

Они хотели меня слушать, но не хотели терпеть его, и поэтому жестами показывали ему: «Мы тебе покажем, как только речь закончится». И именно это случилось: когда я закончил и сошел с возвышения, вся толпа схватила этого беднягу и стала его избивать.

Я сделал все, что мог. Я говорил:

- Вы же ненасильственные люди, а сами кого-то бьете! Вчера вы касались его ног. Он тот же человек, ничто не изменилось.

Так трудно было - они убили бы его - вытащить его оттуда и силой усадить в машину. И толпа по-прежнему пыталась вытащить его из машины с другой стороны.

Добравшись до дома, я сказал ему:

- Это было абсолютной глупостью с твоей стороны. Ты не понимаешь: религиозный ум - самый лицемерный из всех. Он говорит одно, а делает прямо противоположное. И теперь ты увидел своих поклонников. Иначе ты бы их никогда не понял. Раньше они касались твоих ног, теперь они готовы тебя убить. Ты должен уехать из этого места, переехать куда-нибудь. Они не дадут тебе спокойно жить. Езжай в горы, найди тихое место и медитируй.

И то, что он сказал, очень удивительно. Он сказал:

- Я могу делать что угодно - посты, асаны йоги... Я могу час за часом распевать мантры. Я могу цитировать писания, потому что помню их, - но медитация? Этого я никогда не делал. И то, что ты описываешь - что я должен быть осознанным, - так ново для меня, что я не думаю, что без тебя когда-нибудь смогу войти в этот опыт.

Я сказал:

- Значит, теперь ты на моей ответственности! Мне пришлось взять его с собой... три месяца он был со мной. И этому человеку было труднее всего научиться медитации - по той простой причине, что он бросил одежду, но не смог бросить верование, не смог бросить свою мифологию, не смог бросить свою религию. Это не так легко. Изменить одежду очень легко.

Художники были ближе всего к просветлению - эстетический опыт лежит на самой его границе, - а так называемые религиозные люди от него далее всех. Я никогда не слышал, чтобы хоть один религиозный человек когда-нибудь стал просветленным. Это кажется странным, потому что так быть не должно: религиозные люди должны быть ближе всех к просветлению. Но они полны таким количеством мусора - а думают, что это сокровище. Они не могут видеть, как он исчезает.

Наблюдение - это волшебство: оно заставляет все исчезнуть из твоего ума и оставляет тебя в полном молчании, тишине. Из этой тишины возникает ощущение твоего существа и существа всей вселенной.