Любимый Ошо,

Когда я слышу, как ты говоришь о сверхсознании и прекрасных опытах, ожидающих нас впереди, я часто чувствую себя буквально вознесенным, словно мое тело становится невесомым. Только болящая спина мне напоминает, что я все еще здесь! Этот опыт в твоем присутствии так драгоценен. Но это чувство может превратиться в боль, и боль эта - не физическая. Слезы текут, и я испытываю такую отчаянную жажду, у которой нет определенного направления. Хотя в этом опыте и нет качеств света и невесомости, в отличие от первого, все же он приносит безмерное облегчение.

Что это за опыт, Ошо?

У каждого дня есть своя собственная ночь. Если ты чувствуешь себя вознесенным, и тебе очень приятно, внезапно тело тебе напоминает, что ты никуда не вознесен. Это было только ощущением в моем присутствии, не действительным экзистенциальным опытом. Это обращается в боль; это обращается в великую жажду добиться этого самому по себе и испытывать в каждое мгновение. Слезы наворачиваются тебе на глаза, и хотя ты не переживаешь того же полета, все же ты испытываешь огромное чувство облегчения.

Этот опыт очень ясен. Сначала ты забываешь свою действительность. В тебе спровоцировано нечто, заставляющее тебя забыть о своей действительности, открывается окно в запредельное. Это блаженно, и тебе хочется, чтобы окно оставалось открытым всегда, но оно раскрывается не благодаря твоей собственной медитации. К тебе приходит этот опыт потому, что ты отождествляешься со мной, становишься одним целым с моим присутствием.

Так не может продолжаться долго. Вскоре тело тебе напомнит, боль в спине напомнит, что ты на земле, что окно закрыто. Теперь у тебя болит не только спина, болит все твое существо. Из великой беспомощности - что ты можешь сделать, чтобы окно всегда оставалось открытым? - возникает боль. Но эта боль также и сладка.

Это не боль раны, это боль видения, которое было и ушло. Она отличается от обычной боли; она не физическая. Это боль, которая возникает из этой жажды, глубоко прочувствованной жажды, быть за пределами тела, быть вознесенным в сверхсознательное. Ты вкусил от этого лишь немного, но этого вкуса достаточно, чтобы пробудить жажду.

Все эти вещи смешиваются, и к тебе приходят слезы. Эти слезы тоже будут смесью чувств: блаженного состояния, на которое ты внезапно натолкнулся, потерянного сокровища, которое было так близко, жажды вернуть его, остатков сладкой памяти, беспомощной неспособности ничего сделать, чтобы снова все это вызвать, - потому что, прежде всего, ты ничего не делал, чтобы это вызвать. Это случилось.

Это случится снова, но в этом происшествии всегда будет, как тень, некая беспомощность. Ты не можешь этого сделать, это случается когда случается. Это не в твоей власти, не в твоих руках. Все эти чувства смешиваются в твоих слезах.

У слез есть основная функция, и она состоит в том, чтобы приносить облегчение. Они вымывают из тебя все замешательство. Таким образом, эти слезы - не от боли, не от удовольствия, но от безмерного опыта, которого ты лишился. Эти слезы помогут тебе избавиться от боли. Они снова освежат тебя. Они снова приведут тебя в то место, где ты был раньше, прежде чем почувствовал сверхсознательное, лишь небольшой луч света, проникший в твое существо.

И это будет случаться снова и снова. Но помни, это может только случиться, поэтому не чувствуй себя беспомощным. Это не имеет ничего общего с тобой. Природа этого опыта такова, что он может только случиться, его нельзя заставить случиться. Тебе следует просто ждать. Тебе следует ждать и оставаться пробужденным, чтобы не пропустить его, когда он придет снова.

Стихотворение Рабиндраната Тагора... Может быть, он единственный поэт этого века, который подходит так близко, очень близко, к просветлению. В его стихотворениях, в его словах есть проблески, которых нельзя сочинить, - и он их и не сочинял. Когда бы он это ни почувствовал... точно, как беременная женщина ощущает присутствие ребенка в утробе, настоящий, подлинный поэт ощущает себя беременным чем-то, что за пределами его. Каждый раз, когда он чувствовал себя беременным стихотворением, он закрывал двери, сообщал людям в доме, что его нельзя беспокоить, что бы ни случилось. Даже если дом сгорит, его нельзя беспокоить. Никто не должен стучаться к нему в двери.

И иногда это занимало два, три дня. Он не ел, он не выходил из комнаты. Как сумасшедший, он писал нечто, что проходило через него, - позднее он сообразит, что это такое, но сначала нужно позволить этому преобразиться в слова языка. И как только все было кончено - ты удивишься - он плакал. Слезы начинали течь у него из глаз; это было облегчение и радость, что он смог принести из неизвестного несколько фрагментов. Но он плакал, и слезы были у него на лице, потому что это кончилось слишком скоро. Быть в этом состоянии - такая красота, такое благословение: он не хотел бы выходить из него никогда. Только таким способом писались его стихи.

Одно из его стихотворений о том, что был один большой храм... такой большой, что в нем служило сто жрецов; в нем были сотни статуй. В Индии есть храмы с сотнями статуй. В Китае есть храм с десятью тысячами статуй Будды! Каждой статуе необходимо поклоняться: поклонение длится целый день. Тысячи жрецов поклоняются десяти тысячам статуй. И это поклонение должно производиться согласно определенным правилам и дисциплине.

В этом храме было сто жрецов; это был самый важный храм в этой области. Верховному жрецу однажды ночью приснилось, что с ним заговорил Бог:

- Завтра я приду в ваш храм. Вы поклонялись веками, поколение за поколением; пришло время для посещения. Так будь готов завтра; я могу прийти в любое время.

Верховный жрец просыпается, но боится сказать другим священникам, потому что они посмеются над ним. Бог никогда не приходил ни в один храм; они никогда не слышали, чтобы он мог прийти. Это только сон.

Но он подумал:

- Будет очень неловко, если он придет и застанет нас врасплох - особенно мне, потому что принял сообщение я.