Два часа спустя. Та же гостиная, озаренная свечами. Кирсанов за столом, придвинув к себе все канделябры, что-то пишет. Зоя Сергеевна пристроилась тут же с какой-то штопкой. Больше в комнате никого нет. Тихо. На самом пределе слышимости звучит фонограмма песен современных популярных певцов.

Зоя Сергеевна : Что ты пишешь?

Кирсанов (раздраженно): Да опись эту чертову составляю...

Зоя Сергеевна : Господи. Зачем?

Кирсанов (раздраженно): Откуда я знаю? (Перестает писать.) Надо же чем-то заняться... (Пауза.) А эти молодцы все развлекаются?

Зоя Сергеевна : Надо же чем-то заняться...

Кирсанов : Надрались?

Зоя Сергеевна : Нет. Во всяком случае, в меру. Слушают музыку и играют в какую-то игру. На специальной доске.

Кирсанов : В нарды, что-ли?

Зоя Сергеевна : Нет. Какое-то коротенькое название. То ли японское, то ли китайское...

Кирсанов : В го?

Зоя Сергеевна : Да, правильно. В го.

Пауза. В отдалении Гребенщиков стонуще выводит: «Этот поезд в огне - и нам не на что больше жать, Этот поезд в огне - и нам некуда больше бежать. Эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе...»

Кирсанов : Вождь из племени га сидит и играет в го.

Зоя Сергеевна : Сережка деньги отдал. Двести рублей.

Кирсанов : Что еще за двести рублей?

Зоя Сергеевна : Говорит ты ему давал в долг. В прошлом году.

Кирсанов : Гм... Не помню. Но похвально. (Пауза.) Ты ему все рассказала, конечно...

Зоя Сергеевна : Конечно.

Кирсанов : Ну, и как он отреагировал?

Зоя Сергеевна : Сначала заинтересовался, стал расспрашивать, а потом ехидно спросил: «Веревку велено свою приносить или казенную там на месте дадут?»

Кирсанов : Замечательное все-таки поколение. Отца забирают черт-те знает куда, а он рассказывает по этому случаю анекдот и садится играть в го...

Зоя Сергеевна : Он считает, что нам с тобой вообще никуда не следует ходить...

Кирсанов (раздраженно): Ну да, конечно! Он хочет, чтобы они пришли сюда, чтобы вломились, заковали в наручники, по морде надавали... (Некоторое время угрюмо молчит, а потом вдруг с невеселым смешком произносит нарочито дребезжащим старческим голоском.) «Что, ведьма, понарожала зверья? Санька твой иезуит, а Сережка фармазон, и пропьют они добро мое, промотают!.. Эх, вы-и!»

Зоя Сергеевна (утешающе): Я думаю, ничего особенно страшного не будет. Отправят куда-нибудь на поселение, будем работать в школе или в детском доме... Обыкновенная ссылка. Я помню, как мы жили в Карабутаке в сорок девятом году. Была мазанка, печку кизяком топили... Но холодина была зимой ужасная... А вместо сортира - ведро в сенях. Тетя Юля, покойница, она языкастая была... вернется, бывало, из сеней и прочтет с выражением: «Я люблю ходить в ведро, заносить над ним бедро, писать, какать, а потом возвращаться в теплый дом»... Две женщины немолодые, девчонка - и ничего, жили...

Кирсанов (с нежностью): Бедная ты моя лапа... (Слышится стук в наружную дверь.) Погоди, я открою. Это, наверное, Кузьмич, совесть его заела...

Он выходит в прихожую и возвращается с Пинским. Пинского не узнать: он в старом лыжном костюме, туго перетянутом солдатским ремнем, на голове - невообразимый треух, на ногах - огромные бахилы. В руке у него тощий облезлый рюкзак типа «сидор».

Пинский : Я решил лучше у нас посидеть. Одному как-то тоскливо. Кстати, куда мне ключ девать? Сережке отдать, что ли? Я надеюсь, ему повестку еще не прислали?

Кирсанов : Еще не прислали, но могут и прислать. «Разгильдяи города Питера!»...

Пинский : Да нет, вряд ли. Молод еще. Хотя, с другой стороны, тетя Мотя у нас ведь непредсказуема.

Кирсанов : Правильнее говорить не тетя Мотя, а «Софья Власьевна».

Пинский : А это одно и то же. Софья Власьевна, а кликуха у ей – тетя Мотя.

Кирсанов : Да-а, юморок у нас с тобой, Шурик... предсмертный.

Пинский : Типун тебе на язык, старый дурень! Не дрейфь, прорвемся. В любом случае это ненадолго. Агония! Предсмертные судороги административно-командной системы. Я даю на эти судороги два-три года максимум...

Кирсанов : Знаешь, в наши годы - это срок.

Пинский : Зоя, что это ты делаешь?

Зоя Сергеевна : «Молнию» пришиваю.

Пинский : Ну и глупо. Завтра она у него сломается, и что тогда прикажете делать? Пуговицы надо! Самые здоровенные... И никаких «молний», никаких кнопочек... Слушай, пойдем посмотрим, что ты там ему упаковала... Пошли, пошли!

Кирсанов : Тоже мне - старый зек нашелся.

Пинский : Давай, давай, поднимайся... Зек я там или не зек, а на зеков нагляделся - я с ними две стройки коммунизма воздвиг, пока ты в кабинетах задницу наедал!..

Все трое уходят в спальню налево, и некоторое время сцена пуста. Слышен сдавленный голос Виктора Цоя: «Мы хотели пить - не было воды, Мы хотели света - не было звезды, Мы шли под дождь и пили воду из луж... Мы хотели песен - не было слов, Мы хотели спать - не было снов...» Из прихожей справа появляется Базарин.

Базарин : Можно? У вас там опять замок заклинило...

Проходит на середину комнаты, озирается, останавливается у стола и, зябко потирая руки, читает оставленную на столе опись. Потом пожимает плечами, снова озирается, берет телефонную трубку и быстро набирает номер. Некоторое время слушает, потом нервным движением бросает трубку. Из спальни выходит Кирсанов.

Кирсанов : А, это ты... Куда звонишь?

Базарин : Да так... Занято все время... Ну, можешь меня поздравить. «Дармоед города Питера».

Кирсанов : То есть? (И тут до него доходит). Ну да?! Тоже получил?

Базарин : Пожалуйста, прошу полюбоваться... (Вынимает из нагрудного кармана и протягивает Кирсанову сложенную повестку).

Кирсанов (кричит): Шурка! Зоя! Идите сюда! Кузьмич повестку получил!

Первым выскакивает Пинский, за ним появляется Зоя Сергеевна с теплыми кальсонами в руках.

Пинский : Что такое? Что случилось? Епиходов кий сломал?

Кирсанов : Нашего полку прибыло. (Читает с выражением). «Дармоеды города Питера! Все дармоеды города Питера и окрестностей должны явиться сегодня, двенадцатого января, к восьми часам утра на площадь перед городским крематорием...» Ого! Ничего себе, выбрали местечко!