Изменить стиль страницы

2.

Уже пошел седьмой час вечера, но уходить домой Светлана Андреевна

Корчагина не спешила. Тихо гудел компьютер, из приоткрытой двери директорского кабинета не доносилось ни звука. В офисе фирмы

"Кассандра", по-видимому, уже не осталось ни одного работника.

Понятное дело, скоро Новый Год, все хотят пораньше уйти с работы, пробежаться по магазинам, заранее купить подарки родным и друзьям. И домой пораньше прийти, окунуться в семейный уют.

А Светлану Андреевну домой не несли ноги. Особенно сейчас, когда

Павлик в плавании… Новый год встретит где-то на экваторе. Всего лишь двадцать пять парню, а уже первый помощник капитана. Рассказал матери по секрету, что в пароходстве уже решено - вернется из этого плаванья, примет сухогруз "Павел Корчагин". Это очень символично: капитан сухогруза "Павел Корчагин" - сам Павел Корчагин. Но дело, конечно, не в символике; Павлика ценят в пароходстве, замечают его старания и умения, видят его любовь к морю.

А еще Павлик сказал, уже в порту, когда Светлана Андреевна провожала сына в рейс, сказал, что они с Анной решили пожениться.

Распишутся сразу, как только он вернется из плаванья.

- Мам, ты как на это… смотришь?..

Светлана Андреевна вынуждена была опуститься на ледяной парапет пирса. Ноги почему-то задрожали.

- Анюта - хорошая девочка, - начала она, - но…

- Она очень хорошая, мама. У нас… - Павлик почему-то отвел глаза в сторону. - Мы любим друг друга.

- Ну, если любите…

- Да, мам.

- Понимаешь, сын, я… как бы это сказать…, не готова, что ли… Мне надо подумать, осмыслить все. А где вы жить планируете?

Анюта же в общежитии живет… Ой, что я говорю? Понятно, где. С нами, конечно. У нас трехкомнатная квартира, у тебя своя комната есть. Там и жить будете. А потом что-нибудь придумаем… Ой, Павлик!

- Светлана Андреевна тряхнула головой. - Огорошил ты меня. Мне подумать надо.

- Я на три месяца ухожу. Подумай…

- Нет, ты не думай, что я против. Просто… неожиданно…

Без сына в доме холодно и пусто. Ни души, если не считать мужа с книжкой в руках, настолько породнившего с диваном, буквально вросшего в него, что эту композицию, состоящую из человека и дивана можно легко принять за странный и неодушевленный предмет мебели.

Пусто и холодно… В офисе сейчас, правда, тоже пусто.

Но уходить из одной пустоты в другую…

- Светлана Андреевна, - Корчагина вздрогнула от неожиданности - в двери возникла худощавая фигурка Марины, офис-менеджера "Кассандры", на личике девушки читалось явное смущение, - можно я тоже домой пойду? Все уже ушли…

- Ой, Мариночка! Я про тебя совсем забыла. Забыла, что сама поставила тебе такое условие - не уходить с работы без моего разрешения. Заработалась, с бумагами тут… Извини. Иди, конечно.

- А вы?

- Посижу еще… - Светлана Андреевна посмотрела на темный экран монитора, - поработаю немного.

- Вам что-нибудь надо? Может, кофе сделать?..

- Нет, спасибо. Если захочу, сама себе намешаю. Хотя…, знаешь что, включи-ка чайник. И иди.

- Спасибо, Светлана Андреевна. До завтра.

Она слышала, как щелкнул замок входной двери, как зашумел, закипая чайник, забулькал сердито и тоже щелкнул, отключившись.

Делать себе кофе она не стала, закурила и проверила электронную почту. Писем не было. Ни одного…

- Ну что, Светка, - сказала она сама себе вслух, - сиди, не сиди, ничего не высидишь… Кит, а Кит, почему же ты молчишь?.. Ведь наверняка прочитал мое приветствие… Прочитал и решил не отвечать?

Зачем тебе какая-то старая тетка?.. Или не прочитал?..

"Или прочитал, но не узнал?! - мелькнула вдруг догадка. - Ведь мог и не узнать. Тридцать лет как никак прошло. Я изменилась. Я сильно изменилась. И постарела…"

Светлана вдавила окурок в пепельницу, встала и подошла к зеркалу.

На нее смотрела женщина с короткой стрижкой и уставшими серыми глазами. О возрасте говорили морщинки у глаз и складки у кончиков рта. Впрочем, эти складки более говорили о решительности и твердости характера их обладательницы.

- Свет мой зеркальце, скажи, кто на свете… - начала Светлана и, не закончив фразы, ответила своему отражению: - Не ты. Точно не ты.

Ты и в юности-то красавицей не была. Ямочки на щечках, губки… бантиком. Тьфу! Кукла и кукла… Вот Олечка Макарова. Природа ей многое дала, да и следила за своей внешностью Олечка как никто из девчонок. Одевалась всегда модно и дорого. И выражение своего лица постоянно контролировала. Умела… В Олечку все парни в нашей группе влюблены были. И Кит…, наверное…

Она попыталась вспомнить Макарову, какой она была тогда, но в памяти почему-то возник другой образ - образ ее соседки по комнате в студенческом общежитии Наташки Зиминой. Наташка как-то рассказала ей, что Никита Латышев в нее страстно влюблен. У Светланы на языке вертелся вопрос: "Он сам тебе об этом сказал?", но она так и не спросила об этом подругу. Зачем? И так все понятно. В Наташку, как и в Олечку, невозможно было не влюбиться. Нет, она не была так хороша, как Макарова, но Наташкин веселый нрав и звонкий смех, постоянно звучащий в коридорах института в перерывах между парами и на этажах общежития, искорки в глазах… - все это било парней наповал. А ее грудь?.. Все парни вытягивали шеи, чтобы заглянуть в неглубокий скромный вырез Наташкиного платья или кофточки. И не только парни, но и вся мужская половина преподавательского состава.

А ведь в то наше время, вспоминала Светлана, многие девчонки не считали большую грудь достоинством. Помню, говорили, что если грудь не вмещается в собственную ладонь, это уже не грудь, а вымя… А может, мы, малогрудые, так говорили из зависти? Да нет же, нет.

Ерунда! Я же точно помню, мне тогда было даже жалко девчонок с большой грудью. А сами обладательницы пышной груди стеснялись, упаковывали свое "богатство" в белье на два размера меньше. Потому что пышная грудь превращала девичью фигурку в бабью. Девчонки обижались на своих мам за то, что в детстве, по-видимому, их неправильно кормили, раз такое выросло. Но только не Наташка. Она не стеснялась, она гордилась своей грудью и при малейшей возможности выставляла ее напоказ…